В шахтерских забастовках двадцатилетней давности самым ценным был не опыт остановки предприятий, а тот взрыв социальной активности, который за этим последовал.
11 июля 1989 года началась самая крупная за всю историю страны забастовка. Бастовали шахтеры. Забастовка началась по совершенно, казалось бы, незначительному поводу – в мойке, где шахтеры моются после смены, не было мыла. Не какого-то там специально ароматизированного или бактерицидного, не было обычного хозяйственного мыла! И через несколько дней в стране бастовало почти 600 тысяч человек – от Сахалина до украинского Донбасса. Да как бастовали-то! Выходили колоннами на центральные площади городов, занимали трибуны, на которые было дозволено подниматься только партийным бонзам, включали микрофоны и говорили все что хотели и всем кому хотели. Такого не было в российской истории ни до, ни после. И именно уникальность тех событий заставляет нас спустя двадцать лет вспомнить и посмотреть на них с учетом всего, что было потом.
Лежачая забастовка
Забастовка началась в Кузбассе в городе Междуреченске на закрытой ныне шахте им. Шевякова. К возмущению вышедших после ночной смены работников присоединилась первая смена, которая готовилась к спуску в шахту, тут же послали гонцов на другие шахты города – Усинскую, Томскую, Распадскую, им. Ленина. К обеду по всей области поползли слухи один диковинней другого – шахтеры в Междуреченске встали, остановили шахты, милиция ничего не может сделать... Но
шахтеры не встали, они легли. Придя на площадь, ожидая ответа и выражая готовность добиваться своих требований, шахтеры, вышедшие из шахты, следовали старому правилу, что лучше сидеть, чем стоять, но еще лучше лежать. И площадь легла – на солнцепеке, в сорокаградусную жару шахтеры начали небывалую акцию.
Точно так же все произошло и в соседних городах – Осинниках, Новокузнецке, Киселевске, Прокопьевске, Ленинске-Кузнецком, Березовском, Кемерово. Волна забастовок катилась по городам с юга на север, и вместе с ней отступала информационная блокада, которая окружала забастовку в первые дни.
Центральные телеканалы и газеты о забастовке не говорили почти ничего, а местные, особенно в первые дни, сообщали о забастовках как о незначительных инцидентах. Но уже на второй день в Междуреченске появился министр угольной промышленности СССР Михаил Щадов, который своим низким и хриплым голосом, выступая с трибуны перед площадью, заполненной шахтерами, увещевал шахтеров, убеждая их вернуться к работе и обещая решить все проблемы. Но ему, грозному министру, руководителю отрасли, где всегда преобладал суровый авторитарный стиль управления, не верили.
Прозрение гегемона
В чем дело, почему у советских тогда еще людей, у шахтеров, которые зарабатывали по тогдашним меркам приличные деньги – до 600 рублей в месяц, возникло не просто недоверие, а полноценное гражданское неповиновение.
Отказ от работы, остановка предприятий, неподчинение властям, публичный выход на площади – это все не просто противоречило тогдашнему укладу, а переворачивало его! Рабочий класс, который правящая тогда партия называла своей опорой, выступал против этой власти!
Как и всегда, конфликт имел долгую и непростую историю. Хотя забастовка и оказалась внезапной для всех, в том числе и для самих шахтеров, последующий анализ событий, предшествовавших забастовке, показал, что неожиданностью мог стать только такой масштаб выступлений, но сам конфликт был очевиден.
Уже потом, когда забастовочные события отшумели, многие лидеры тогдашней забастовки говорили примерно следующие слова: «Хоть забастовка и началась в Междуреченске, но первыми-то в том году бастовали на нашей шахте!» – и называлась почти любая шахта, почти любого шахтерского города, не только Кузбасса, но и Воркуты, Донбасса и др. Причем хвастовства здесь не было. Действительно,
почти на каждой шахте в первой половине 1989 года произошла хотя бы одна забастовка. Бастовали отдельные участки, несколько участков, отказывались спускаться в шахту смены. Поводы для этих локальных микро- и мини-забастовок были под стать тому, который привел к июльской мегазабастовке.
Работа останавливалась из-за отсутствия колбасы, которую шахтеры обычно брали с собой в забой в виде обеда, из-за отсутствия сигарет, которых вообще не было в продаже (в шахту курево не брали, но перед работой и после нее покурить было необходимо многим), отсутствия спецодежды, транспорта, который доставлял на работу и обратно, и многого другого. Но за этой бытовой мелочевкой прослеживалось главное – неудовлетворенность той жизнью, той ситуацией, которая сложилась в стране. Гласность уже показала, что социалистический строй отнюдь не самый «гуманный и передовой». Да и сами реформаторы, пытавшиеся соорудить «социализм с человеческим лицом», уже наломали дров.
