|
Дмитрий Сергеевич Лихачев был и всегда будет лицом русской интеллигенции. Его занятия филологией были не только проявлением профессионального интереса - в русской и мировой культуре Дмитрий Сергеевич видел проявление национального характера. Глубокий интерес к мировой истории и культуре сопрягался с настоящей, вдумчивой, спокойной любовью к русскому творческому духу, к нашей истории. Недаром одной из лучших книг о России стала работа Дмитрия Сергеевича "Заметки о русском".
|
|
Дмитрий Сергеевич Лихачев, - пожалуй, единственный ученый, которого знает вся страна. Сегодня все услышали скорбную весть о его смерти. У всех это вызвало тяжелый вздох: умер один из последних людей, которым верили все. Его стеснялась власть: было неудобно при нем, живом, поступать совсем уж бессовестно. Будем надеяться, что память о нем сможет сделать нас лучше.
С уважением к памяти Дмитрия Сергеевича, Григорий Явлинский
... Богатырь духа, прекрасный пример человека, который сумел осуществить себя. Жизнь его расположилась по всей длине нашего ХХ века. От начала до завершения. Для меня он один из последних образцов русской интеллигенции. Придут ли еще такие люди, не знаю, боюсь, что не скоро. Печально от того, что долгие богатырские его усилия не смогли остановить растущей кругом злобы, хамства, безнравственности.
У него много учеников, его любят сотрудники, к нему тянутся многие люди. Казалось бы, жизнь удалась, есть признание, слава, удовлетворение. Откуда ж моя печаль?
Печально от того, что жизнь наша перестает рождать таких людей. Они становятся исключением, чем-то странным, из ряда вон выходящим. Они уйдут в прошлое, никого не оставив вместо себя.
Из эссе Даниила Гранина "Один из последних"
Д.С. Лихачев родился в 1906 году в Питере. Учился в Ленинградском университете в 1923-1928 годах, но не окончил его: за участие в кружке с шуточным названием "Космическая академия наук" был арестован ОГПУ, а затем сослан на Соловки, с 1931 году - на принудительных работах по строительству Беломорско-Балтийского канала. После освобождения, работал в ленинградских издательствах, а затем с 1938 года в течение пяти десятилетий - в Институте русской литературы (Пушкинский дом). В 1985 году Лихачев начал организовывать Фонд культуры. В 1989 году участвовал в работе I Съезда народных депутатов СССР. Он стал первым кавалером ордена Андрея Первозванного, после восстановления его статуса в 1998 году.
|
Быль
У Дальненского
болота
Лесничий Федор Ильич Тихонов обходил один из наиболее отдаленных участков, расположенный у Дальненского болота. Вдруг странный крик тупо полоснул воздух. Он был похож на гортанный зов отчаяния.
"Что-то неладное", - подумал лесничий и поспешил на этот крик-зов.
Кричала лосиха. Она стояла по брюхо в воде, а метрах в трех от нее беспомощно и удивленно таращил глаза увязший в трясине лосенок.
Лесничий взглянул на лосиху и поразился: из глаз ее текли крупные слезы.
Впервые видел Федор Ильич, как плачут лоси. Он знал, что они не подпускают к своим детенышам человека. Но вместо звериного инстинкта во влажных глазах лосихи лесничий видел пронзительную материнскую боль.
На ходу вынимая топорик, который зачехленным висел на его ремне, он подбежал к крепкоствольным осинкам и принялся их рубить.
Болотная почва словно ожила, зачавкала, нехотя отпуская ступившие на нее ноги. Федор Ильич встал на срубленные деревья, из которых наспех смастерил гать, и, упираясь в мягкое дно припасенной слегой, стал приближаться к тянущейся ему навстречу недоумевающей морде лосенка. Он приблизился к нему, положил поперек осин слегу, лег, оперся на нее грудью и потянул животину за вспотевшую шею - но руки безнадежно соскальзывали. Лесничий подался корпусом вперед, нащупал под водой передние ноги лосенка и осторожно потянул его на себя...
