Если западной цивилизации суждено погибнуть на наших глазах, ее погубит национализм или гипертрофия национализма. Теперь ясно, что из всех ядов, выделяемых больным организмом земной культуры, национальная ненависть оказывается самым злым и разрушительным. Я говорю ненависть, а не любовь, потому что, хотя в национальном "эросе" любовь и ненависть всегда живут бок о бок, но в дни духовного распада имя любви покрывает почти одну голую ненависть. Об эросе патриотизма, исключающем "этос", красиво писали в России ученики Струве в дни первой "великой" войны, когда русский либерализм шел на выучку к Бисмарку. Этот символ действительно помогает уяснить многое. В эпоху романтизма предметом национальной любви был женственный образ, воплощавший все прекрасное, созданное нацией за ее вековую жизнь: сублимированное, очищенное от крови и грязи исторического процесса. Если прекрасная дама томилась в цепях чужеземной тирании (Италия, Польша, Ирландия), то рыцарь должен был отвоевывать ее у темных сил; любовь к родине освящалась именем свободы. Впрочем, свобода стояла у колыбели национального возрождения и наций, освобождающихся от своих собственных деспотов: для Франции и Германии революция и наполеоновские войны были колыбелью национального освобождения.

Потом настали буржуазные будни. Народы более или менее прочно устроились в рамках национальных государств. Любовь к родине приобрела "положительный", реалистический характер. Влюбленность сменилась супружеской привязанностью и верностью. Служение родине означало уже защиту ее не только духовных, но и материальных интересов. В семейном быту Европы появляются темы сфер влияния, торговых интересов, рынков и т.п. Защита семейных интересов еще совершалась в рамках законности. Супруга не девка, и эрос нуждался в этическом ограничении. Признавалось общество цивилизованных наций, и из его общественного мнения и коллективного интереса зарождалось международное право. Но в век империализма происходит странное и противоестественное омоложение. Вопреки всем предвидениям Боклей и Спенсеров, купец снова становится пиратом. Прошлое, конечно, невозвратимо. Ни Ницше, ни Ибсену, ни Киплингу не удается воскресить древних викингов. Но бандит или гангстер становится кумиром наших дней. Любовь бандита и есть секрет современного национализма. Бандит, конечно, не имеет никакого понятия о том, что в теле его любовницы живет бессмертная душа, да она и сама забыла об этом. Его любовь есть просто похоть или жажда обладания. Ей свойственна вся сила иррациональной страсти романтического любовника, она обезличилась, обездушилась, стала почти или совсем животной. Для этой любви приносят большие жертвы: грабят ювелирные магазины и банки, чтобы наряжать и украшать свою даму, убивают соперников, действительных или возможных, пока, наконец, в припадке ревности не убивают саму любовницу.

Таков национализм наших дней. Под предлогом любви к отечеству и защиты его интересов - власть старых слов! - он грабит и убивает, чтобы потешить национальное самолюбие, порабощает чужие народы своему собственному, а свой народ - тирану, чтобы под конец прикончить и народ последним выстрелом. Не ясно ли, что Гитлер перед своей гибелью убивал немецкий народ, чтобы увлечь за собой в гроб Германию?

Оговоримся: сейчас война, раздувающая патриотизмы и национализмы народов, дает им как будто новый патент на благородство. Снова, как в дни своей романтической юности, стареющий национализм сражается за свободу. Ведь восстание человечества против германской тирании произошло под национальным знаменем. Подпольная гверилья, вдохнувшая новую жизнь в порабощенные народы, была окрашена в яркий цвет национальной ненависти. Это можно сказать даже о нынешних коммунистах. Без взрыва национальных чувств в России и Англии едва ли Гитлер был бы прикончен. К сожалению, это правда: вторая великая война, хотя и не в возникновении, но в течение своем и победоносном исходе питалась горением национальных чувств. Но в этом и заключается вся трагедия нашего времени. Национализм, помогая выиграть войну, делает невозможным мир. Ни один даже самый великий народ не может обеспечить своей безопасности: его гарантии вооружения, базы имеют смысл лишь угрозы для соседей, потенциального вреда, может быть, уничтожения для них, в случае новой войны, но никак не спасения от войны. Мир может быть куплен лишь ценой национальных жертв: уступок, смирения, отказа от суверенитета. Но безобразно раздувшийся за войну национализм не идет ни на какие жертвы. Он предпочитает гибель тому, в чем видит свое унижение. В этом смысле Германия и ее вождь являются не пугалом, а соблазном, увлекающим многих - почти всех.

