В чем трудность разговора о М. Горбачеве? Их несколько. Во-первых, говоря о нем, мы говорим также об эпохе, которая продлилась меньше 7 лет, но за это время – исторически очень краткое – кардинально изменила весь мир. Эта эпоха носит название «перестройка», но в общественном сознании она также называется «Горбачев». Говоря о нем, мы говорим и обо всем периоде 1985-1991 гг. Но ведь в эти годы рядом с М. Горбачевым, автономно от него или в пику ему, действовали многие другие политики и общественные силы. Было бы верно отделить эпоху в целом от личного вклада в нее конкретного государственного деятеля. Сделать это в отдельной статье уже оказывается непросто, а зафиксировать разделение в массовом сознании – и вовсе едва ли возможно.
Михаил Горбачев. Фото: SpreeTom/Wikipedia.org
Глыба белого мрамора со множеством темных прожилок
Впрочем, этим проблема не исчерпывается. Стоит лишь начать похвальное слово Михаилу Сергеевичу, стоит вымолвить: «Он дал нам свободу», и посыплются с разных сторон возмущенные и критические вопросы. Государственник спросит: почему руководитель СССР не смог при этом сохранить страну? Либерал напомнит о саперных лопатках, Тбилиси, Вильнюсе и Баку и спросит: почему практически все члены ГКЧП заняли свои посты во власти при М. Горбачеве и, как правило, его решениями? Кто-то припоминает отношение М. Горбачева к выступлениям А. Сахарова на съезде, кто-то – павловскую реформу, кто-то – промедление с оповещением о Чернобыльской катастрофе в 1986 г. Все это, в общем, правда. Глыба сияющего белого мрамора при близком рассмотрении оказывается усеяна множеством темных прожилок.
Сосредоточишься на них – и за деревьями теряешь лес. К тому же, рассуждая, например, о сохранении СССР, окажешься в такой идейно-политической компании, с которой не хочется иметь ничего общего. Искренне благодаря М. Горбачева за уход страны от тоталитарной системы, хочется не впасть в идеализацию. Критикуя же за многочисленные просчеты, ошибки, колебания и особенно за рецидивы жестокости коммунизма в отношении своих граждан – не утерять общий вектор, заданный им в политике.
Мы укрупняем фигуру Михаила Сергеевича, ассоциируя ее со всем в период его правления и даже в дальнейшем: пресловутые 1990-е годы тоже частенько относят на его счет. Нельзя сказать, что совсем без оснований. Конечно, многое в последующей эпохе – плохое и хорошее – родом из перестройки. Однако полностью так сказать нельзя. Многие важнейшие (и положительные, и отрицательные) обстоятельства и самой перестройки, и ее последствий не порождены политикой М. Горбачева.
Например, экономический кризис из-за падения цен на нефть разворачивался при М. Горбачеве, но не он посадил СССР на сырьевую иглу, это произошло при Л. Брежневе в конце 1960-х и в 1970-е годы. Конечно, было серьезное запоздание с экономическими реформами. Многое произошло слишком поздно, лишь после ухода М. Горбачева от власти. Это промедление с давно назревшими шагами и распад СССР усугубили кризисную ситуацию и сделали для десятков миллионов людей переход к рынку более тяжелым, порой невыносимым. Но та отраслевая структура экономики, с которой имел дело М. Горбачев, была создана задолго до него и в общем существует и по сей день.
Нужно вспомнить и о той социальной политике, которая проводилась при М. Горбачеве, пока была возможность. Трехлетний декретный отпуск с сохранением рабочего места и ряд других мер поддержки материнства способствовали увеличению рождаемости, и я сам, родившись в августе 1986 г., в каком-то роде – ребенок М. Горбачева. Да и антиалкогольная кампания, при всех ее ненужных перегибах вроде вырубки виноградников, действительно помогла увеличению продолжительности жизни в стране.
