«Война в Чечне: политические ошибки и военные преступления» - цикл статей-выступлений участников единственной конференции, посвященной 20-летию начала первой войны в Чечне,15-летию второй войны и событиям на Украине. Не считая редких информационных сообщений и отдельных статей, дата начала войны действительно объективно и полно обсуждалась лишь на конференции в «ЯБЛОКЕ».
На теме 20-летия начала войны в Чечне в информационном поле России как будто стояло какое-то заклятие. Эта дата обсуждалась в социальных сетях, эта дата упоминалась в редких, чаще всего, иностранных изданиях. И об этой дате дружно и весьма символично умолчало большинство федеральных изданий.
Это понятно. Видимо, чтобы не было той аналогии, которую участники прошедшей конференции провели с событиями на Украине. Много похожего в начале этих войн. Тайные военные операции, отказ от своих военнослужащих, оказавшихся в плену или погибших за пределами границ РФ… Продолжаем публиковать цикл статей на эту тему, основанных на материалах прошедшей в «ЯБЛОКЕ» 28 ноября конференции.
Александр Черкасов (Мемориал): Мне придется быть очень пунктирным после Льва Шлосберга и Вячеслава Измайлова и коснуться, пожалуй, трех аспектов пунктиром. Во-первых, стиля, тона нашего разговора. Во-вторых, некоторых мифов, которые утвердились за это время. И, в-третьих, попытаться ответить на вопрос, заданный Григорием Алексеевичем: «Когда начались нынешние времена?». Действительно, нынешние времена, т.е. война на востоке Украины — это очевидная параллель с двумя чеченскими войнами, пятнадцати- и двадцатилетие которых мы отмечаем. Но, началось-то всё немножко раньше. Замечательно говорил Измайлов.
Какой-то кусок из его слов можно просто без монтажа брать и ставить куда-нибудь на сайт, давать в эфир. Когда он говорил о тех двух солдатах. Измайлов — человек, который мыслит и действует именно в этих категориях — категориях отдельных человеческих судеб. Это очень правильно. Очень правильный масштаб рассмотрения. Потому что иначе у нас получается бездушный полет над картой или над территорией, где люди скорей помеха, чем смысл. Наверное, отсюда у нас и слова про то, что, то ли 30 тысяч погибло в Чечне, то ли 300. Вот давайте вернемся к этому.
Дело в том, что подсчеты числа погибших в Чечне велись. Они велись группой Ковалева в 94-95 году. Некоторые методики, которые применяются на территории локальных конфликтов это: опрос большого числа беженцев, математическая обработка, экстраполяция. И, в общем, выяснилось, что кроме той самой оценки числа погибших в Грозном в ходе его штурма с декабря 94-го по март 95-го никаких точных цифр у государства нет. Никто не считал. От 25 до 29 тысяч человек погибли в ходе штурма Грозного зимой 94-95 гг.
Всего в первой Чеченской войне погибли, вероятно, от 30 до 50 тысяч человек. Во второй войне погибли от 15 до 25 тысяч человек. Причем, если брать «горячую» часть войны с осени 99-го по весну 2000-го года — от 6,5 до 10,5 тысяч человек. Это уже подсчеты, основанные на данных. Парадоксально, во вторую войну была гораздо больше плотность огня, но погибших меньше. Люди научились бояться, научились бежать. Но это не сотни тысяч, неизвестные сотни тысяч, которые возникли, прежде всего, от недоверия к любым другим цифрам и от того, что мы привыкли так считать. Большие числа с большими нулями для нас кажутся убедительнее. Мы привыкли считать людей нулями, а не единицами. Смысл, собственно, почему это случилось. Слава богу, здесь никто не произносил слово «нефть». Хотя это очень популярно, что Чеченская война началась из-за нефти. Нефти в Чечне почти нет и сейчас последние капли выжимают.
Хорошо, что не говорили про другую версию, что, якобы, это Российская Федерация пыталась защитить русское население Чечни. Как раз в ходе того самого штурма Грозного зимой 94-95гг. едва ли не половина погибших — это русские, которым некуда было бежать из Грозного, в отличие от чеченцев, у которых были родственники в селах. Хорошо, что не назывались и другие весьма распространенные мифологические версии. А почему же? Рискну дать ответ. Есть вещи гораздо более важные, чем нефть. Это власть. Собственно, старт подготовки к первой Чеченской войне был дан в декабре 93 года. 12 декабря 93-го года, как вы знаете, прошли выборы, на которых, те, кто победил до того, 4 октября 93 года в Москве, потерпели поражение.
