Журнал "Сноб" взял интервью у члена Политкомитета "ЯБЛОКА" Алексея Арбатова о реформе Академии наук .
-Возьмите полдюжины академиков, посадите их за стол и спросите их мнения о чем угодно, ну хоть о погоде или английской грамматике, – говорит Алексей Арбатов. –Гарантирую, что через несколько минут у вас будет минимум три непримиримых мнения и спор на повышенных тонах. А теперь смотрите, что получается: вы беседуете о реформе РАН с одним ученым, с другим, с третьим, и все вторят друг другу в один голос. Даже Кургинян! Да я с Кургиняном в обычной жизни за один стол не сел бы!
В словах директора Центра международной безопасности РАН, есть определенная убедительность: практически все, кто как-то связан с Академией наук, на удивление единодушны в критическом отношении к новому закону. А уж академик Арбатов, сын академика Арбатова, имеет с ней связь самую прямую, пожизненную и неразрывную. Ну и позицию по новому закону – вполне непримиримую.
Возможно, вот это семейное обстоятельство – «академик, сын академика» – его позицию отчасти и ставит под сомнение. Не это ли пример той самой академической кастовости, из которой неизбежно следуют косность и упрямое нежелание что-то менять? В самом деле, если посмотреть на научный ландшафт, складывающийся в стране в начале столетия, нетрудно заметить: все значительные инициативы возникали как-то в стороне от РАН. «Сколково», «Роснано», национальные исследовательские лаборатории, программа «5 в 100», согласно которой минимум пять российских вузов должны к 2020 году войти в мировую топ-сотню. Кажется, повсеместно наблюдается тенденция: если надо сделать что-то новое, лучше делать это за МКАД, на пустыре, где раньше были гаражи, и подальше от этой несносной, замшелой академии. Алексей Арбатов согласно кивает, но готов внести в это мнение собственные коррективы.
Это академию плохо характеризует, не буду оправдывать. Действительно, есть и косность, и сопротивление любым переменам. Но не только это. Академия – большая и старинная организация, и не все в ней великие ученые. Не хочу никого обидеть, но и вне академии далеко не все выдающиеся творцы. Есть и неудачники, которые не сумели пробиться через академию не из-за ее косности, а вследствие своих весьма скромных способностей. И они окопались на стороне и начали активно обстреливать эти стены, причем тут было желание не только сделать что-то помимо академии, но еще и отомстить. Вот вы говорите: «сын академика», а мне это в жизни не только помогало, но и мешало, заставляло прилагать двойные усилия, чтобы доказать, что я сам имею научную стоимость. Меня, между прочим, дважды прокатили на общем собрании, когда я избирался в членкоры. Это ведь демократический нормальный процесс борьбы идей и личностей, и даже если в нем кто-то проигрывает – это не причина менять его на чиновничий диктат.
Но, возможно, появление таких альтернативных центров научного притяжения – путь к выходу из кризиса?
Конечно, и в «Сколково», и даже в «Роснано» есть приличные люди, хорошие ученые и специалисты. Пусть расцветают сто цветов, и если они составят здоровую конкуренцию академии, то ей это только на пользу. Но тогда не надо брать общий бюджет академии, «Сколково», ряда институтов-фаворитов и говорить, что «в пять или шесть раз увеличились затраты на Академию наук». Затраты на академию остаются на одном уровне последние шесть-семь лет, а из-за инфляции даже уменьшаются. А новеньким дали очень много. Вот давайте посмотрим на их достижения и сравним с достижениями академических структур.
Уже посмотрели. Объективные цифры есть в брошюре академика С. М. Рогова «Новая шоковая терапия и «реформа РАН». В этой книге директор Института США и Канады выдал свое личное отношение к происходящему всего один раз – заключив в кавычки словосочетание «реформа РАН» в названии книги (в устной речи такие кавычки сейчас принято обозначать характерным жестом пальцев в воздухе). Но под обложкой – только цифры и факты. Например, доля РАН в ассигнованиях на гражданскую науку с 2008 года упала вдвое, с 41% до 20%. При этом доля РАН в научных публикациях составляет 53%. Если считать число публикаций на рубль затрат своего рода мерилом эффективности вложений в науку, то этот показатель у академических институтов по-прежнему вдвое выше, чем в среднем по стране. Разговоры о какой-то особой, по-советски дремучей неэффективности РАН на этом можно бы и прекратить.
Но главная причина недовольства академика Арбатова, разумеется, не в низкой эффективности ассигнований. Причина куда более личная и эмоциональная.
Алексей Георгиевич, вы состоявшийся ученый-гуманитарий, у вас есть кабинет, есть ученики, к вашим услугам прекрасная библиотека, интернет. Зачем вам вообще нужна Академия наук?