Федор Ильич взял его на руки и почувствовал как свинцовой тяжестью налилось сердце. Стараясь сохранять равновесие, медленно ступая, он стал продвигаться по пружинистым стволам обратно. Один нерасчетливый шаг, одно неосторожное движение, и они оба могли оказаться в ржавеющей болотной стылости.
Лосенок, к счастью, смирно висел на руках. Но едва лесничий вступил на твердый грунт, как тот задрыгал ногами и выскользнул из слабеющих рук Федора Ильича. Подбежал к уже выпятившейся из воды матери. Она возбужденно обнюхала его, а затем подняла морду и... бросилась на человека.
Рука лесничего инстинктивно дернулась за топорищем. Мгновеньями позже он понял - зря. Лосиха, словно в знак благодарности, норовила лизнуть его своим мокрым, шершавым языком.
- Пошла прочь, толстогубая, - отталкивал он лосиную морду, уклоняясь от неожиданной ласки животного. - Отстань, тебе говорят...
А потом еще долго смотрела лосиха вслед удаляющейся фигуре лесничего.
Федор Ильич поспешал. Он изрядно намок и теперь настроился на горячий пар баньки, на хлесткий дубовый веничек, на рюмку водки за ужином. Но когда уже впереди показалась деревня, он почувствовал резкую и глубокую боль в области сердца. Лес зашатался вокруг него, потемнело в глазах, и в этом потемневшем пространстве дико заплясала боль...
Очнулся он в больнице. Не думал - не гадал, что пролежит в ней почти два месяца. То ли сказалось непредвиденное купание в холодной воде, то ли надорвался он, вытаскивая из болота лосенка, но сердце впервые просигналило ему - жизнь близится к закату...
Его раздражала больница. Все эти лекарства, казенная пища, бездушие медперсонала и брюзжащие, постоянно чем-то недовольные люди наводили на него удручающую тоску. Его тянуло домой, в деревню, в лес... Но лишь в сентябре врачи разрешили ему приступить к работе.
На Дальненском болоте поспевала клюква. И оно казалось особенно красивым в это время года. Притихший лес, кажется, уже не в силах сопротивляться тайным чарам осени. Он ропщет и при порыве ветра теряет уставшие листья. Они печально плавают в воздухе, медленно падают, шуршат под ногами. А здесь, у болота, лес как-будто собирается дать желтой колдунье последний бой.
В мехах поседевшего мшаника утопали подошвы сапог, хлюпала вода, а на островках-кочках россыпями пламенела клюква.
Федор Ильич любовно срывал налитые соком клюквины и, закинув голову, сыпал их в себе в рот. Морщился от удовольствия и думал о том, что после первых же морозцев он нагрянет сюда с корзинкой и запасется целебной лесной ягодой.
А день выдался на редкость погожим, бабьелетовским. Солнечные лучи млели в мшистой зелени кочек, таяли в дремлющих водах болота.
У берега желтозвонные березы будто улыбались последнему доброму деньку, о чем-то шептались между собой дрожащие листья осин, и в прозрачной тишине осеннего леса кружился шелест увяданья.
Вдруг раздался шум - треск сухостоя. На околоболотную опушку выскочил молодой лось. Остановился, раздувая ноздри, крепконогий и стройный, словно кем-то холеный огромный бычок.
"Красив чертяка", - невольно залюбовался им лесничий. Застыв на мгновенья, как будто он действительно давал возможность полюбоваться собой, лось потянул ноздрями воздух, тряхнул головой и пошел к воде напиться.
Вскоре из зарослей ольшаника на опушке появилась и крупная лосиха.
Федор Ильич узнал ее. И с удовольствием наблюдал за ней и за молодым лесным быком, в котором уж никак нельзя было признать некогда испуганного и неказистого лосенка. Взгляд лесничего наполнился теплом, тихой и светлой радостью. И на лице его блуждала затаенная улыбка, когда он возвращался домой.
Вдруг звенящим свистом неожиданно просверлил воздух выстрел, за ним - другой.
Федор Ильич насторожился. Улыбка погасла на его лице.