В государственной думе значительную часть скамей заняли коммунисты и «жириновцы». И после этого возникла замечательная идея: чтобы перехватить электорат, нужно перехватить лозунги оппонентов. Нужно сделать нечто национальное и патриотическое. Ничто так не повышает упавший рейтинг, как нечто национальное и патриотическое. Был извлечен на поверхность, принятый за месяц до этого, 16 ноября 93-го года, так называемый план Шахрая, который предусматривал возвращение отложившейся провинции к империи путем как было написано, «переговоров на фоне силового давления». Активизация вокруг Чечни как раз пришлась на вторую половину декабря 93-го года.
Но уже через 5 месяцев о переговорах все забыли, а силовое давление наращивалось. Поскольку спецслужбы занимались этим без какого-либо не то что бы гражданского контроля, но и без внешнего инспектирования. Каждый раз, когда их усилия наталкивались на отсутствие результата, вывод был единственным: нужно усилия наращивать. Так от просто финансирования антидудаевской оппозиции перешли к поставкам оружия. Потом уже оружия тяжелого, потом – тяжелого оружия с экипажами. Всё-таки летали на вертолетах осенью 94-го года не мирные чеченцы, а вполне российские экипажи.
И финал этой политики — то самое 26 ноября 94-го года — танки с российскими экипажами. Тот шаг, от которого дальше можно было идти только к большой войне. Но в основе этого было именно желание поправить политическую картину, которая не выстроилась в нужном направлении после 4 октября. 93-го года. Как мы помним, результата это не дало. Зимой 96-го года рейтинг Бориса Николаевича Ельцына был на уровне ошибки и его поднимали другим способом, пытались закончить войну к президентским выборам 96-го года.
По крайней мере, сделать вид, что закончили войну. За то подобный подход вполне себе сработал осенью 99-го года. Мы не можем утверждать, у нас нет бесспорных доказательств, что и сама война осенью 99-го года, и взрывы в российских городах были организованы властью. Но они ею были использованы. Именно тогда в тех же самых значениях, сравнимых с ошибкой, рейтинг никому неизвестного, ничтожного чиновника взлетел до заоблачных высот в течение нескольких недель, поскольку каждую неделю он отпускал какое-нибудь хорошенькое выражение типа «мочить в сортире». Война, тогда и тогда, была, прежде всего, политическим инструментом, а все остальные попытки рационализировать это, они кажутся не столь обоснованными.
Связь 93-м и 94-м гг. она состоит в другом. Среди тех пленных, взятых 26 ноября 94-го года был такой лейтенант Русаков. 4 октября 93-го года он сидел в танке и вел огонь по Белому дому. Даже персоналии у нас есть совпадающие и среди солдат дивизии Дзержинского, которые участвовали в событиях в Москве, есть те, кто потом погиб или попал в плен в Чечне. Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что танки из Москвы 93-го года в 94-м въехали в Грозный.
Увеличение роли силовиков в окружении Ельцина, прежде всего, генералитета внутренних войск: генерала Куликова, Романова, Голубца. А так же само то, что переступили через большую кровь. Напомню, что в 91 г. войска из Москвы были выведены, когда погибли трое протестующих, а в октябре 93-го года погибли, возможно, до 200 человек. И это было воспринято «на ура» частью публики и как норма у части людей, принимающих решения. Вот привычка к насилию, отсутствие страха перед пролитой кровью — это тоже 93-й год.
Еще один момент. Почему именно Чечня? Хочу напомнить, что в преддверии осеннего кризиса 93-го г. в течение года государственная пропаганда, которую тогда возглавлял Михаил Никифорович Полторанин, старый партийный журналист с хорошим анитисемитским душком, использовала почти советское клише. Только «плохих» евреев там заменили «плохие» чеченцы. Руслан Хасбулатов, прежде всего, критиковался не как плохой спикер плохого парламента, а как чеченец. Возникла версия, что чеченская мафия, какие-то люди Хасбулатова, 5000 человек в окрестностях Москвы контролируют военные объекты.
Пропаганда это была и в средствах массовой информации, и гораздо более мощная в силовых структурах. Если бы мы послушали радиопереговоры тех, кто штурмовал Белый дом, накануне штурма, создалось бы впечатление, что они штурмуют город Грозный. Чеченцы, Чечня невольно оказались таким врагом еще до того, и тоже в контексте борьбы за власть в ходе нашей малой гражданской войны. Так что времена эти начались раньше. И чтобы уже вообще подвести черту под этим, хочу напомнить еще об одном юбилее. В декабре 79-го года началась афганская война.