Вопрос, конечно, интересный... Мне академия нужна потому, что я люблю заниматься научной работой. А в рамках Российской академии наук, при всех ее недостатках, лучше всего заниматься научной работой. Академия – одно из последних мест, которые бы я порекомендовал амбициозным людям в качестве источника зарабатывания денег. Но там есть другие преимущества: человек может заниматься любимым делом, общаться с интересными людьми, и если он талантлив – его будут поддерживать. Это все вранье, что молодых затирают, – их носят на руках, если есть хоть какие-то способности. В академии есть интеллектуальная свобода и политическая свобода: вы можете не соглашаться с начальством, не боясь, что вас уволят. В крайнем случае всегда можно перейти в другой профильный институт – если вы что-то можете, то с руками оторвут.
Если вопрос только в человеческих отношениях, то чем плоха система «клуба по интересам» – лишенного экономических функций, – которым нас пугают?
«Клуб по интересам» – это относится к академикам и членам-корреспондентам. Их всего тысяча человек на всю страну, сейчас они в подавляющем большинстве занимают высокие должности, возглавляют институты, центры, лаборатории. Все это у них хотят отобрать и сказать: «Все, вы теперь сами по себе, ведите умные разговоры. Общайтесь с коллегами, ходите в Дом ученых, пока и его не отобрали и не переделали в коммерческий ресторан». Некий чиновник с непонятно каким образованием будет определять, чем будет заниматься институт, кто будет его директором. Может, наш Центр международной безопасности никому не нужен, кто-то скажет: зачем он, когда есть Министерство обороны и при нем множество каких-то угодливых советов, которые говорят то, что приятно слышать?
Вы не слишком демонизируете этого чиновника? Может, у него все же есть достаточная квалификация?
Может, и есть, но он не может иметь квалификацию выше, чем у академика. Эта тысяча человек достигла своего положения потому, что они действительно разбираются в своей сфере. Искусство и наука не поддаются эффективному менеджменту. Вы можете создать условия, но вот руководить творческим процессом бюрократия не может по определению.
Однако на Западе-то фондами, распределяющими гранты, никогда не управляют ученые.
Нет. Но у фондов есть советы – я в нескольких таких состою, – где заседают ученые, бывшие государственные деятели, парламентарии, которые собираются несколько раз в год и обсуждают распределение средств. Это не чиновник, который шушукается с подчиненными и говорит: «Этому даю, а этому не даю».
Но ведь именно такая схема – сохранить за учеными роль экспертов – и предлагается в проекте?
Где об этом сказано хоть слово?! Там говорится, что вся собственность и институты передаются в ведение органов исполнительной власти. Если с учеными не сочли нужным проконсультироваться даже при разработке законопроекта, неужели вы ждете, что их пригласят для обсуждения каких-то серьезных решений? Никогда в жизни этого не будет.
Возможно, государство решило вернуть себе контроль над наукой, потому что на науку возник реальный спрос?
С точностью до наоборот. Если бы у правительства был интерес к науке, оно помогло бы решить насущные проблемы: старение, отток молодежи. Если бы была проработана система, при которой институты несут больше ответственности, но получают больше самостоятельности, могут сократить штат, сохранив бюджет, – кто бы хоть слово сказал против? Если бы государство пришло в институты и сказало: «Вы можете заниматься тем, чем считаете нужным, но нас интересует вот это, и мы за это платим деньги», – это был бы правильный подход к науке. А нам говорят: «Мы скажем вам, чем заниматься, а не нравится – уходите в Дом ученых чай пить». Даже в СССР спрос на науку создавался более или менее естественным образом, академия была хоть каким-то оазисом демократии. Были тайные выборы, и ни один генеральный секретарь не мог сказать: «Мне президент академии не нравится, выберите другого».
Каким образом вообще можно ограничить эту академическую свободу фрондировать против властей?
В первоначальном проекте закона была статья о лишении звания академика и члена-корреспондента. Потом ее изъяли, но попытка-то была. Теперь, когда институты будут подчинены агентству, наверняка свободу попытаются ограничить. Это не удастся никому, но попытки будут.
Вы уверены, что не удастся? Может быть, ученые побухтят и проглотят?
Нет, не проглотят. Я уверен, что сопротивление будет только нарастать. Ученые составляют сильную профессиональную корпорацию, и за редким исключением соглашателей и лизоблюдов все возмущены попыткой в канун трехсотлетия Академии наук разрушить эту мощную государствообразующую структуру. В то, что с этим смирятся, я не верю. Другое дело, что мы опять потеряем время. Закроются научные направления, еще больше людей уйдет из науки, мы откатимся еще дальше от передовых стран.
