В последние годы в России активно пропагандируются контракты «жизненного цикла», и даже Владимир Путин выступает в их поддержку, давая поручения по расширению такой практики. «Будущее строительной отрасли за ними», – заявляет представитель компании, заключившей такой контракт. Обычно (за исключением экзотического случая, когда это индивидуальный предприниматель) стороной контракта выступает компания, или юридическое лицо.
Мы так привыкли к существованию в нашей жизни юрлиц, что перестаем учитывать их фундаментальное отличие от физических лиц – живых людей (глава СКР Александр Бастрыкин даже предлагает ввести для юридических лиц уголовную ответственность). Между тем, по удачному выражению Юваля Ноя Харари, это «фикция, порожденная коллективным воображением». И, добавим, закрепленная правом – без юридического оформления никаких юрлиц бы не было, как не было их во Франции при Наполеоне, при том что его Гражданский кодекс был в то время самым прогрессивным и послужил образцом для многих стран. Юрлица получили признание в праве только во второй половине XIX в.
Как и люди, юрлица рождаются и умирают. После смерти человека могут остаться наследники, но их может и не быть. Наследники юрлиц называются правопреемниками. После «смерти» юрлица у него могут быть правопреемники, но их может и не оказаться. «Умереть» юрлицо может по-разному. Может цивилизованно – через ликвидацию, заплатив долги, а если на выплату долгов не хватает средств, то через процедуру банкротства. А может просто тихо скончаться, прекратив какую-либо деятельность: офис закрылся, персонал уволился, учредители ничего не знают. Можно, конечно, пытаться взыскать долги такого юрлица с бывшего директора или учредителей, но дело это обычно безнадежное.
Если бы была такая научная дисциплина, как «демография юрлиц», то мы знали бы об этой «фикции» гораздо больше интересной и полезной информации. Например, какова их средняя продолжительность жизни и как она зависит от сферы их деятельности. Или есть ли положительная корреляция между отсутствием у юрлица правопреемников и наличием неисполненных обязательств. Для таких исследований, кстати, нет нужды выходить «в поле» или ломать голову над тем, где брать исходную информацию. Почти все есть в базах данных Федеральной налоговой службы (ФНС), которая уже около 20 лет регистрирует юрлица, ведет учет их разделений, слияний и поглощений, знает все об их правопреемниках и «родственных связях». И хотя ФНС публикует большие объемы открытых данных, никакой статистики в обобщенном виде по срокам «жизни» юрлиц, к сожалению, среди опубликованной информации нет. Пока нет ни публичных официальных данных, ни исследований, приходится доверять опыту и интуиции, а они говорят: в России продолжительность «жизни» юрлиц невелика, а вот «смертность» повышена, при этом угроза преждевременной кончины тем выше, чем больше объем неисполненных обязательств, и происходит она так, что правопреемников не остается.
Истории в стиле «компания исчезла, офис закрыт» регулярно случаются не только с застройщиками и обманутыми дольщиками, но и в других отраслях экономики. Например, постоянные банкротства являются характерной чертой ликероводочной промышленности, что хорошо видно по брендам водки: одни уходят вместе с «умершими», взамен появляются другие. А если даже торговая марка сохраняется и розлив продолжается в тех же стенах, то это не означает правопреемства между юрлицами, выпускающими такую водку.
Другой пример: автобусы марки «ЛиАЗ» как выпускались уже полвека на заводе в Ликино-Дулеве, так и сейчас выпускаются, и даже графическое изображение бренда похоже. Однако нынешнее юрлицо не правопреемник старого, поскольку еще в 1997 г. там случилось полномасштабное банкротство.
Так что, заключая контракт жизненного цикла, наивно думать, что ваш контрагент сохранится в юридической чистоте на весь «жизненный цикл», а это, как правило, 25–30 лет.
Конечно, сейчас в российской экономике действует много крупных компаний, которые не станут уходить с рынка ради того, чтобы кому-то не заплатить или не исполнить обязательства по контракту жизненного цикла. Деловую репутацию тоже можно оценить в деньгах. Но представляется, что тут многое зависит от цены вопроса. Например, если построенный в рамках контракта жизненного цикла мост обрушится и его надо будет, соответственно обязательствам, построить заново, предстоящие расходы могут сильно перевесить деловую репутацию и все остальные плюсы продолжения «жизни» компании.
Все это не означает, что контракты жизненного цикла плохи. Просто распространенность контрактов такого типа должна соответствовать усредненной стабильности юридического статуса субъектов в той или иной экономике. Интересно, что за рубежом контракты жизненного цикла стали активно использоваться только с 1990-х гг. – и это после полутора-двух столетий, не прерываемых революциями и экспроприациями, в течение которых стабильность деловых традиций и ценность деловой репутации, несомненно, достигли значительно большего уровня, чем за три десятилетия развития современного отечественного бизнеса.
Поэтому, на мой взгляд, для контрактов жизненного цикла надо продумать и закрепить в законодательстве особую систему повышенных требований и гарантий на случай, если в период контракта компания просто исчезнет, не оставив правопреемников. Ответственности владельцев компании тут мало: кто знает, где они будут и что с них можно будет взять, к примеру, через 20 лет? Да и страхование сомнительно: проживет ли страховая компания дольше самого экономического субъекта? (Кстати, случай контрактов жизненного цикла не единственный, когда есть проблема гарантирования действий частной компании на 20–30 и даже на 50 лет вперед. Другой случай – это необходимость рекультивации природной среды после окончания разработки месторождений полезных ископаемых. В самом деле: когда месторождение истощилось, вся прибыль уже получена, а расходы на рекультивацию могут предстоять огромные, что может удержать от «смерти» компанию – владельца лицензии на недропользование?)
Вывод напрашивается сам собой: нужна специальная система гарантирования таких сверхдолгосрочных обязательств частного бизнеса на случай ухода такого бизнеса с рынка. Это может быть, например, специальный фонд, куда все компании, взявшие на себя обязательства дольше определенного срока (например, дольше трех или пяти лет), делают отчисления и из которого будет финансироваться исполнение обязательств исчезнувших компаний. Управляться такой фонд должен исходя из приоритета сохранности аккумулируемых там средств – впрочем, тут у государства опыт есть, например, с фондом национального благосостояния.
Но, видимо, думать о том, что может произойти через 20–30 лет, у нашего государства получается плохо. Что ж, принимая решения, рассчитанные на такой срок, надо этому учиться.
Автор — заведующий лабораторией Института народнохозяйственного прогнозирования РАН
