2.3. Основные черты параллельной экономики

Рассмотрим более подробно существо проблем, которые возникают при попытке претворить в жизнь стандартную парадигму СЛПО в условиях экономики, исторически обусловленные институциональные параметры которой отличаются от институтов «нормальной» рыночной экономики. Кеннет Эрроу описал изменения последних лет в бывших социалистических странах как «революцию, которая впоследствии будет сравниваться с развитием капитализма из системы феодальных отношений». Он также отмечал, что указанное развитие капитализма потребовало столетий и что «ему помогал своего рода симбиоз между феодальными лордами и купцами, обосновавшимися в городах» [177, с. 1]. Как мы неоднократно подчеркивали, одной из самых заметных черт изменений, происходящих в России в последние годы, являются сложные отношения симбиоза, возникшие между номенклатурой («лордами плановой экономики») и дельцами из параллельной экономики. Плановая и «теневая» («параллельная») экономика вовсе не антиподы – параллельная экономика «существовала рядом с официальной экономикой, но относилась к той же системе» [239, с. 42]. Крах социалистической системы и распад Советского Союза просто привели форму власти в соответствие с уже более или менее сложившимся ее содержанием (власть номенклатуры среднего звена)³³.

Отмеченный выше симбиоз (между экономической и часто политической властью и «параллельными структурами») представляет собой основную системную черту современной экономики переходного периода. Мы можем даже пойти дальше и сказать, что этот симбиоз (включая зависимость, часто имеющую криминальный характер) сам является сегодня основополагающим «институтом» современной российской экономики. Соответственно, избавиться от него – очень непростая задача.

Учитывая, что корни институтов параллельной экономики могут быть прослежены в плановой экономике бывшего Советского Союза, начнем анализ ситуации переходного периода с краткого обобщенного перечисления наиболее ярких черт параллельной экономики, которые она приобрела ближе к концу тоталитарной экономической и политической системы.

Параллельная экономика в бывшем Советском Союзе внешне имела много общего с рыночной экономикой. В частности, она была полностью свободна от вмешательства государства (за исключением необходимости подкупа или запугивания правительственных чиновников). Параллельная экономика даже была намного «свободнее» любой традиционной экономики в развитом мире. Цены устанавливались свободно, и все хозяйственные субъекты в той экономике действовали строго в соответствии с принципом максимизации прибыли. В то же время, несмотря на то, что параллельная экономика содействовала исправлению некоторых неэффективных черт официальной экономики, она сама по себе являлась источником гораздо большего числа неэффективностей, некоторые из которых являлись не менее серьезными, нежели те, которые она была призвана исправить.

Первая такая неэффективность связана с отсутствием конституционных соглашений, юридически определяющих право на собственность и обеспечивающих его соблюдение. Как мы уже видели, в официальной экономике бывшего Советского Союза право на собственность было очень строго обозначено, а его соблюдение – обеспечено. В параллельной же экономике каждый субъект вынужден самостоятельно защищать свое право на собственность и, более того, при этом не быть обнаруженным властями. Эта задача могла быть выполнена только при условии содержания дорогостоящей команды, следившей за принудительным соблюдением права на собственность, либо если защитой «собственника» за деньги занималась мафиозная группировка. Естественно, даже чисто экономические издержки такой защиты прав собственности (не говоря уже о вероятных последствиях в виде человеческих страданий и жизней) были гораздо выше, чем в конституционном государстве или даже в социалистическом государстве.

Состояние непрерывного антагонизма между различными «мини-государствами», возникавшими вокруг очагов параллельной экономики в их симбиозе с государственными предприятиями и номенклатурой, приводило и приводит к огромным общественным издержкам, неслыханным не только в развитых рыночных экономиках, но даже и в (нормально функционирующем) иерархическом государстве. Несмотря на то, что для описания ситуации, возникшей в результате в «экономике переходного периода», было создано много терминов, сами россияне предпочитают употреблять слово, плохо переводимое на другие языки: «беспредел». «Беспредел» означает ничем не ограниченное пренебрежительное, эгоистичное поведение. Если проводить параллели, оно сродни гоббсовскому понятию мира в состоянии полной анархии и распада власти, где «каждый против каждого», а жизнь «одинока, бедна, отвратительна, жестока и коротка» [223, с. 96].