Так что Россия не вылезает из войн уже 35 лет. Мы живем в воюющей стране, где насилие оказывается нормой, где скрывать погибших тоже считается нормой. Вспомним, что о погибших в Афганистане, мягко говоря, не говорили, мягко говоря, не писали, что было принято на уровне Политбюро решение не делать соответствующих надписей на надгробных камнях. Так что время это, то время, в котором стоим, началось несколько раньше. Где здесь можно было выйти, где здесь были точки бифуркации, где можно было принять решение что-то изменить? И как вообще что-то менять? А вот тут выясняется, что эти усилия, усилия, о которых говорил Григорий Алексеевич, они не бессмысленны.
Ведь после этого и после ноября-начала декабря 94-го года, когда половину из пленных российских военнослужащих из Грозного увезли депутаты, вторую половину забрал начальник главного военно-медицинского управления генерал Чиж. Должен же был Грачев получить хоть кого-то. Так вот после этого в различных депутатских группах, которые пытались влиять на события в Чечне, пытались добиваться начала переговоров, пытались добиваться хотя бы обмена пленными и заложниками и перемирия для того чтобы убрать тела с улиц, были представители разных партий и «Яблока», разумеется. Один из членов фракции Государственной Думы Валерий Васильевич Борщов до сих пор мне не может простить, что Черкасов кого-то взял, а «Яблоко» не взял. Рыбаков туда поехал, а Борщов опоздал, и не поехал.
А задача у них одна была: там обещали по 5 солдат в день расстреливать. Нужно было с этим что-то сделать. Так вот эти усилия были не бесполезны. Потому что, в Буденновске, в июне 95-го года соглашение о том, что полторы тысячи заложников заменяются на полтораста добровольных заложников, а в Грозном начинаются переговоры под эгидой ОБС, политические переговоры. Оно было достигнуто за 2 часа. Людьми, которые бесплодно пытались инициировать хоть какой-то мирный процесс предыдущие полгода. Эти усилия остаются, отнюдь, не бессмысленными, если они повторяются. Разумеется, усилия достаточно особенных людей. Потому что Сергей Адамович Ковалев, которого сейчас здесь нет или Олег Петрович Орлов, который сейчас находится на юге, работает там, они с некоторым упорством этим занимались, с самоотверженным упорством. И надо сказать, тогда состав Государственной Думы и состав журналистского корпуса был хорош.
Было достаточно много людей, которые готовы были в это вложиться всем, что у него есть, включая жизнь. В итоге, то что генерал Лебедь в 96-м г. войну прекратил, он в общем поднял с земли, то что лежало там с 95-го г. те предложения, которые были отвергнуты, когда война возобновилась. Неизвестно, кто, когда и как может реализовать наработки, сделанные раньше. Продолжить эти попытки. Важно их не оставлять. Начинается все всегда с переговоров, с попытки что-то сделать именно по так называемому гуманитарному сюжету. Обмен пленными, поиск пропавших без вести, поиск захоронений, контакты по этим вопросам. Это первое, что начинается и последнее, что прекращается. Поднимать эти темы, не оставлять их — это единственный способ оставить шанс прекратить вот это самое время, в котором стоим.
Если поворачивать от депутатов, от политиков к журналистам, я напомню еще раз, как тут говорил Вячеслав Яковлевич Измайлов. Как он говорил об этих двоих солдатах. Когда текст не о каких-то глобальных вещах, когда он о человеке, он может быть понят другими людьми. Этот текст натягиваешь на себя, влезаешь как в чужую шкуру, этим чувствуешь и дышишь. Это тексты, которые могут влиять на людей. Это та оптика, оптика, настроенная на человеческий масштаб, которая помогла менять ситуацию. У нас так о второй Чечне писала Анна Политковская. После неё мало кто так пишет. Но это то, что может когда-то в перспективе что-то изменить…
Еще по теме:
- Сергей Митрохин: Когда начинается война, становится гораздо проще врать обществу
- Григорий Явлинский: «Мы предложили Дудаеву себя в обмен на пленных российских военнослужащих»
- Лев Шлосберг: Войну может остановить только правда о войне
- Аркадий Бабченко: Тот, кто войну начинает, начать ее может, но остановить уже не сможет никто
- Павел Каныгин: Фотографии из Чечни 95 года все больше похожи на фотографии из Украины этого года