Да, борьба за свободу освящает патриотизм как ничто другое. Этим только и красна "хронологическая пыль" истории: греки у Фермопил, Куликово поле, Жанна д'Арк, Польша 1830 и 1863 годов. Но эта тема уже изжита, высосана до конца, как академические сюжеты батальной живописи. Культурный мир может существовать лишь как единство, или он не будет существовать вовсе. Вторая возможность очень серьезна; к сожалению, она более доступна для сознания узников в Бухенвальде, чем для дипломатов международных конференций.

Одна, почти незаметная черта отделяет теперь народ-героя от народа-преступника. Последняя война дала столько тому подтверждений. Что может быть священнее борьбы Финляндии в защиту ее родной земли против нападения русского гиганта? Но игрою политических сил Финляндия загнана в противоестественный для нее союз с Германией и сделалась соучастницей несомненных "военных преступников". Такова же морально-политическая, если не военная, позиция Ирландии де-Валера, или националистов Индии. А на Балканах как отличить героев от преступников среди всех этих партизан, четников и гверильи Югославии, Македонии, Греции? Что сказать о националистах украинских или карпато-русских? Все они готовы идти с Гитлером или со Сталиным, предавая свободу своей родины тому или иному фашизму ради удовлетворения национального тщеславия или мести.

Чехословакия была одной из самых благородных стран в демократической Европе. Но эта Европа выдала ее зверю, как охотники бросают поросенка преследующим волкам. Народ не забыл и не простил этой измены и ответил на нее такой же изменой. Он сам бросился в пасть другому зверю, в котором справедливо угадал врага демократической Европы, и вот его президент (герой, преступник?) уже в плену у навязанного ему фашистского правительства (слово фашизм употребляется здесь в широком смысле, обнимающем все типы современных тоталитарных национально-социалистических диктатур), и по радио "освобожденной" Праги разносится лживая коммунистическая пропаганда.

Франция, в результате пережитого ею неслыханного унижения, больна в высшей степени опасной формой национальной горячки. Без армии, без денег, без промышленности, она притязает на роль великой державы и, отказываясь помириться хотя бы временно на втором месте, готова, из одного национального самолюбия, чинить всякие трудности организаторам мира. Она претендует на нейтральность в происходящей пока дипломатической борьбе демократического Запада и фашистского Востока, как будто не сознавая, что в этой борьбе она намечена одной из очередных жертв.

Ну, а что сказать о России? В течение трех лет, пока враг терзал ее землю, убивал и насиловал ее детей, она была живым воплощением высокого трагизма. Родина-мученица, родина-героиня своей эпической борьбой вызывала восхищение, благодарность, надежды. Надо сказать правду: это ее кровью главным образом куплена победа. Русский или советский патриотизм был оправдан и освящен перед судом культуры и нравственного чувства. Но как только Красная Армия переступила границы СССР - едва уловимая черта, - как в ее освободительную музыку вступает новая мелодия. Она освобождает народы лишь затем, чтобы немедленно поработить их. Чекистские части следуют за Красной Армией или вместе с нею, как Гестапо за Рейхсвером. Бессудные расправы, расстрелы и виселицы отмечают марш освободителей. И жертвами - мы это хорошо знаем теперь - являются как раз те, кто доблестнее других сражался с нацистами. Вот уже год, как половина Европы - теперь до Эльбы - очищается от всех свободолюбивых, демократических и социалистических элементов, которые могут быть препятствием для распространения красного фашизма. Объективное историческое значение русского патриотизма за один год передвинулось на 180 градусов. СССР из главного врага Гитлера стал его преемником, продолжателем его темного дела. Впрочем, это не первый поворот на 180 градусов русской слишком подвижной стрелки. Ведь в 1939-1941гг., в течение почти двух лет, русский национализм - под теми же историческими знаменами Александра Невского, Донского, Суворова - делал то же фашистское дело в Восточной Европе, что и сейчас: тогда вместе с Гитлером, а не против него. Польша, Прибалтика, Финляндия второй раз за это пятилетие видят восточных завоевателей на своей земле. И те же палачи посылают пули в головы патриотов и демократов, те же поезда увозят миллионы мирных граждан в далекую ссылку, на каторгу и смерть. У оптимистов и соглашателей, в сущности, нет оправдания неожиданности и разочарования. Русский фашизм, и пройдя через кровь мученичества, остается сам собой. Как всякий современный национализм, он готов проливать свою кровь, но предпочитает проливать чужую: не только вооруженных врагов, но лучше всего безоружных и беззащитных, врагов или друзей - безразлично. Положение союзных сербов ничем не лучше вражеских болгар, и чехи уже уравниваются с поляками в общей судьбе.

