17 января свое 65-летие отмечает председательница Гендерной фракции партии «Яблоко», доктор политических наук Галина Михалева. Она пришла в «Яблоко» в конце 1990-х и совершила здесь маленькую революцию: заставила членов партии с уважением относиться к женщинам-коллегам и инициировала создание Гендерной фракции. Среди всех российских партий такая фракция есть сегодня только в «Яблоке».
В этом интервью Галина Михалева вспоминает о годах жизни и работы в родном Свердловске, об опыте жизни в Германии, а еще объясняет, почему у равных прав нет обратной стороны и почему однажды президентом России обязательно станет женщина.
Фото: пресс-служба партии
- Вы с юношеских лет интересовались тем, что мало соотносится с кругом женских интересов: начиная с философского факультета, продолжая увлечением социологией, заканчивая защитой докторской диссертации по политологии.
Почему, это совершенно нормальный путь. Путь современной женщины. К сожалению, даже не постсоветской, а, скорее, современной европейской женщины. Что касается юношеских лет, я интересовалась политикой настолько, насколько это тогда было возможным. В советское время политики-то и не было. Хотя я и ходила в политклуб при нашей школе, но, на самом деле, меня больше балет интересовал. Когда я поступила на философский факультет, мой учитель балета сказал: «Дура, ты дура. Зачем ты пошла на такую ерунду? Я бы тебя сразу устроил в Музкомедию, танцевала бы в кордебалете». Вот такой был факт биографии смешной.
- Вы серьезно занимались балетом?
Да, я с 7 лет балетом занималась. Я танцевала, например, «Вальс цветов», где довольно сложные поддержки. Не знаю, как мальчики выдерживали это. Но все как положено было – пачка, пуанты. Сейчас сложно в это поверить, конечно (смеется).
- У вас могла бы быть другая судьба.
Конечно. В кордебалете бы танцевала, в 30 лет вышла бы на пенсию. Потом учила бы первоклашек в балетной школе. Нет, я думаю, что все сложилось, как должно было сложиться.
Фото из архива Галины Михалевой
Ну, а дальше довольно интенсивная была жизнь. Поскольку я сразу начала работать социологом, не было смысла переходить на дневное отделение. Я училась на вечернем и работала. Окончила философский факультет Уральского госуниверситета, потом защитила диссертацию. Тогда еще социология как наука не была разрешена, поэтому несмотря на то, что диссертация была социологическая, на основе социологических исследований про роль телевидения в развитии социалистической культуры, я получила степень кандидата философских наук.
Еще я была секретарем комсомольской организации, потом председателем профсоюзной организации философского факультета. Видели, наверное, фильм «Гараж», когда профессор кладет свою карточку в рассортированную морковь. Вот мне надо было заниматься мобилизацией профессорско-преподавательского состава на поездку на овощебазу, на лыжные соревнования и т.д. А потом случилась Перестройка, и началось довольно бурное время. У меня уже росла дочь, ей было лет десять тогда. Она до сих пор вспоминает, как я посылала ее в магазин и как она, отстояв очередь, приходила с криком: «Я пельмени достала!»
Начиная с 1987 года меня захватила волна неформалов. На одной конференции благодаря моему оппоненту, очень известному социологу Фирсову (Борис Фирсов, основатель и почетный ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге), я познакомилась с целым рядом людей, и у меня появились такие общесоюзные сети – люди, с которыми я общалась, в том числе в Московском бюро информационного обмена, где мы начали работать, кстати, вместе с Сергеем Митрохиным с 1987 года. Мы занимались сбором информации о неформалах и распространением неподцензурной прессы.
Еще в Свердловской области удалось создать смешную такую организацию – Ассоциацию общественных объединений. Меня избрали ее председательницей. Туда входили художники, рокеры, клуб самодеятельной песни, обком комсомола и такие организации, как будущий «Демократический союз». И там же была такая группа, в которой зародился «Мемориал» в Свердловской области. Потом первые выборы полусвободные 1989 года. То есть очень быстро все закрутилось.
У нас появился «Мемориал», и меня выбрали его председательницей.
