3.3. Группы влияния в России – источники их могущества

За годы, прошедшие после развала Советского Союза и начала «перехода к рыночной экономике», произошло много изменений в относительном балансе власти между группами влияния. Успешными группами влияния, вполне естественно, стали группы, сумевшие захватить контроль над теми крупными активами, унаследованными от старой плановой экономики, которые могли прямо обмениваться на наличные деньги (представленные главным образом доходами в иностранной валюте).

Можно сказать, что структура политико-экономической власти в сегодняшней России основывается, главным образом, на (1) экспорте минеральных ресурсов (нефть и газ, а также черные и цветные металлы), (2) контроле над электроэнергетикой и (3) деньгах из государственного бюджета. Установление и передел контроля над этими источниками богатства и дали толчок к открытому формированию основных олигархических групп влияния, и эти источники составляют их финансовую основу. Используя деньги, полученные из этих источников, олигархические группы создали империи, которые включают не только промышленные предприятия, банки и торговые компании, но также и политические организации и средства массовой информации. Таким образом, возведенное здание далеко выходит за пределы простого бизнеса: трубопроводы для экспорта нефти и газа, электростанции и бюджетные деньги являются краеугольным камнем всей системы власти в России в переходный период. И именно от продолжения возможности использовать эти источники дохода решающим образом зависит стабильность и само выживание системы «олигархического капитализма».

В частности, энергетический сектор экономики в настоящее время не только составляет почти половину промышленного производства в России, но и служит основным источником доходов для других отраслей промышленности и для государства. Нефть, нефтепродукты и природный газ составили более 46% экспортных поступлений в твердой валюте в 2002 году (еще 27% составили поступления от экспорта металлов). Энергетический сектор является также центром системы задолженностей и бюджетных проблем государства, связанных с задолженностями. Учитывая такое место энергетического сектора, вряд ли будет большим преувеличением сказать, что «олигархический капитализм» в России развивает почти что монокультурную специализацию по добыче минеральных ресурсов и первичной переработке сырьевых материалов. Правда, его долгосрочные перспективы далеко не блестящи, а стабильность сомнительна. Очевидно, что монокультурная специализация не является путем устойчивого развития для экономики и общества таких масштабов и такого разнообразия, как в России. Падение мировых цен на минеральные ресурсы, начавшееся в середине девяностых годов, подчеркнуло в высшей степени сомнительную природу такого пути развития в преобразованиях, осуществляемых в России.

Если взглянуть на список крупнейших компаний, входивших в главные промышленные группы в России в середине девяностых годов, то мы сразу увидим, что подавляющее большинство этих компаний действовало в области добычи минеральных ресурсов или первичной обработки сырьевых материалов⁴³.

Только два постгосударственных предприятия имели ежегодный объем продаж, превышавший 10 млрд долларов США, что сравнимо с объемом продаж крупных транснациональных компаний в рыночной экономике. Оба они являлись холдинговыми компаниями-монополистами, одно в области производства электроэнергии (РАО «ЕЭС», с объемом ежегодных продаж в размере 22,8 млрд долларов США), а второе – в добыче природного газа (Газпром с объемом ежегодных продаж в размере 22,5 млрд долларов США). Двадцать три компании имели объем ежегодных продаж от одного до десяти миллиардов долларов США. Из них двенадцать компаний являлись холдинговыми компаниями в нефтяной промышленности, объединявшими ряд нефтедобывающих фирм и нефтеперерабатывающих заводов. Семь остальных были крупнейшими сталелитейными заводами⁴⁴.

Из пятидесяти крупнейших постгосударственных предприятий шестнадцать (32%) были заняты в производстве нефти и газа, семнадцать (34%) – в металлургии (производство стали и черных металлов) и пять (10%) – в химической и нефтехимической промышленности. Еще три компании занимались производством электроэнергии и одна была занята в целлюлозно-бумажной промышленности. Из этого следует, что 84% крупнейших постгосударственных предприятий были заняты в добыче минеральных ресурсов и обработке сырьевых материалов. Только восемь из крупнейших компаний (16%) были заняты в других отраслях промышленности, причем пять из них производили автомобили, которые не были конкурентоспособными на международных рынках и держались на плаву только за счет высоких импортных пошлин и иных форм государственного протекционизма.

Образование новых общенациональных промышленных групп влияния (ФПГ) в посткоммунистической России началось сразу после начала перехода к рыночной экономике и упразднения старых министерств. Эти группы представляют собой довольно пеструю картину, и каждая из них имеет свои уникальные черты. Тем не менее, можно распознать и некоторые общие черты, присущие им всем.

Самой заметной общей чертой, тесно связанной с процессом образования ФПГ и источниками их неожиданного богатства, является случайный и часто бесцельный состав каждой из них. Большинство промышленных фирм, входящих в ФПГ, являются постгосударственными предприятиями, значительная часть акций которых была приобретена другими членами группы в ходе приватизации. Первоначальная задача таких приобретений состояла в том, чтобы наилучшим образом воспользоваться возможностями, предоставлявшимися почти бесплатным распределением прежней государственной собственности. Политические связи и влияние в правительстве (на федеральном и местном уровне) играли и продолжают играть важнейшую роль, в то время как вопросы стратегического управления оставались (и продолжают оставаться) на периферии внимания. «Олигархи», положение которых полностью зависело (и продолжает зависеть) от личных «рабочих» отношений, которые они сумели установить с влиятельными руководителями федерального и региональных правительств, торопились «не опоздать на отходящий поезд», не очень задумываясь о том, куда этот поезд направляется.

