Провозгласив курс на модернизацию России, Президент России поставил себя в ряд российских правителей-реформаторов, претендовавших на коренные преобразования страны. При этом ряд характерных особенностей роднит его с предшественниками. Президент понимает модернизацию прежде всего как ускорение научно-технологического развития. При ряде оговорок о необходимости политических реформ, последние выглядят все-таки как ряд довольно поверхностных и не слишком системных мероприятий…
Таким образом, риторика Медведева воспроизводит исторически свойственный российской власти стереотип «догоняющей» модернизации. Российское государство на протяжении нескольких веков (за исключением великих реформ Александра I) пыталось заимствовать у Запада передовые технологии, отторгая или игнорируя передовые социально-экономические отношения. Правда, решить задачу заимствования технологий, вырванных из социально-экономического контекста, можно было исключительно путем насилия над собственным социумом, т. е. методами авторитарной либо тоталитарной модернизации.
Путем государственного насилия в XVIII веке можно было создать крепостную промышленность, хотя бы временно отвечавшую задачам, стоявшим перед страной. В ХХ веке государство могло тоталитарными методами создать современную тяжелую индустрию. Однако через некоторое время после этих промышленных и технологических прорывов обнаруживалась безнадежная отсталость России в развитии политических, экономических и социальных институтов, что в ХХ веке дважды привело к крушению государства. Экономику знаний и высоких технологий в принципе невозможно построить силами феодальных крепостных или тоталитарных рабов, в которых некоторые политические силы и властные кланы настойчиво хотят превратить граждан России. Ресурс насилия при проведении модернизации в ХХI веке является не только бессмысленным, но и исчерпанным. Таким образом, первостепенное внимание реформаторов сегодня должны привлекать не столько вожделенные технологии, сколько современные социально-экономические отношения, развитие которых может послужить импульсом к освоению высоких технологий. Но никак не наоборот.
Между тем в выступлениях Президента понимание данных реалий не прослеживается. А значит, он имеет довольно смутное представление о тех препятствиях, которые стоят на пути реальной модернизации в России. Без этого понимания провозглашать курс масштабных преобразований нет никакого смысла.
Факторов торможения гипотетического процесса модернизации довольно много. Здесь я перечислю только те из них, которые считаю самыми мощными. Это:
1.элита, ориентированная на стагнацию;
2.олигархическая структура прав собственности;
3. инерция тоталитарного прошлого.
Элита стагнации. Никакая модернизация невозможна, если элите не нужны перемены. Большая часть российской элиты боится перемен из-за угрозы потери собственности и доходов, накопленных за последние 20 лет. Сейчас много спорят о том, какой должна быть модернизация - демократической или авторитарной. Однако у обеих этих разновидностей есть общее условие: элита должна меняться, на смену элите стагнации должна приходить элита развития. В ходе революций обновление элит происходит стихийным путем, поэтому после них модернизация неизбежна.
При демократической модернизации обновление происходит на выборах, при авторитарной – эту задачу выполняет диктатор. Он вычищает из госаппарата не только политических противников, но и лиц, ориентированных на обогащение за счет своих должностей. При этом используется кадровый резерв из не-элит. Если он оставляет старый коррумпированный госаппарат или приводит новый, но тоже коррумпированный, тогда это уже не авторитарная модернизация, а диктатура застоя, которых немало было в Африке и Латинской Америке. В Китае эту роль «обновителя» элиты играет механизм ротации, встроенный в систему институтов КПК.
Наша элита речи Президента о модернизации слушает в Кремле с аплодисментами, так как знает, что никакие ротации и обновления, а тем более реальная борьба с коррупцией ей не грозят. Потому что при всех заявлениях о модернизации в нашей стране продолжает функционировать не авторитаризм развития, а авторитаризм застоя.
Олигархическая структура собственности. Нашей элите модернизация не нужна, потому что ей есть, что терять. Главное, чем она дорожит – это доминирующее положение в системе экономического господства, при которой ее представители контролируют большую часть национальных ресурсов. Это – главный социальный результат своеобразно проведенной приватизации 90-х, лежащий в основе мощного фактора торможения, препятствующего модернизации.
Структура прав собственности в России напоминает перевернутую пирамиду: чем выше по социальной иерархии, тем больше собственности и гарантирующих ее прав, чем ниже, тем меньше того и другого. Поэтому сносят пос. «Речник», где живут простые люди, а не стоящий рядом «Остров фантазий», где живут министры и олигархи.
Фактор торможения заключается в том, что при такой перевернутой пирамиде в стране нет ниши для развития полноценного среднего класса, который в большинстве трансформирующихся стран был главным социальным носителем проекта модернизации. Да, первый импульс должна давать элита, но если у этого импульса не будет мощного социального носителя, то модернизация окажется «элитарной» и быстро заглохнет.
Успешная модернизация – это, как правило, продукт сотрудничества обновляющейся элиты с динамично развивающимся средним классом. При этом элита, разумеется, создает условия для такого развития, обеспечивая широким слоям общества доступ к контролю за собственностью, приносящей доход. Подобный альянс и образует собой авангард «буржуазной» нации, которой в нашей истории не было никогда. А без нее невозможно создать стабильную основу для долгосрочного социального прогресса.