Передовой отряд
К 1989 году стало очевидным, что политическая и промышленная элиты испугались шквала экономической самодеятельности граждан, начало которой положил закон «О кооперации». Уже началось негласное давление на кооперативы, появились ограничительные поправки к закону.
Директора предприятий жаловались и требовали одновременно: «Люди погнались за легкими деньгами в самодеятельные лавочки и оголяют производство – надо прекратить это!»
Мысль о том, чтобы сделать условия оплаты и работы на госпредприятиях конкурентными, в голову им не приходила, приходила только мысль о запрете кооперативов.
Идиотическая антиалкогольная кампания, которая не столько ограничила пьянство тех, кто к нему был склонен, сколько принуждала нормальных людей к стоянию в унизительных очередях и к талонам для того, чтобы получить право на покупку спиртного к свадьбам, похоронам и другим многочисленным советским нуждам, подразумевающим необходимость иметь алкоголь. Ну, конечно, нельзя забывать и о тотальном дефиците.
Что толку с высокой шахтерской зарплаты, если на нее невозможно ничего купить? Кроме того, шахтерские города всегда отличались низким качеством жилья и неухоженностью.
Платя шахтерам высокую зарплату, государство сбрасывало все свои коммунальные обязанности на угольные предприятия, а от них требовалось «давать план», а уж потом решать коммунальные проблемы. Так, во многих шахтерских городах не было создано централизованного теплоснабжения. Кварталы отапливали маленькие котельные, трубы которых постоянно извергали дым и сажу. Осаждаясь на дома и улицы, сажа окрашивала города в унылый серый цвет.
Это и еще много другое сформировало у людей чувство, что ожидание перемен, которое возникло с началом перестройки, не сбывается, что те, кто инициировал реформы, уже разочаровались в них и не хотят двигаться дальше, к реальным изменениям, от которых шахтеры небезосновательно ожидали улучшений для себя.
Дисциплина стачки
Но почему шахтеры? Это уникальная группа и в социальном, и в экономическом плане. В то время большая часть электростанций работали на угле. Уголь был (да и сейчас во многом остается) основой энергопроизводства. Поэтому макроэкономическая роль шахтеров была весьма значимой. Ну а бригадная работа в опасных, подчас экстремальных условиях делала шахтеров людьми, привыкшими к совместной деятельности и солидарной поддержке. Смертельный риск был частью профессии. Ведь давно известно, на каждый миллион тонн добытого угля приходится одна шахтерская жизнь. А только в Кузбассе тогда добывалось более 200 млн тонн ежегодно…
Кроме массовости уникальной шахтерскую забастовку делал уровень ее организованности. Уже на пятый день в Кузбассе был сформирован и начал работать областной забастовочный комитет, а это значит, что еще ранее такие комитеты были созданы на уровне городов, шахт.
А ведь в Кузбассе более десятка шахтерских городков, расстояние между которыми составляет десятки и сотни километров, а из средств связи был только обычный телефон. В более компактных регионах, таких как Воркута, комитеты возникли еще быстрее. Помимо выдвижения требований забастовочные комитеты взяли на себя много других функций. Во-первых, они наладили внутреннюю дисциплину. Шахтеры приходили на площадь в соответствии со сменным графиком, как на работу. Не прийти означало совершить прогул. Во-вторых, они наладили контроль за дисциплиной – дружинники от комитетов поддерживали порядок среди бастующих и жестко пресекали всякий намек на пьянку. В некоторых городах торговля спиртным была полностью запрещена забастовочными комитетами, были даже случаи, когда шахтерские патрули заворачивали рефрижераторы с водкой, которые внезапно появлялись на въезде в бастующие города. Кстати,
в дни забастовки, и этот факт признавался органами МВД, в шахтерских городах почти исчезла бытовая преступность. Шахтеры вместе с милицией патрулировали районы городов.
В-третьих, они наладили профилактическую работу на шахтах. Забастовка забастовкой, но шахту без присмотра оставлять нельзя – нужно откачивать воду, поддерживать выработки и забои. В-четвертых, шахтеры вместе с опомнившимися властями начали налаживать работу городского хозяйства, вмешивались в распределение продуктов, в работу транспорта. Не всегда это было оправданно, но, с другой стороны, паралич городских властей в дни забастовок был очевиден.