Разнообразные издержки свободы, от малиновых пиджаков до желтой прессы, развились в 1990-е годы не только как последствия курса М. Горбачева на гласность и кооперативы. Все эти люди – от поп-звезд до ОПГ, от олигархов до продажных «акул пера» – выросли и сформировались гораздо раньше. Это бывшие октябрята, пионеры и комсомольцы, продукт «лучшего в мире» советского образования, люди эпохи «развитого социализма», которую сегодня обычно принято вспоминать с лживо-умильной ностальгией. Перестройка и потом 1990-е годы лишь дали шанс людям побыть собой, снять маску, выявить, что у каждого было за душой, своего, настоящего, подлинного, хорошего и плохого.
То же относится и к национальным конфликтам на территории СССР. Они вспыхнули, когда благодаря М. Горбачеву появилось право на более-менее публичную общественную жизнь, на политический плюрализм, на участие в делах страны. Но конфликты эти были заложены внутренним делением Советского Союза, той его структурой, которую создавали В. Ленин, И. Сталин и их окружение. Эти границы и следы этнических депортаций времен Великой Отечественной продолжают кровоточить и сегодня, унося жизни и ломая судьбы. М. Горбачев лишь имел с этим дело, не всегда принимая верные решения – но совершенно точно не имея возможности раз и навсегда устранить за несколько лет проблемы, накопленные десятилетиями.
Обсуждение фигуры М. Горбачева – еще и дискуссия о его политической стратегии и тактике, о его биографии и карьере. Горбачев-реформатор и Горбачев-освободитель возник и вышел из КПСС, из недр тогдашней вертикали власти. Еще один пример перемен сверху. Значит ли это, что снизу они невозможны? Хочется сказать «нет». Но понимаешь, что без М. Горбачева А. Сахаров мог бы так и остаться в горьковской ссылке, и даже действовавший внутри системы А. Яковлев – просто уйти на пенсию с поста директора ИМЭМО.
В то же время сам М. Горбачев возник, конечно, не в безвоздушном пространстве. Оттепель, XX съезд и шестидесятники, «Современник» и Таганка, Г. Товстоногов и А. Гончаров, вольнодумцы в КПСС и откровенные диссиденты, эстрадный юмор и кухонные анекдоты… Все это создавало контекст.
Еще важный вопрос: насколько последствия перестройки соотносимы с первоначальными планами и мечтами М. Горбачева? Что произошло вопреки, что помимо, а что стало естественным, но незапланированным, непредвиденным результатом? Думаю, трудно утверждать, что весной 1985-го М. Горбачев ясно видел все, что будет к концу 1991-го, и – тем более – что он сознательно и продуманно стремился к такому итогу.
До сих пор в комментариях М. Горбачева по вопросам внешней политики, например – в части присоединения Крыма, звучит сожаление о ряде последствий проводившегося им курса. Значит, многое тут не было им предвидено и спрогнозировано. Конечно, когда все случилось, как оно случилось, Михаил Сергеевич не стал отказываться от роли завершившего «холодную войну» и гонку вооружений «Горби – объединителя Германии» и от прилагающихся к этому статусу бонусов. Но сам он в ряде аспектов, видимо, желал бы иного: избежать не только Беловежья, но и, например, освобождения стран Балтии. Сумей в 1990-м году силовики подавить оппозицию в Литве, он не стал бы отказываться. К счастью, случилось не так. Миролюбивая политика М. Горбачева своими результатами удивила его самого, но наглядно доказала, что никакой непримиримой вражды между нами и Западом нет, и мир в процессе взаимного разоружения и отказа от «железного занавеса» становится гораздо лучше.
Его отношения с А. Сахаровым на Съезде народных депутатов в 1989 г., уход в 1990-м из руководства страны А. Яковлева и Э. Шеварнадзе, возвышение им будущих путчистов – все это показывает стремление последнего генсека приостановить перемены, когда они зашли слишком далеко, угрожая ему потерей власти. Конечно, и здесь М. Горбачев не был вполне свободным, вынужденно считаясь с консервативным крылом в КПСС. Но именно оно и стало итоговой причиной краха и самой партии, и Советского Союза, привело к потере М. Горбачевым власти.
Глубокое сожаление вызывает, что М. Горбачев в 1989-1991 гг. не смог и/или не решился стать лидером демократических сил, заключить союз с тем демократическим движением, которому сам дал дорогу. Не в силах представить всю сложность обстановки, не берусь судить, насколько это его беда, а насколько вина. Но здесь видятся большие упущенные исторические возможности. Первый генсек КПСС, родившийся в СССР, стал и последним генсеком.