Инерция тоталитарного прошлого в российском обществе. За коммунистическую модернизацию страна заплатила чудовищно высокую цену. Впрочем, прошедшее время здесь неуместно: продолжает платить и сегодня. Ценой форсированной индустриализации стали не только миллионы загубленных жизней и судеб, но и уничтожение общества как системы социальных тканей, образующих сложный организм, способный к самостоятельной жизни. В ходе индустриализации социальный капитал традиционного общества (крестьянская культура) был разрушен, а социальный капитал индустриального – гражданское общество – сознательно уничтожался на корню. Коммунистическая индустриализация получилась незавершенной. Она создала индустриальный технологический уклад, но не позволила создать соответствующий ему тип общества. Более того, в силу своего насильственного мобилизационного характера она создала крайне уродливый тоталитарный тип общества, которое в рамках сталинско-большевисткого подхода рассматривалось как отдельная разновидность индустрии, своего рода социальное приложение к тяжелой промышленности.
В результате сформировалось не общество как система социальных институтов, а система государственных институтов управления обществом. Это общество, в котором на протяжении трех поколений подавлялся инстинкт самоорганизации и культивировался запрос на организованное воздействие государства. В таком виде оно практически существует и сейчас, являясь, пожалуй, самым мощным фактором торможения модернизации. Последняя невозможна при столь инертном обществе – с нулевым политическим и социальным участием. Массовая апатия на выборах – явление, однопорядковое с нулевыми профсоюзами, слабыми НКО, фиктивным местным и жилищным самоуправлением и т.д. Посттоталитарное общество – крайне удобный объект управления для элиты, оберегающей вышеописанную перевернутую пирамиду прав собственности. Такое общество падко на рудименты тоталитаризма, его распределительные институты, культы и символику. Вдобавок к этому – падко не только на мертвых, но и на живых вождей либо их суррогаты. В таком виде тоталитарное общество консервируется благодаря деформировавшимся, но далеко не искорененным ментальным комплексам, которые выковывались еще тоталитарными «инженерами человеческих душ».
Здесь мы вплотную подходим к проблеме преодоления тоталитарного прошлого, которую решали все страны, переходившие от тоталитаризма к демократии. И в каждом таком случае речь шла не просто о разоблачении тоталитарных вождей и партий, но и параллельно – искоренение общественных привычек, несущих в себе инерцию тоталитаризма. У нас эта проблема практически не решена до сих пор. В таких странах как Германия и Япония она решалась оккупационными силами. Перед Россией этот вызов возник как неизбежность вытягивать себя из тоталитарного прошлого за косичку как Мюнхгаузен. Поэтому от этой сложной задачи отмахнулись – в том числе и реформаторы 90-х. Хотя в Германии тоталитаризм держался 12 лет, а в России целых 70! И вот это посттоталитарное болото затянуло хлипкую демократию, которая была по нему размазана тонким слоем с большими дырками.
Но это с точки зрения демократии было болото, а с позиций пришедших к власти – серьезная опора. Многие тоталитарные комплексы и рудименты были востребованы с целью укрепления власти Путина. Наоборот, ростки гражданского общества перестали приветствоваться, частично начали вытаптываться. При Путине вместо преодоления тоталитарного прошлого произошла его частичная реставрация, которая послужила эффективным инструментом путинской стабилизации, а сегодня является фактором, усиливающим дальнейшую стагнацию режима.
Лидером реставрации Путин остается и сейчас, сидя в одном тандеме с лидером модернизации Медведевым. Видимо, поэтому в модернизационной риторике Медведева нет ничего о десоветизации и десталинизации. В этой дилемме – реставрация или модернизация – вопрос о десоветизации является ключевым. До тех пор, пока не будет проведена последовательная десоветизация, дело Ленина продолжит жить и побеждать. Советский Союз оно уже победило. На очереди – Россия.
Три условия полноценной модернизации
Исходя из сказанного, правящий реформатор в современной России должен:
1) инициировать ротацию элит, постепенно, но настойчиво наращивая в ней сегмент «элиты развития», призванный вытеснять «элиту стагнации», выращивая новую генерацию чиновников, проводя антикоррупционную чистку госаппарата;
2) постепенно, но неуклонно трансформировать структуру прав собственности, перераспределяя контроль за национальными ресурсами от олигархии к массовым слоям собственников – средних и мелких. Отделять власть от бизнеса всеми способами, известными современному миру. Ослабленные таким образом олигархические кланы оттеснять от управления государством и экономикой законодательными, политическими и аппаратными методами. Упорно и системно, строго правовыми способами закреплять за средним классом все возможные виды имущества (земля, недвижимость), вырывая их из-под контроля и притязаний чиновников и олигархов. Условием большевистской модернизации был ликбез, а сейчас таковым должен стать ликбес – ликвидация бесправия мелкого и среднего собственника.
Работа в данном направлении сформирует хотя бы «в первом приближении» основу среднего класса как активной общественной силы, являющейся фундаментом стабильной демократии.
3) Достаточно быстро и решительно приступить к осуществлению комплексной системе мер по десоветизации. Вместе с разоблачением преступлений прошлого вычищать из общественного сознания порабощающие комплексы, привычки и стереотипы прошлого. Одновременно, разумеется, раскрепощать гражданское общество, устранив все мнимые препятствия к его развитию, установленные в последнее время.
Теперь о честных выборах, независимом суде и массе других трансформаций необходимых в рамках процесса модернизации. Все эти институты надо выстраивать. Но только необходимо понять, что без движения в перечисленных выше трех направлениях они провиснут в пустоте, либо могут даже нанести вред. На самых честных выборах могут победить силы реставрации и снова ликвидировать честные выборы. Независимый суд не может существовать без сильного гражданского общества, на чье мнение ориентируются судьи. И т.д. и т.п.
Кстати, все 3 перечисленные задачи стояли в свое время и перед Горбачевым и перед Ельциным. Но они не были решены, либо решены с точностью до наоборот – как в случае приватизации.
Сегодня пока нет никаких признаков того, что эти задачи собирается решать Медведев.
Сергей Митрохин - лидер партии «ЯБЛОКО»