Потом я собралась переезжать в Москву. И мой научный руководитель Лев Наумович Коган, спасибо ему большое, он многому меня научил, он был главой Школы культурологии на философском факультете, вот он мне сказал так же, как мой учитель балета: «Дура, ты дура. Зачем тебе Москва? Здесь бы защитила докторскую диссертацию и стала бы профессором». Но нет, я решила все-таки уехать в Москву.
- Почему?
В Москве в это время создавались Высшие социологические курсы АН СССР, и я стала там заместителем директора. На эти курсы приезжали люди из разных регионов, от Калининграда до Владивостока. Полгода они учились у нас, получали второе высшее образование и диплом социолога. А преподавали, не знаю, знакомы ли вам эти имена, Гидденс (Энтони Гидденс, британский социолог, доктор философии Кембриджского университета) и Кастельс (Мануэль Кастельс, испанский социолог, один из основателей теории новой социологии города). Это люди с мировой известностью.
А параллельно шла вся эта неформальная жизнь: и «Мемориал», и Институт гуманитарно-политических исследований, где проводило свои заседания Московское бюро информационного обмена. Я стала заместителем директора института, вместе с Митрохиным, кстати. Он тоже был замом. Директором был Игрунов (Вячеслав Игрунов, советский диссидент, один из основателей партии «Яблоко»). Потом я вышла замуж и уехала в Германию вместе с дочкой. Практически сразу я стала там работать. Сначала была фрилансером, потом стала научной сотрудницей Центра исследований Восточной Европы Бременского университета. Там я защитила диссертацию, выпустила 5-6 книг на немецком.
- Вы, действительно, сделали успешную научную карьеру. А как было вначале? Вам приходилось доказывать свою состоятельность?
Конечно. Меня, например, в очную аспирантуру в свое время не взяли. Еще раз добрым словом упомяну Льва Наумовича Когана, который сказал:
«А зачем тебе? Ты баба, в армию тебя не заберут. Так что иди в заочную аспирантуру».
А это была четвертная нагрузка практически: работа, диссертация, ребенок, которого надо водить на музыку, балет и разные секции, и вся работа по дому. Потому что у российских мужчин вообще не принято дома что-то делать. Но надо сказать, я не задумывалась, предваряя ваши вопросы, связанные с гендерным равенством. Жизнь шла как она шла. Мне казалось, ну и нормально. Хотя у меня были совершенно катастрофические ситуации. Например, с первым моим мужем, который выпивал, был случай, когда он в пьяном виде бегал за мной с топором. Мне пришлось вызывать милицию. Такой классический случай семейного насилия. Я потом довольно быстро с ним развелась, потому что поняла, что несмотря на все его клятвы, что никогда такого больше не будет и он любит меня до гроба, что это обязательно повторится.
Фото: пресс-служба партии
- Сегодня к женщине так же относятся в научных кругах, как в ваше время?
Дискриминация есть и в Европе, кстати. Достаточно посмотреть на число женщин-профессоров – их намного меньше, чем мужчин. Особенно в областях естественно-научных и технических. Поэтому, например, в той же Европе есть правило, что при равной квалификации на академическую должность – профессор, доцент, научный сотрудник – брать женщину. Таким образом они стимулируют продвижение женщин в научной сфере.
В Бремене я не теряла связи с Россией. Постоянно приезжала и продолжала, насколько могла, помогать всему этому делу. А потом в какой-то момент, дело даже не в том, что возникли личные проблемы с супругом моим, с которым, кстати, у меня прекрасные отношения, мы дружим, совместные работы делаем, но там просто другой способ жизни. В один прекрасный момент он мне сказал: «Мне не нравится, что ты работаешь на полную ставку. Потому что я же профессор». На что я ему сказала: «Ну и я буду профессором!» Там речь шла о том, кто работает в саду. То есть та же самая история (смеется).
- В каком саду?
Ну, у нас дом был, сад, как положено. Розы я там выращивала. Собака еще. В общем, все как надо. А дальше где-то в середине моего пребывания в Германии моя работа в Институте гуманитарно-политических исследований меня просто вытолкнула в эту проблематику гендерную. Я помогала одной моей подруге делать исследование о положении женщин и установках политиков. Мартина Риттер ее зовут. Она попросила меня организовать интервью с депутатами фракции «Яблоко» в Госдуме. И она мне сказала:
«Слушай, какой ужас! Они такие у вас мачо. Они вообще не понимают, что такое гендерное равенство».