Второй причиной неэффективности, которая связана с первой, является высокий уровень сегментации рынка. Поскольку ранее в параллельной экономике необходимо было постоянно скрывать свою деятельность от диктатора, эти изначально заданные институциональные параметры предопределили ее функционирование на сильно сегментированном рынке и после краха диктатуры. Хотя ценообразование в параллельной экономике зависит от предложения и спроса (как это всегда и было, даже при плановой экономике), сегментация рынка приводит к огромному разбросу цен и отсутствию какой-либо реальной кодификации «правил игры». В каждом сегменте параллельной экономики строго ограничено количество участников, и поток товаров, капитала, рабочей силы и информации замыкается сам на себе. Результатом этого является ситуация, при которой обмен и прочие операции, которые вовлекали бы не один, а различные сегменты параллельного рынка, так высоки, что невозможно, например, достичь оптимальных масштабов производства с точки зрения простой экономической эффективности. Эффективность плановой экономики страдала от чрезмерного количества слишком крупных производств (как мы уже видели, это было продиктовано необходимостью экономить на издержках экономического планирования). Эффективность параллельной экономики страдает от противоположной крайности. В частности, система, основанная на параллельной экономике, не менее враждебна конкуренции, чем бывшая плановая система, о чем свидетельствуют трудности, сопряженные с созданием нового бизнеса, где преодоление бюрократических препон является, пожалуй, еще не самым трудным. Еще одним свидетельством тому могут служить широко известные огромные различия в ценах на одни и те же товары в соседних регионах. Например, в декабре 1994 года розничная цена бензина в соседних областях Центральной России колебалась от 33 тыс. рублей за литр в Москве и Твери до 51 тыс. рублей в Ярославле. Группировки, контролировавшие бензиновый бизнес на своей территории, всячески препятствовали выравниванию цен.

В-третьих, параллельная экономика по своей природе ориентирована только на самую краткосрочную максимизацию прибыли. Это объясняется и ее культурными корнями (наиважнейшей чертой которых является «беспредел»), и естественным отсутствием диверсификации рынка, позволяющей контролировать риски. Если принять во внимание, что для успешного перехода к рыночной экономике необходимо радикально обновить промышленный потенциал, – в частности, произвести замену старого оборудования, переделать производственные линии, предназначенные для выпуска военной или иной продукции, в которой нуждалось свергнутое коммунистическое руководство, но которая не нужна частным потребителям, – становится очевидно, что параллельная экономика не в состоянии предоставить ни необходимого долгосрочного развития, ни мотивации для такого переустройства.

В-четвертых, стремление мафии, управляющей параллельной экономикой, извлекать прибыль в кратчайшие сроки, имеет еще одну особенность: мафия склонна отдавать предпочтение деятельности, приносящей быстрый доход и непосредственно не связанной с производством, она не собирается развивать долгосрочный производственный потенциал фирм в своем сегменте рынка. Это, в частности, крайне негативно сказывается на сферах применения человеческого капитала: вместо продуктивной работы над извлечением прибыли из организации производственного процесса, наиболее талантливые люди становятся сомнительными дельцами, так как эта сфера деятельности оказывается намного выгоднее (см. [243]).

И наконец, параллельная экономика, каждый из сегментов которой связан с определенной частью государственного аппарата, имеет следствием огромные социальные издержки в плане «структурной организации коррупции». Речь идет о следующем отличии нынешней системы от, скажем, социалистической тоталитарной системы. При тоталитарной системе правила продвижения вверх по карьерной лестнице и привилегии, и материальные блага, сопутствовавшие такому продвижению, были четко определены и всем хорошо известны. Разумеется, иногда возможно было дать высокому чиновнику взятку, но даже в таких случаях существовали достаточно строго соблюдавшиеся неофициальные правила, нарушения которых «наказывались партийной бюрократией, а потому случались нечасто» [259, с. 605]. Короче говоря, система, даже когда она допускала некоторый уровень коррупции, была в своей основе однородной и имела четкие внутренние связи, что позволяло свести к минимуму потери «эффективности» ее функционирования (эффективности в широком смысле, включающей в себя общепризнанные нормы того, сколько «можно брать»).

Эта более или менее организованная система коррупции нарушается, когда власть переходит в руки параллельной экономики. Каждый из ее сегментов начинает действовать по своим правилам, но поскольку экономика пронизана множеством взаимных связей, отсутствие координации приводит к еще большим общественным издержкам, чем всем понятная система иерархической коррупции: «различные министерства, учреждения и органы местного самоуправления независимо друг от друга устанавливают собственные размеры взяток, стараясь максимизировать собственные доходы и не учитывая влияния, которые их действия оказывают на действия других взяточников» [259, с. 605], нанося тем самым наибольший ущерб экономической эффективности. Данная ситуация имеет сходство с известным теоретическим результатом из теории организации промышленного производства: единая монополия на производство товаров или услуг, потребление которых взаимосвязано, является меньшим злом по сравнению с множеством мелких монополий на каждый отдельный вид товаров (услуг). «Независимая структура игнорирует эффект повышения требуемых от нее размеров взяток для получения дополнительных разрешений... действуя независимо друг от друга, две структуры фактически мешают и друг другу, а также и частным покупателям таких разрешений» [259, с. 606]. Проблема в российских условиях еще больше осложняется тем, что доступ в «бизнес» взятковымогательства (в отличие от цивилизованного бизнеса) практически открыт и ничем не ограничен.