Может, России и не нужна такая мощная наука? И через чиновничье самодурство на самом деле сработает естественный экономический процесс коррекции, и в России будет такая наука, какую она заслуживает?
Именно это и происходит. В экспортно-сырьевой экономике, на которой зиждется чиновничий аппарат, наука не нужна. Нужна только такая наука, которая позволяет газ и нефть по трубам гнать. Но если мы хотим высокотехнологичную инновационную экономику, то фундаментальная наука очень даже нужна – она основа прикладного технического прогресса. Да и цены на углеводороды будут падать, скоро на «мерседесы» денег будет не хватать.
Существует ли позитивный вариант развития событий?
Возможно, этот закон удастся под давлением общественности постепенно превратить во что-то приемлемое. Но в этом случае будет нанесен очень большой ущерб. Вспомните, что у нас было: генетика, кибернетика – этот ущерб до сих пор не восполнен. Другой вариант – увидев, что закон буквально ни в одной своей статье на пользу науке не идет, можно попытаться свести ущерб к минимуму. Если это Федеральное агентство научных организаций будет подчинено правительству в административном плане, но получит оперативную свободу, если в рамках агентства фактически будет работать аппарат президиума РАН и возглавлять его будет президент РАН и если будут приняты меры по улучшению финансирования... Если внести несколько небольших корректив, можно избежать огромного ущерба. Посмотрите, что было с военной реформой. Только через четыре года, когда стало ясно, что все разваливается, начали крутить назад педали. Армию – части и подразделения – можно восстановить, наверное, года за два. Военные исследовательские и образовательные институты – может быть, за десять-пятнадцать лет. А академическую фундаментальную науку придется возрождать многие десятилетия, если мы сейчас несколько лет пропустим.
Обозначьте, какое положение вы занимаете в спектре мнений относительно реформы, от «продолжать делать свое дело как ни в чем ни бывало» до «выйти на площадь»?
Я довольно далеко от центра. Не на том полюсе, чтобы выйти на бессрочную забастовку, но от центра в ту сторону. Я считаю, что надо бороться с этим законом и его последствиями, а не сидеть, надеясь, что все само рассосется.
У ученых всегда бывают споры, из них рождается истина, и влезать туда со стороны – верный способ выставить себя идиотом. Спектр ученых мнений о реформе Академии наук простирается от «продолжать тихо делать свое дело» до «не уступить ни пяди родной земли». Эмоции – от высокомерного удивления до обиды и ярости.
За пределами научного сообщества разброс мнений куда шире. Кто-то радуется, что ученые наконец-то политизировались и дело вот-вот дойдет до опрокидывания автомобилей и возведения баррикад. Шутка ли – единственный в стране активный профсоюз вышел на тропу войны. На другом полюсе выражают удовлетворение, что слишком умных академиков наконец-то посадят в шарашки за колючую проволоку, пусть работают на благо великой страны и не шуршат. То, что в этих спорах может родиться хоть какая-то истина, представляется маловероятным. Наверное, любая из возможных академических реформ – не самая серьезная проблема российского общества.
Может быть, довериться ученым – не худший выход из ситуации. Мы, по крайней мере, их выслушали.
Правда, академик Лев Матвеевич Зеленый хотел еще рассказать о планах высадки на Луну, а профессор Агладзе – об искусственном сердце. Жаль, что на это нам опять не хватило времени.
Послесловие
Когда материал был готов к печати, стало известно, что в ведение ФАНО будут переданы не только академические институты, но и все прочие научные учреждения (как и надеялся академик Л. М. Зеленый), а главой его назначен тридцатишестилетний финансист Котюков (как и опасался академик А. Г. Арбатов). Мы попросили ученых прокомментировать новость.
Лев Зеленый: Михаил Котюков в академии известен: он, будучи заместителем министра финансов, ей помогал. Будем исходить из презумпции хорошего человека. Надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. А подчинение агентству всей науки – это очень правильно и логично.
Алексей Арбатов: Я о Котюкове услышал впервые. Знаю, что у него нет научных степеней и званий, и он, видимо, никогда не имел дела с научной работой. Наверное, поэтому его сочли наилучшей кандидатурой для управления более чем четырьмястами институтами РАН, в которых работают около ста тысяч научных и вспомогательных сотрудников. Ну что же, принцип «не боги горшки обжигают» применяется повсеместно, а результаты мы видим каждый день во всех областях нашей жизни. Тем не менее я желаю г-ну Котюкову успеха на новом поприще и надеюсь, что он приятно удивит скептиков.