Тогда я предложила ей провести конференцию и поговорить об этом открыто. Мы организовали конференцию, пригласили наших депутатов, и один из них, был такой депутат Захаров, сказал классическую фразу: «Нечего женщинам соваться в политику. Женщина должна пять лет сидеть дома и кормить ребенка грудью». Выяснилось, что позиция всех депутатов фракции «Яблоко» была аналогичная. В это же время я познакомилась с Татьяной Ярыгиной (депутат Госдумы от «Яблока» 1993-2003), и она мне жаловалась, что ее дискриминируют. Поскольку я начала тогда же работать для «Яблока», я и сама это поняла. Тогда в ходу были всякие сексистские шуточки на заседаниях фракции, женщин вообще за людей не считали.
В это же время мне предложили возглавить в «Яблоке» Центр политического образования. Приезжали ребята-«яблочники» из разных регионов два раза в год на двухнедельную сессию, и с ними тоже работали как наши депутаты, так и известные ученые. Для участников это был неплохой трамплин для продвижения. Они встречались с партийным руководством, с Григорием Алексеевичем (Явлинским). Я их и в Думу водила.
Эту работу я совмещала с работой в Бремене. Был 1998 год, и я уже задумалась о том, что как-то в Германии скучно: я, конечно, книжки пишу, их читают студенты, но здесь (в России) можно что-то изменить. В 2000 году я уже вступила в партию и начала потихоньку это направление развивать. Сначала у нас была гендерная комиссия. Очень было тяжело, просто невообразимо!
Те, кто помнят, подтвердят, как мне на съезде устроили обструкцию, как все топали и издевались всячески. То есть эта тема была совершенно неприемлема.
Сколько я уже бьюсь с этим? С 1998 года. И все равно в партии есть люди, которые считают, что это второстепенная, неважная тема, что все это глупости и все это надуманно.
Но главная проблема была тогда в том, что меня не поддерживали женщины. Часть мужчин, как ни странно, меня поддержала, например, Сергей Викторович Иваненко (заместитель председателя партии «Яблоко»), и я очень ему за это благодарна. Сергей Сергеевич Митрохин сначала тоже не очень понимал значимость этого дела, но потом мне удалось как-то его уговорить, и он тоже стал поддерживать. С остальными очень большая была проблема. У женщин же такая была позиция: «вот я же сама пробилась, вот пусть они тоже сами пробиваются, нечего изображать тут из себя».
- Но в конце концов в 2006 году в «Яблоке» появилась Гендерная фракция.
Да, в 2006-м, и то только потому, что к нам пришли тогда «Солдатские матери» и «зеленые». Под это дело все-таки удалось пробить фракцию. А если у тебя есть фракция, то статус в партии совершенно другой, к тебе прислушиваются. Мы потом поправки в Устав внесли о том, что председатель фракции имеет право участвовать в заседаниях руководящих органов, выступать и т.д. Это дало и дополнительную возможность взаимодействия с профильными организациями, женскими и ЛГБТ.
Ты уже приходишь и говоришь, что ты председательница единственной гендерной фракции, существующей в России. Это правда, больше ни в одной партии такого нет.
Фото: пресс-служба партии
- Вот так Вы и приобрели репутацию борца за права женщин.
Да, но при этом у меня в партии были и другие должности. Я была руководителем регионального управления в «Яблоке», потом была секретарем политкомитета. Последние годы я отвечаю за взаимодействие с гражданским обществом, то есть не только с женскими организациями. Это и независимые профсоюзы, и правозащитные организации. У нас, например, было несколько эффективных программ с «Мемориалом». Сейчас этим заниматься, конечно, значительно сложнее. У нас мало осталось организаций, которым не налепили еще ярлык иностранного агента, включая, кстати, женские организации.
- Какой опыт Вы приобрели, работая в свердловском «Мемориале»?