Ну и, конечно, готовились к приезду московской делегации. Ждали первых лиц государства, но они не снизошли. Приехала комиссия во главе с секретарем ЦК КПСС Николаем Слюньковым. Примечательной фигурой этой комиссии был глава тогдашних профсоюзов (ВЦСПС) Степан Шалаев, который принимал участие в работе на стороне правительственной комиссии, а не членов своего профсоюза.
На всех площадях в Кузбассе была организована радиотрансляция, благодаря которой люди на площадях слушали, как идут переговоры забастовочных комитетов с властью. По радио, через громкоговорители выступали лидеры забастовщиков, тогда люди узнали имена Теймураза Авалиани, Виктора Рудольфа, Вячеслава Голикова, Вячеслава Шарипова, Александра Сергеева, Александра Асланиди и многих других, которые на несколько лет стали значимыми фигурами не только в общественном мнении, но и в политической жизни региона.
Одни за всех
Интересно складывались отношения шахтеров с работниками других отраслей. В первые дни готовность поддержать шахтеров была колоссальной. Остановить работу были намерены железнодорожники, хлебопеки, учителя. Именно
тогда родилась формулировка «Шахтеры бастуют от имени всех и за всех». Потом, правда, это вылилось в обиду, что шахтеры бастовали от имени всех, а повышение зарплаты выбили только для себя.
Суть шахтерских требований, которые рождались в яростных, до белого каления, внутренних дискуссиях заключалась в том, чтобы изменить структуру управления отраслью. Шахтеры требовали не зарплаты, не продуктового изобилия, а того, чтобы у шахт не отбирали добытый уголь, а оставляли его. Это позволило бы шахтам самим продавать произведенное, сохраняя для себя часть выручки, чтобы благополучие предприятие зависело не от благоволения высоких угольных начальников, а от работы коллектива. Как потом показало время, это было хоть и не бесспорное, но вполне рыночное требование. Но главное – рабочие реформировали структуру управления отраслью!
Конечно, были еще и другие требования – по городам, по инфраструктуре, по системам оплаты – и много еще чего. Важно то, что
правительственная комиссия уехала из Кузбасса, а потом и из других регионов с протоколами, где были четко обозначены согласованные меры по улучшению жизни каждого города, каждого предприятия, с конкретными сроками и ответственными.
Потом, через полгода, в феврале 1990-го, теперь уже рабочие комитеты снова встречались с правительственными чиновниками и проверяли исполнение заключенных протоколов и составляли новые. Не все удалось сделать из того, что было намечено, но немало было и сделано того, что без забастовки просто бы не состоялось.
Необъявленная революция
К чему привела забастовка 1989 года? Прежде всего, она показала, что стране нужны реальные перемены.
Шахтеры демонстративно избегали политических требований, но, даже оставаясь в экономических рамках и добиваясь исполнения простых и приземленных требований, они существенно меняли политическую структуру.
Лидеры рабочих комитетов стали депутатами, региональными, местными. Структура управления отраслью стала меняться, предприятия вырвались из-под пресса вышестоящих структур и получили значительную самостоятельность. Роль рабочих на угольных предприятиях и горожан на уровне местного управлении, безусловно, повысилась. Но дальше этого дело не пошло. Политическое руководство страны сделало все, чтобы этот уникальный опыт рабочей и гражданской самодеятельности остался на локальном уровне. В шахтерских забастовках самым ценным был не опыт остановки предприятий, а тот взрыв социальной активности, который за этим последовал.
В ходе забастовки и после нее стало очевидно, что простые люди, не обремененные управленческим опытом, могут руководить общественной жизнью ничуть не хуже номенклатурных управленцев, а порой и лучше.
Потенциал людей, желающих взять судьбу в свои руки, оказался колоссальным. Властям потребовалось несколько лет для того, чтобы вытеснить и дискредитировать всех, кто стал общественными лидерами после этой забастовки. Кто-то из них влился в ряды номенклатуры, кто-то сорвался и потерял авторитет, но многие ушли сами – вернулись на свои рабочие места. Но опыт забастовки 1989 года показал, что люди – не быдло, что они способны на многое, что в любой момент могут найтись абсолютно новые ответственные лидеры, способные не только обеспечивать нормальную жизнь, но и даже улучшать ее. События двадцатилетней давности показали, что у номенклатуры есть альтернатива и она может появиться очень быстро…
Автор – ведущий специалист социально-экономических программ Центра социально-трудовых прав
