По многим причинам мне не хотелось публично касаться темы выставок, организованных Юрием Самодуровым и его коллегами и последующих известных судов, последний из которых закончился только что. Но ряд политических текстов, сводивших все к противостоянию искусства и «клерикализма», подтолкнул меня к попытке ответа.
Обычные граждане, общественные активисты вправе не анализировать всесторонне те или иные события, а просто эмоционально выдавать ту или иную реакцию, в том числе и публично. Политики не имеют такого права, они всегда – даже если влияние формально незначительно – отвечают за последствия своих слов и действий.
Поэтому вызывает озабоченность то, с какой хлесткостью некоторые либералы, в чьей искренности и честности нет оснований сомневаться, берутся односторонне комментировать сложные коллизии, от которых они далеки.
История с выставкой некоего «нетрадиционного искусства» в Москве очень печальна. Печальна она тем, что наше агрессивное государственное «фас» уже было готово реально посадить в тюрьму людей, которые и открыть-то ничего не успели. Более того, известны они стали благодаря агрессивной горстке других граждан, которые на сегодняшний день близки к властным структурам. К счастью, не посадили. К счастью, у официальных лиц патиархии и государства достало вкуса и элементарной человечности на этот раз высказать перед лицом суда ту позицию, что сроков не надо, ни реальных, ни условных. И это плюс, - плюс на фоне многочисленных примеров вульгарности со стороны всего того, что мы можем видеть в качестве официоза и что столь часто вызывает эмоциональный протест, который, в свою очередь, сам нередко становится очень вульгарным.
Что состоялся приговор к крупному штрафу, который осужденным будет нелегко выплатить, вместо оправдания за недосказанностью или простого порицания – это, я полагаю, неправильно уже просто потому, что выставку попросту не успели открыть. И тем, кто очень спешил к силовой защите благочестия, следовало бы удовлетвориться своим первоначальным достижением: они сорвали выставку. Вслед за этим суд очень сомнителен, поскольку инкриминируемое оскорбление не носило публичного характера, - не успело.
Но да хватит о суде, - придется на уровне наброска рассмотреть куда более трудный и сложный предмет, а что же именно можно, что скорее нельзя в каком бы то ни было публичном представлении (будь то искусство, реклама, политическая эстетика, геральдика и официальные украшения) в условиях нынешней России. Ведь с точки зрения моральной ответственности за воздействие на массовое сознание и атмосферу в обществе никому не дано индульгенции, ни «искусству» по отношению к «не-искусству», ни Самодурову и Ерофееву по отношению к Зюганову, Путину и Лужкову.
Крайности инспирируют маргиналы или же абстрактно и безответственно мыслящие люди, которые видят только самих себя, а последствия потом расхлебывать приходится всем без исключения.
Если в обществе устоялась традиция открытости, верховенства закона и демократической процедуры, то от крайностей есть значительный иммунитет. Действует социально-психологическая «подушка», которая принимает на себя все сигналы. Это бесконечные дискуссии, бюрократические разъяснения, длиннющие судебные процессы, - все то, от чего подчас так тошнит, глядя на реальную демократию. В таких условиях демонстрации, выставки, флеш-мобы и даже куда как более серьезные и очень спорные вещи становятся лишь частью жизни, действительно по принципу «хочешь – смотри, хочешь – не смотри, хочешь – принимай, хочешь – не принимай». И от того, что кто-то допустил эстетическое кощунство, а кто-то провел ксенофобскую или какую-то еще демонстрацию общее настроение мало изменится, а люди, которые по какому-то серьезному вопросу сегодня конфликтно разошлись, завтра станут союзниками в другом вопросе. Это может быть мещанство, обывательщина, но это и тот самый гражданский мир в открытом демократическом обществе, которого нам очень не хватает и которым надо дорожить, который надо было бы упорно созидать.