Опыт ведения правозащитной деятельности – когда не боишься начальства. Приведу один эпизод, очень характерный для того времени. У нас устав свердловского «Мемориала» был в стадии регистрации. А тут как раз выборы в 1989 году. И в уставе мы написали, что будем заниматься правозащитной деятельностью. Нас вызывают в обком партии, меня и моего зама Евгения Шварца. Это очень активный был человек, из старых диссидентов. А там сидят секретарь по идеологии обкома, генеральный прокурор Свердловской области, глава МВД, кто-то из КГБ, и они начинают на нас наезжать: «Что это такое! Какая правозащитная деятельность? Мы вас не зарегистрируем». А мне тогда еще 30 лет не было – такая фифа молоденькая, наглая. Я говорю им: «А у вас выборы, и мы сделаем все, чтобы вас не выбрали». И нас зарегистрировали (смеется). Потом свердловский «Мемориал» был одним из самых активных в стране.
- Сегодня «Мемориал» пытаются уничтожить…
Почти уже. Осталось обжалование в ЕСПЧ. Но у нас после поправок в Конституцию на решение ЕСПЧ можно наплевать. Это ужасно и для страны, и для меня лично, потому что очень много времени, сил, души в это было вложено.
Галина Михалева на акции "Возвращение имен" у Соловецкого камня в Москве. Фото: пресс-служба партии
- Как Вы думаете, какое будущее у власти, которая уничтожает сегодня «Мемориал»?
Знаете, я раньше была более оптимистична. Я всегда говорила, ну да, любой авторитарный режим, жесткая автократия долго продержаться не могут. В прошлом году я очень внимательно изучала трансформации разных стран, специально по поручению нашего политкомитета и потому, что я этим занималась в рамках преподавания. Я увидела, что это может длиться довольно долго. К сожалению. Опять же у России очень негативный опыт. У нас не было опыта разделения властей, не было опыта настоящей демократии. Только с февраля по ноябрь 1917 года и в период Перестройки. И все.
Плюс все эти наши исторические гири, которые висят у нас на ногах и формируют российскую ментальность: и монголо-татарское иго, и крепостное право, и советский период. Это верноподданическая культура, как ее называют Алмонд и Верба (американские политологи Габриель Алмонд и Сидней Верба), не дает нам продвинуться.
Именно поэтому очень многие наши исследователи пишут о российской колее. Вот мы как попали в эту колею, чуть-чуть свернем, потом снова в нее попадаем. Мы об этом с Митрохиным написали целую книжку «По колее особого пути», где пытались понять: почему так?
Слева Сергей Митрохин, Галина Михалева в центре. Фото: пресс-служба партии
С другой стороны, волнообразная трансформация Латинской Америки показывает, что нет ничего невозможного. То есть надо все-таки смотреть с оптимизмом. Вы, может быть, доживете. Но на сегодня не просматривается ничего. Просматриваются только все характерные черты тоталитарного режима. Практически уже тоталитарная диктатура с редкими-редкими небольшими исключениями. Что называется, не всех еще выгнали из страны, еще не начались расстрелы, просто сажают. Уже число политзаключенных у нас больше, чем в Советском Союзе. Но одновременно происходят какие-то процессы в художественной сфере, которую еще не всю цензурируют и запрещают частями. Какие-то остались средства массовой информации, хоть и иностранные агенты, но все-таки там можно еще что-то услышать. Вот мы с вами еще существуем. Не пришли еще и не закрыли «Яблоко» на амбарный замок.
Что меня радует, возвращаясь к моей теме, лет 10 назад, даже 5, вообще о гендерном равенстве никто не говорил, слово «гендер» не знал никто. Или еще смешной пример. Тоже, наверное, лет 6 назад это было –
на «Эхе Москвы» передача: «Может ли женщина быть президентом?» Кто там участвовал? Одни мужчины.
А сейчас не только идут дискуссии о гендерном равенстве, но и о «новой этике», феминистки участвуют в передачах в средствах массовой информации. Но самое главное – появились новые феминистские группы, самостийные, небольшие. И у молодых девушек совершенно другая позиция. Я же вижу своих студентов и вижу, как эти дискуссии развиваются. Более того, и у мальчиков изменились позиции. Если, скажем, лет 5 назад чуть до драки не доходило, когда начинали обсуждать гендерные темы: у девочек одна позиция, у мальчиков –совершенно другая. То сейчас очень много мальчиков-студентов считают это совершенно нормальным. В том числе «новую этику», между прочим. Хотя там тоже много есть перегибов.
