19 июня 2003 года арестовали Алексея Пичугина – начальника отдела службы безопасности НК "ЮКОС". По прошествии семи лет очевидно: обвинение изначально делало на него ставку для того, чтобы осудить высшее руководство опальной НК. Об этом говорят не только адвокаты Пичугина, правозащитники, представители ПАСЕ, журналисты, но и следователи. Алексей Пичугин лжесвидетельству предпочел пожизненное заключение. Что это за человек? Чем он занимался в службе безопасности "ЮКОСа", вокруг которой порождено столько мифов? Об этом и о многом другом корреспондент HRO.org Вера Васильева беседовала с бывшим сотрудником банка "МЕНАТЕП" Константином Александровичем Шабельницким.
– Я человек сугубо непубличный, не амбициозный, – предупредил собеседник портала. – Я занимался своим делом, отвечал за все телекоммуникации. Человек, который организовал и сделал всю связь в банке "МЕНАТЕП" и "ЮКОСе".
– Как вы познакомились с Алексеем Пичугиным? Какое он произвел на вас впечатление?
– Я с удовольствием отвечаю на вопросы про Алексея Пичугина, потому что, на мой взгляд, это совершенно интеллигентный и умный человек. Потому что в то время, когда я с ним познакомился, в девяностые годы, мы знали, что такое силовые органы правопорядка, где раньше служил Алексей. В большинстве своем там была занята самая интеллектуальная часть общества. В банке "МЕНАТЕП", в котором мне посчастливилось работать, Алексей был одним из тех людей, которые произвели на меня чрезвычайно благоприятное впечатление.
Константин Шабельницкий. Фото предоставлено К. ШабельницкимПосле Красногорского Механического завода – я считаю, одного из лучших в Советском Союзе, – я пришел в "МЕНАТЕП". Михаил Борисович Ходорковский поручил мне очень важные дела, связанные с телекоммуникациями. Я уже отработал года два, почувствовал себя таким "монстром", уже кое-что сделавшим, вероятно, уважаемым где-то человеком. Когда меня познакомили с Алексеем Пичугиным, я ему сказал: Алексей, я сейчас разговаривать с вами не могу, приходите ко мне ровно во сколько-то, допустим, в шесть вечера. Он опоздал на несколько минут, а я, человек горячий, высказал ему за это. Я это помню не по своей памяти, мне Алексей это напомнил в одну из наших встреч. Алексей воспринял это нормально, не обиделся, и несмотря на этот эпизод, у нас сложились хорошие отношения.
А почему я работал со Службой Безопасности? Мы занимались вопросами материальной части, то есть, связанными с охранно-пожарной сигнализацией, телевизионным наблюдением, системой доступа, ремонтом копировальной, множительной техники, счетно-денежных машин, и так далее. И приходилось ремонтировать, разумеется, обычную оргтехнику. Поэтому я знал очень многих своих коллег из Управления Безопасности. И вот, с Алексеем познакомились, и я был приятно удивлен его интеллигентности, мягкости, ироничности. В общем, глубоко порядочный, потрясающий, изумительный человек.
И в этом, я думаю, что не ошибся. Мы с ним встречались нечасто, мы в разных совершенно плоскостях были. Но когда встречались – на праздниках "МЕНАТЕПа", на праздниках "ЮКОСа" – мы всегда обнимались по-доброму, и всегда было, о чем нам поговорить.
– Помните ли вы, какие функции выполнял отдел экономической безопасности, который возглавлял Алексей?
– Я не знаю всех функций отдела. Понятно, что их задачей было исключить поползновения на какой-то криминал, на воровство в том числе. Все структуры у Ходорковского работали как часы. Каждый делал свою работу, и мы все знали, что работа каждого заслуживает уважения.
Конечно, все, что мы покупали – а Михаил Борисович очень много денег тратил на оснащение, и все в банке было по первому слову, по лучшему слову, очень качественное, – нужно было проверять. Мы все всегда визировали все требующиеся документы, платежи в Управлении Безопасности. Если у них были вопросы, то на эти вопросы мы просто старались отвечать.
– Одно из проправительственных СМИ после вынесения Алексею приговора назвало его "главным силовиком "ЮКОСа". Это соответствует действительности?
– Я думаю, что это просто несуразица. Полная несуразица и абсолютная несуразица. Алексей занимался экономической безопасностью. Что вообще в слово "силовик" вкладывается? Если тот смысл, который общепринят сейчас, то Алексей к этому не имеет никакого отношения. Это абсолютно точно.
– Кому, согласно принятой в компании субординации, Алексей подчинялся? Мог ли ему напрямую отдавать распоряжения Леонид Невзлин, как утверждается в материалах дела?