"Не картечью палят, пули", - встревоженно подумал он. А когда еще один выстрел всколыхнул беззащитную тишину леса, Федор Ильич уже бежал на выстрелы. Туда, к Дальненскому болоту.
Хрустели и испуганно прыгали из-под его ног сухие сучья, вспучивались упавшие листья. Вытирая выступивший на лбу пот, Федор Ильич, тяжело дыша, перешел на шаг. В груди у него гулко стучало сердце. Не хватало воздуха.
"Может так, балуются?.." - пытался он успокоить сам себя.
... У туши лося орудовали двое. Один складывал в большой целлофановый мешок окровавленные парящие внутренности, другой отделял топориком задние ноги от крупа бычка.
Метрах в семи от них с простреленной головой лежала лосиха. Глаз ее еще казался живым, но темная струйка крови стекала по шее и густела на земле.
Злость застлала глаза лесничего. Он скинул с плеча ружье и направился к людям.
Один из них - тот, что складывал в мешок внутренности, - заметил лесничего первым и ... заулыбался. Он вытащил из кармана армейского бушлата тряпку и стал вытирать ею руки.
Второй, с топориком, в хромовых сапогах, перестал рубить лося, распрямился.
Из-за деревьев появился хорошо знакомый Тихонову егерь.
- А, Ильич! - осклабился он. - Выздоровел наконец-то. С выходом тебя. А мы, видишь, двух лосей завалили. Лицензия у меня. - Он протянул Федору Ильичу руку, и тут только заметил, что лесничий никак не реагирует на приветствие. Он увидел его стекленеющий взгляд и заволновался. - Ильич! Да что с тобой?
И снова в потемневшем пространстве леса заплясала дикая боль. И Федор Ильич чувствовал, как ее змеевидные языки проникли не только в сердце, но и тянутся к горлу, сжимают его, и он задыхается...
Виталий Попов
Рисунок Александра Шпиякина
Московская обл.
Ретро-око
В гостях у Алексея Бахрушина
Приглашает театральный музей
В конце XIX века на окраине Москвы, посреди купеческих поселений на Зацепском валу, было возведено уникальное здание по проекту архитектора К.Гиппиуса. Это строение и теперь радует глаз москвичей и гостей столицы. Район Кожевников (на месте сегодняшнего Павелецкого вокзала и далее, на юг) ранее принадлежал роду крупных промышленников Бахрушиных. Один из них - Алексей Александрович, наследник суконных и кожевенных фабрик, решил жениться на Вере Васильевне Носовой. И тогда отец подарил Алексею часть своей земли и дом, куда Бахрушин переехал с семьей и... странной коллекцией театральных вещиц, долго приводившей всех в недоумение. Собирательство и благотворительность являлись отличительной чертой бахрушинского рода. Алексей Бахрушин жертвовал деньги на строительство богоугодных заведение в столице и пригородах.
А 105 лет тому назад, 29 октября 1894 года, случилось легендарное событие - открылись двери первого театрального музея в мире. Посетители были ошеломлены - Бахрушин заключил сделку с мимолетным, ведь спектакли живут только на сцене! На заседании Академии наук в Санкт-Петербурге в 1913 году был принят Устав нового учреждения, которое с тех пор носит имя Литературно-театрального музея имени А.А.Бахрушина.
Сегодня в фондах музея хранится более полутора миллионов экспонатов, хотя выставляется лишь небольшое их число. Столь значительное собрание является гордостью любого театрального музея. Портреты и зарисовки, акварельные эскизы декораций, восстановленные костюмы и предметы мебели. Балетные туфельки, фотографии и рукописные архивы деятелей театра - всего не перечислишь.
Постоянные выставки перемежаются с тематическими. Последняя из них - "Грани таланта", которая открылась в апреле и продлится до конца ноября, - является образцом соприкосновения с трепетным миром театра, где душа артиста раскрывается в самых необычайных формах.
Театральный музей всегда рад приветствовать в своих стенах посетителей. Современники Алексея Бахрушина отмечали, что даже вид музея - здания багрово-белых тонов, дарует атмосферу прекрасного, которой так не хватает сегодня в нашей жизни.
Ян Смирницкий
|