В России сейчас существуют одновременно разные гендерные порядки. С одной стороны, навязываемый патриархальный порядок: отказ принимать закон о домашнем насилии, наглая позиция «кого хочу, того и хватаю», как у Слуцкого и всей этой компании (депутат Госдумы Леонид Слуцкий), лоббирование православной церкви полного запрета абортов. С другой стороны, попытка нейтрального отношения. Но при этом изменение самих гендерных ролей, когда молодые мужчины больше участвуют в воспитании детей, в работе по дому. Это изменение позиции молодых девушек, для которых, в первую очередь, важна карьера и самореализация, а замуж уже потом, а может быть и нет. А может быть даже чайлд-фри. Это более-менее нормально воспринимается обществом. И плюс позиция радикальных феминисток. Сюда же можно приписать ЛГБТ, но это немного другая песня, им еще тяжелее жить.
- Чем отличается положение женщин в России от положения женщин в Европе?
В отличие от Европы у нас нет никаких институтов, которые гарантируют гендерное равенство. В Европе это есть и на уровне Евросоюза, и на национальном уровне. Есть специальные политики продвижения женщин, в том числе, в крупных фирмах. Квоты, например, в советах директоров, партийные квоты. В скандинавских странах открыто провозглашается, что государство проводит феминистскую политику. У нас это невозможно себе представить. Слово «феминизм» для наших политиков до сих пор ругательное. Или, например, европейская норма – один шелтер (убежище) на сто тысяч населения. На всю Москву таких всего два. В предыдущем номере «Знака равенства» (партийный журнал Гендерной фракции) я делала специальный анализ по поводу увеличения числа случаев домашнего насилия в условиях ковида, когда я от фракции писала в органы власти письма. Там, где мне ответили, было видно, что во многих регионах вообще проблему не понимают. Я их спрашиваю про насилие в отношении женщин, они мне отвечают про несовершеннолетних.
Фото: пресс-служба партии
У нас кроме 19-й статьи Конституции, которая фиксирует равные права и возможности для мужчин и женщин, нет вообще ничего.
Нет закона о государственных гарантиях гендерного равенства, нет закона о домашнем насилии, нет никаких органов, которые специально этим занимаются. У нас есть только отделы или управления по работе с семьей и детьми. То есть основная роль женщины, получается, репродуктивная. Твое дело рожать новых солдатиков, новых граждан, а мы как-то будем тебе по мере сил и возможностей, хотя сейчас это очень глупо тоже делается, помогать денежкой. Маткапитал – единственное, что у нас действительно положительное сделали. Потому что у нас и в детсадах огромные очереди, если Москву не брать, ясельных мест вообще нет. Женщин без проблем увольняют в частных фирмах. Вот, например, очень известный процесс в прошлом году был. Им занимался Центр защиты трудовых прав, когда стюардесс «Аэрофлота» уволили, потому что они, извините, толстые были.
Ну, и у нас по-прежнему зарплата 2/3 от зарплаты мужчин на тех же самых должностях. Еще один плюс, который я могу назвать, это сокращение списка запрещенных профессий. Их было больше 300, сейчас осталось 100. Сейчас женщины, например, могут работать машинистами в метрополитене. Раньше это было запрещено. Или капитанами корабля.
- Но хорошо ли это, если женщина будет работать машинистом в метро? Это же тяжелый труд.
А если я хочу? А остальной труд не тяжелый? Долбить лед не тяжело? Рельсы класть? Или я видела, когда еще социологом работала и опросы проводила на заводах: стоит женщина, складирует радиаторы, батареи попросту говоря. Это основное ее занятие. Она их поднимает и перетаскивает. А во-вторых: на мужчин это разве не влияет? У нас Яблоков (ученый Алексей Яблоков, председатель фракции «Зеленая Россия» партии «Яблоко» 2006-2017) любил на эту тему говорить. Плохая экологическая ситуация негативно влияет на репродуктивную функцию мужчин. То есть сперма портится, и начинаются проблемы с зачатием детей.
Почему государство должно решать, где мне работать?
Фото: пресс-служба партии
- Здесь мы плавно подошли к обратной стороне «медали» равных прав. Она же есть.