– По логике вещей, такого не могло быть, потому что Леонид Борисович, насколько я понимал, был одним из совладельцев и руководителем Компании. Руководителем Службы Безопасности был Михаил Иосифович Шестопалов – человек чрезвычайно компетентный и жесткий, в нормальном смысле этого слова. И вряд ли, на мой взгляд, руководители Компании, минуя Михаила Иосифовича, давали поручения напрямую его подчиненным. Потому что Алексей был начальником отдела, службы экономической безопасности. И насколько мне известно, он никогда не оставался за Шестопалова, когда тот был в отпуске, в командировке или еще где-то.
– Что вы можете ответить на довольно распространенные рассуждения о "лихих девяностых", о том, что, мол, в те времена никак не могло обходиться без внеправовых методов ведения бизнеса?
– Я думаю, что это слишком смелое и жесткое утверждение.
– Вы уже немного говорили об Алексее Пичугине как о человеке. Может быть, вам запомнились какие-нибудь эпизоды, жизненные истории, с ним связанные?
– Я помню совместную командировку в Екатеринбург, мы туда ездили, когда банк там покупали. Жили в загородном пансионате. Но, опять же, там у Службы Безопасности были свои задачи, а у нас – свои. Общение между Службой Безопасности и другими людьми не очень поощрялось, это абсолютно правильно.
Мы находились в параллельных плоскостях, каждый занимался своим делом. Нам обоим приятно было работать в одной большой команде. Известно же, друзьям часто достаточно просто молчать вместе. Я знал, что есть Алексей и я могу всегда к нему обратиться. Этого никогда, к счастью, не понадобилось, но это большое дело, когда знаешь, что есть человек, к кому всегда можно обратиться и посоветоваться.
– Изменилось ли ваше отношение к Алексею после того, как он был осужден?
– Конечно, изменилось, в лучшую сторону! Причем в категорически лучшую сторону.
– Почему?
– Прежде всего потому, что он, поддавшись слабости, мог оклеветать своих руководителей, но не согласился это сделать! Категорически отказался, хотя я представляю, что такое то место, в котором он оказался, как там могут давить, как там могут влиять и психологически, и физически. Он восхищения заслуживает. Я бы так не смог, наверное. С моей точки зрения, это просто пример для подражания. Я думаю, люди познаются в таких ситуациях, это потрясающе.
– За что, по вашему мнению, осудили Алексея?
– Безусловно, не за преступления, потому что приговор безосновательный. Я не был на суде, но то, что я читал о деле, позволяет давать такую оценку.
Самое главное: всегда должен быть какой-то мотив. Если речь идет о череде убийств, это всегда или хулиганство, или пьянство или еще какой-то мотив. Те мотивы, которые предлагает прокуратура, не выдерживают никакой критики.
Люди, которые давали показания против Алексея, потом от них отказывались [5]. Доказательная база следствия просто не выдерживает никакой критики.
Сейчас на суде над Михаил Борисовичем Ходорковским и Платоном Леонидовичем Лебедевым я вижу интеллектуальный уровень обвинения, эту "логику", и мне за Россию, за институты власти становится стыдно. Я категорически не приемлю эти обвинения – я лично, как гражданин, частное лицо. Не приемлю. Там нет даже интеллектуального, логического начала. Нет логики, там ничего нет. Материалами дела доказано, что нефть не украли. А они тупо, с упорством, достойным лучшего применения, повторяют свое.
И когда, казалось бы, есть прямой запрет на продолжение ареста – недавно внесенные Президентом РФ Дмитрием Медведевым поправки в Уголовно-процессуальный кодекс, – все равно оставляют ту же меру пресечения.
Безусловно, Алексей заслуживает огромного уважения, я бы даже сказал, что я преклоняюсь перед ним. Я не верил в то, что он виноват. И за время суда над Ходорковским и Лебедевым я еще раз убедился в правильности моей позиции.
– Есть ли у вас надежда на то, что эта ситуация изменится?
Я думаю, что да. Кто, например, знал, что Советский Союз рухнет в одночасье? Никто ничего не знал. А он раз – и все, и отдал концы, потому что сгнил.
– Что бы вы сейчас сказали Алексею, если бы у вас была такая возможность?
– Я бы сказал: Алексей, тебе тяжело и трудно. Тебе, твоим детям, твоей маме, которая ходит на суд над Михаилом Борисовичем Ходорковским и Платоном Леонидовичем Лебедевым, которую я видел. Которая безумно страдает – так же, как и ты. Ты не заслужил этого, безусловно. И мы все молимся, чтобы ты быстрее вышел, чтобы этот кошмар быстрее кончился. Быстрее надо выходить. Дай Бог тебе терпения и сил, Леша. Знай, что с этой стороны колючей проволоки тебя любят и о тебе помнят.