Соответственно, многие отдельные постгосударственные предприятия, формально входящие в ФПГ (и даже вертикально интегрированные компании в нефтяной и газовой промышленности), в принципе продолжают действовать в сфере их собственной, в значительной части безденежной и скрытой экономики. Технологические и даже финансовые связи между членами группы (за исключением формального владения акциями) зачастую слабы. «Олигархи» уделяют мало внимания тому, как управляется каждое отдельное постгосударственное предприятие, входящее в их группу, или вопросам реструктуризации. На деле многие постгосударственные предприятия, приобретенные ФПГ, испытывают большие затруднения с наличностью. Они были бы бременем для головных компаний, если бы не возможность извлечения рентно-дотационных доходов из формального владения крупными постгосударственными предприятиями в базовых отраслях промышленности.

Вторая отличительная черта российских финансово-промышленных групп становится гораздо яснее, если представить эти группы, скорее, в качестве групп лоббирования и финансовых захребетников, нежели в качестве форм промышленной организации или корпоративного управления. Одной из причин является случайное формирование таких групп. Вторая причина может быть описана в терминах известной теории «сравнительного преимущества».

Ядро практически всех ФПГ и вертикально интегрированных компаний составляют новообразованные частные фирмы (банки, торговые или холдинговые компании). Эти фирмы относятся к квазирыночному сектору российской экономики и, по большей части, управляются людьми, достигшими своего положения в результате посреднической деятельности и/или лоббирования. Да, большинство так называемых «баронов-разбойников» в промышленности США в конце XIX века имели такие же корни (и мораль) (см., например, [231]). Тем не менее, обстановка, в которой действуют современные российские бароны-разбойники, совершенно иная. Карнеги, Рокфеллер и Хаттингтон не только лоббировали политиков и образовывали пулы инсайдеров. Они еще и создавали крупные производственные и транспортные мощности там, где ничего этого ранее не было. Они были вынуждены бороться с конкурентами из своих же рядов, но им не приходилось сталкиваться с каким бы то ни было заметным сопротивлением новым методам промышленной организации, которые они вводили в основание. И что, пожалуй, важнее всего, им не надо было инвестировать в реструктуризацию, инвестиции шли только на новое строительство.

В отличие от них российские «олигархи» приобрели доли в больших постгосударственных предприятиях с уже созданными производственными мощностями, инфраструктурой и привычными процедурами принятия решений. Реструктуризация таких предприятий – это задача, которая лежит за пределами возможностей новообразованных холдинговых компаний. Кроме того, как мы уже видели, постгосударственные предприятия на нижнем уровне создали и поддерживали собственные правила экономической игры, включая неформальные контакты и злоупотребления, задолго до того, как стать членами ФПГ. Возможностей их новых владельцев явно не хватает для того, чтобы изменить правила игры, преобладающие на нижнем уровне экономики. Поэтому все организационные усилия холдинговых компаний естественно подчиняются извлечению дотационных доходов или доходов от управления банковскими счетами постгосударственных предприятий. Иными словами, сравнительное преимущество ФПГ состоит в генерировании политического давления и получении различного вида рентных доходов, а не в том, чтобы возглавлять реструктуризацию. Надежды, часто встречающиеся в литературе (см., например, [175]), на то, что банки и ФПГ могут стать альтернативным решением проблемы корпоративного контроля в переходной экономике, характеризующейся отсутствием конкурентных рынков капитала и сильным контролем со стороны инсайдеров, пока что не материализовались ни в коей степени.

Конкуренция между ФПГ за политическое влияние идет главным образом по следующим трем направлениям. Во-первых, они конкурируют за получение различных налоговых льгот и льгот по импортным пошлинам, равно как и за получение иных форм субсидий от государства, от имени постгосударственных предприятий, входящих в группу. В этом отношении ФПГ являются классическими лоббистскими группами влияния, подобными тем, что изучались Ольсоном и Г. Беккером.

Во-вторых, они конкурируют за получение государственных банковских счетов. Природа частных коммерческих банков, возглавляющих большинство ФПГ, существенно отличается от той, которая должна существовать в свободной рыночной экономике. Единственным подлинным розничным банком в России по-прежнему остается ранее государственный сберегательный банк (Сбербанк), в котором даже до финансового кризиса августа 1998 года хранилось более 75% всех частных вкладов. Эта доля еще более возросла после августовских событий. Частные коммерческие банки в очень большой степени зависят от счетов постгосударственных предприятий, а также от счетов различных центральных и местных государственных органов (включая счета налоговых ведомств, таможенных органов, самого министерства финансов и т.д.). Величина таких счетов часто является вопросом жизни или смерти для каждого отдельного банка, и битвы за получение этих счетов ведутся главным образом путем оказания политического влияния.

И, наконец, третьей важной сферой конкуренции между ФПГ является конкуренция за захват потенциально наиболее привлекательных постгосударственных предприятий, акции которых в ходе продолжающейся приватизации предлагаются на продажу государством. Среди таких крупных приобретений только в 1996–1997 годах можно назвать компанию Юкос, приобретенную группой Менатеп, Норильскникель (крупнейший производитель никеля в Европе) и Связьинвест (холдинговая компания в области коммуникаций), обе приобретенные быстро растущей в то время группой Онэксим. Почти каждое такое приобретение порождало широко распространявшиеся утверждения о коррупции и суровую критику.