Преодолевая затхлость режима
Неудивительно. Я еще застал время, когда, в конце 1980-х, «Победа» на улице была вполне обычной машиной, а «Мерседес» – экзотикой. Впервые встретив в самом начале 1990-х слово «пицца», я решил, что это опечатка в слове «пища». В детском рейтинге чудес поход на елку в Кремле котировался заметно ниже, чем поход в первый Макдональдс на Пушкинской. В Кремле на елке я побывал, а о Макдаке слышал лишь восторженные рассказы счастливчиков.
Наконец, едва ли не главная заслуга М. Горбачева – гласность. Предвидел ли он ее последствия достаточно полно? Не знаю. Понимал ли, что в приоткрытую дверную щель хлынет поток – не только из современных ему мыслей и идей, но и из всех, накопленных миром за десятилетия «железного занавеса», всех, изгнанных в эмиграцию, всех, списанных в утиль из-за несоответствия постулатам Маркса-Ленина? Все пропущенное в XX в. гуманитарное знание – литература, история, экономика, живопись, кинематограф, культурология, психология и многое другое – окатило страну живой водой. Появился шанс народу преодолеть ту самую затхлость режима, которая привела к экономическому и идейному кризису.
Сегодня ни мне, ни моим сверстникам, ни тем более следующим поколениям не представить себе мир, где под запретом столько всего, сколько было под запретом до М. Горбачева. Примерно половина моей домашней библиотеки издана тогда, на волне гласности, с середины 1980-х и до середины 1990-х. Миллионы людей открыли целый мир, на который прежде могли разве что смотреть в замочную скважину. Это невероятный, хоть и очень краткий расцвет культуры. Время, когда во весь голос смогли заговорить и Д. Лихачев, и Ю. Лотман, и Н. Эйдельман, и С. Аверинцев...
В это время распахивался мир, открылись двери, упали стены… Но в это время Россия обретала и саму себя, возвращаясь к своей истории. Даже более, чем либералы или социал-демократы, своим открытым идейным существованием и его интеллектуальной духовной наполненностью безмерно обязаны Михаилу Сергеевичу Московская патриархия, а также часто ругающие М. Горбачева последними словами современные православные консерваторы, монархисты, имперцы. Эту идейную традицию из XIX в., как и наследие Белого движения от А. Колчака до И. Шмелева вернули в публичное пространство перестройка и гласность. Принеся этим, кстати, части общества, растерянного от вала публикаций, не только хорошее, но и разворот к идеям, лопнувшим в 1917 г. и преодоленным остальной Европой в середине XX в.
Последнее. Не так давно в Фэйсбуке мой коллега и сверстник, молодой театральный режиссер, опубликовал фальшивую цитату, якобы из мемуаров Р. Рейгана. Дескать, увидев М. Горбачева в модном французском костюме и с дорогими часами, президент США понял: «Этот продаст нам все». Я написал коллеге, что цитата – фэйк. Он сказал, что его это не смущает. Я спросил, смущает ли его свобода творчества, которую принесла театру эпоха М. Горбачева. На это мне ответил уже другой, совсем юный режиссер, что свобода от цензуры ему вовсе не ценна.
И я вспомнил фрагмент из недописанной «Книги четвертой» великого А. Эфроса, заставшего первые 1,5 года перестройки: «Самое главное звено: разрешение спектакля. Кто-то ведь должен наш спектакль разрешить! Ходят слухи, что наступили новые времена и этот обычай будет отменен. Трудно поверить. Всю жизнь я прожил, зная, что никуда не деться от этого разрешения или неразрешения. … Унижение того дня, когда разрешают выпустить твой спектакль в свет – это унижение я чувствую как острую боль, от которой нет лекарства. Неужели так повезет следующему поколению, что оно этой боли вообще не будет знать?»
Нам повезло. И за это мало нами ценимое право на достоинство, на прямую спину, на свой голос, я скажу – несмотря на многое мной здесь написанное – от всего сердца Вам спасибо, Михаил Сергеевич!