Нет, я считаю, что ее нет вообще. Нет в принципе. Обратная сторона только одна: у женщин есть матка, а у мужчин ее нет. И пока еще рожать детей без матки не научились. Может быть, когда-то это будет, в каких-нибудь контейнерах. Я даже думаю, что это обязательно будет. Но пока нет. Все остальное женщина может выполнять, как и мужчина. Из бутылочки младенца может кормить мужчина, пеленать может мужчина, сидеть с ребенком может мужчина. Женщина в это время может работать. Просто на мой взгляд, каждый человек и каждая пара должны решать для себя.
Я ничего не имею против того, если женщина решила, что она будет сидеть дома, варить борщи и рожать детей. Если она согласна с этим. А если тебя заставляют…
Это, кстати, вопрос еще одного типа насилия – репродуктивного.
- В общем, это сложный вопрос. Все равно хочется, чтобы мужчина относился к женщине как к женщине.
Что вы имеете в виду?
- Ну, я, например, не против, если мне уступят место в транспорте.
Я тоже не против. Пускай уступают (улыбается).
- Но это же будет подчеркивание нашей слабости!
Это уже личный выбор. Не хотите – скажите: я буду стоять. А мне надо, и я сяду. Или чемодан. Я даже прошу иногда в самолете ручную кладь достать, например. Достают, и ничего.
- Про движение MeToo не могу не спросить. Вам не кажется, что мужчины теперь не знают, как вообще вести себя с женщинами?
Кто вам это рассказал? Ваши коллеги по работе боятся общаться с вами?
- Мои коллеги не боятся.
Вот! Видите, это стереотипы. Ничего такого нет. Это можно сравнить с движением BLM (общественное движение в США против расизма Black Lives Matter). Есть перебор. Но любое изменение в общественном сознании кардинальное, а это кардинальное изменение, потому что оно меняет четырехтысячелетний порядок гендерных отношений. Конечно, возможны перегибы. Но это потом все сгладится. Когда вам перестанут свистеть вслед на улице или когда перестанут хватать за задницу на работе, это будет нормально.
Да, они должны бояться хватать за задницу. Я совершенно в этом убеждена.
Или принуждать к сексу на работе, или отпускать сальные шуточки. Пока у нас с этим тяжело. У нас и в партии иногда такое бывает.
- В завершение хочу задать вопрос, который обсуждался когда-то на «Эхе Москвы»: может ли женщина быть президентом? Может ли такое случиться в России? И нужно ли это?
Мне кажется, может, и нужно, и это обязательно будет. Потому что здесь, несмотря на выравнивание вот этих представлений о жизни, этих установок, все-таки женщины больше ориентированы на заботу. Женщина не будет уделять больше времени вооружениям и силовикам, а будет больше заботиться о социальной сфере: о пожилых, детях, людях с ограниченными возможностями. Это просто практика показывает.
- Вам не кажется, что это иллюзия? Власть и женщину изменит.
Нет, смотря сколько женщин во власти. По статистике ООН, если меньше 20 процентов, то государство не заботится о детях и стариках. Если меньше 30 процентов, не заботится о женщинах. Я даже по-другому сформулирую. Если в органах власти от 10 до 16 процентов женщин, то женщины вынуждены вести себя, как мужчины. Как Матвиенко какая-нибудь. А если женщин больше, то просто атмосфера меняется в целом. Это называется отказ от треугольника Марса, переход к треугольнику Венеры. Что такое треугольник Марса? Это сила, власть и деньги. Именно на этом держались властные отношения все предыдущее время. А треугольник Венеры, бархатный, связан с взаимопониманием, поиском консенсуса, со взаимной симпатией, эмпатией, другим отношениям с людьми. Это очень хорошо показывает история европейских стран.
Так что, конечно, все изменится. Ну, и почему нет? У нас же были царицы. Кстати, довольно успешные. Та же Екатерина II, которая проводила значимые реформы. Более либеральные, чем предыдущие и последующие цари. За исключением только Александра II.
О ком статья?
Председательница Гендерной фракции партии. Руководительница Центра взаимодействия с гражданским обществом партии. Профессор РГГУ. Доктор политических наук