В условиях авторитарного режима из публичной вульгарности легко и быстро возникает общественная проблема. Общественная не в том смысле, что ею интересуется количественно значительная часть людей (большинство до поры-времени занято совсем другим и попросту послушно власти), а в том, что очень небольшая прослойка людей, сохраняющих гражданскую, общественную, политическую активность, начинает невольно увлекаться скандальностью и вульгарностью, принимая ее за независимость и смелость. Вульгарность власти не вызывает у них симпатии и поддержки, а здесь – оппозиция, смелость. Уровень такой оппозиции оказывается очень низким. Вместо того, чтобы упорно и мужественно искать способы преобразования страны и защиты «униженных и оскорбленных» она начинает увлекаться скандалом как самоцелью, любоваться собой. Поведение такой оппозиции на человеческом уровне становится мало отличимым от поведения авторитарной власти, разница лишь в векторе заявлений и уровне реального влияния. Да, власть мстит, и для оппозиционных скандалистов бывают последствия. Но, если однажды все вдруг перевернется, то они сами (если не лично, то их среда, их способ мышления, те, кто к ним быстро примажутся) организуют последствия отнюдь уже кому-то другому отнюдь не слабее. А авторитарные режимы в силу своей духовной и интеллектуальной беспомощности таят в себе зародыш переворота всей ситуации на 180 градусов, к чему раз подталкивают оппозиционные маргиналы, хотят они того или не хотят.
У маргинальных форм протеста всегда найдутся основания: милиция всюду «трамбует» людей, попы достали и т.п. Но что вы делаете сами и какого результата вы добиваетесь?
Похожим испещрен 20-й век. Не хочется, чтобы нас вновь всерьез задели большие потрясения, которые возникают из маргинального славолюбия, бескультурья и мелочной агрессивности.
Совсем в заключение – небольшое замечание по поводу поповщины и клерикализации. Насколько я понимаю, клерикализация – это такое состояние государства, когда церковные деятели напрямую влияют на государственную политику, вплоть до занятия государственных должностей и принятия государственных решений. И это вовсе не то же самое, что по заказу чиновников часто показываться по телевидению. Клерикализм, наверное, имел место в Литве в 1920-е годы, когда архиепископ Рейнис занимал должность министра иностранных дел. (Потом он погиб в советском лагере.) Как клерикализм, наверное, можно охарактеризовать политическую ситуацию в Португалии 50 лет назад при Салазаре. Эти режимы очень жестко, жестоко защищались от всякого намека на слово «коммунизм», и в этой своей жестокости были обречены на историческую неудачу. В современной Европе можно говорить о клерикальных тенденциях в Польше и Ирландии. Но, согласимся, все это совсем другое, чем сегодняшняя Россия. Мы имеем страну с самовлюбленной правящей коммунистическо-комсомолькой номенклатурой, которая к вопросам веры по большей части своей относится потребительски: сегодня так, а завтра – как придется. Мы имеем страну с рекордными показателями абортов, разводов, проституции, наркомании, пьянства и т.д., страну с африканским уровнем коррупции и с во многом призрачной государственностью, где эффектная государственническая демагогия лишь все это маскирует. Это постсоветское общество, в нем ничтожно малый процент людей активно исповедует свою веру, а высокие показатели принадлежности к религии в опросах – это этническая и политическая «религиозность», дань переменчивой моде. Очень многие религиозные деятели вписаны в этот поверхностный, антикультуральный и лицемерный быт, не задумываются над ним, принимают его. Это глубоко печально и, возможно, исторически трагично. Но только это не клерикализм. Наверное, это что-то гораздо хуже.
На этом надо было бы закончить, но я должен, несколько в сторону, сделать еще одно, отдельное, замечание. Российское духовенство подверглось при Ленине и Сталине реальному геноциду. Не учитывать это в полемике и публицистике по меньшей мере этически некорректно и некультурно. Геноцид есть геноцид (анализ социальных условий, которые сделали его возможным, оставим историкам и философам культуры). Тот, кто в своих оценках сегодняшнего дня готов забыть о геноциде, имеет дурной вкус и дурные политические наклонности.