В отличие от всех других стран Россия для нас не иллюстрация к общей мысли, а главная, в сущности единственная мысль. Перед ней мы просто зрители, свидетели трагического конца Европы, но в какой-то мере и соучастники. Если есть доля правды в той мысли, что каждый немец, даже эмигрант, является соучастником в преступлениях Гитлера, то каждый из нас должен краснеть перед поляком, сербом и чехом, должен терзаться при мысли о страданиях миллионов русских жертв в сотнях советских Бухенвальдов. Несомненно, что участие в нравственной жизни своего народа есть мера праведного патриотизма; отсюда следует, что политическое выражение есть негодование и ненависть к политическим грехам своего народа. Эта простая аксиома нравственного сознания была понятна для русской - и не только русской - интеллигенции XIX века. Они знали, почему надо уходить прочь

От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови.

Для наших опустошенных и оголтелых современников такая позиция стала непонятной, даже бессмысленной. Чем тяжелее нагружается чаша весов советскими преступлениями, тем восторженнее, победнее звучит хор русских или "советских" патриотов. Бессильные, бездомные, бесправные - русские эмигранты, в созерцании триумфального похода советских армий, наслаждаются переживанием топа коллективной мощи - самого низменного из общественных инстинктов.

Поразительно, как бесплодно прошел урок Германии - этих "пьяных илотов" - для русских мальчиков! Люди, способные искренне возмущаться национализмом, отравившим немецкую культуру, не замечают, что сами они бегут по той же дорожке, - но с новой скоростью, достойной нашего века.

Вдумайтесь, в самом деле. Германии понадобилось более ста лет эволюции своего национального сознания, чтобы дойти до Гитлера. Ее национализм рождался в унижении наполеоновского завоевания, рождался как порыв к свободе. Имена Кернера и Георга Занда были его путеводными звездами. Этот освободительный немецкий национализм "Tugendbund"'а влиял на миросозерцание и политическое кредо русских декабристов, а после них - молодой русской интеллигенции 30 и 40-х годов. Но годы шли, революция 1848 года не принесла Германии ни свободы, ни единства. Единство принес Бисмарк "железом и кровью". Не демократия, а милитаризм сделал Германию единой и могущественной. Это было искушение, которого не выдержали "национал-либералы", когда они в 60-х и 70-х годах пошли сотрудничать с Бисмарком. Столь же длинный путь - на этот раз путь не только побед, но и поражения - вел от Бисмарка к Гитлеру.

Русский национализм - новейшей, прогрессивной формации - родился в 1914 году - году грозной опасности для России, - окреп и возмужал в годы поражения и неслыханного унижения. В германском нашествии 1941 года он вспыхнул новым пламенем. До сих пор его развитие естественно, даже оправдано, если не считать того сужения сознания, утраты критической мысли, которые несет с собой всякий, даже благородный национализм. После 1943-го - 1944-ый, от страданий к торжеству, от унижения к славе. Путь от Кернера до Бисмарка пройден в один год. К тому же России не был дан и Бисмарк. Она прямо шагнула к своему Гитлеру, вождю национал-коммунизма, поднявшегося на старых московских черносотенных дрожжах.

Среди голосов, "ликующих" по поводу московских побед, особой болью раздались в наших сердцах голоса из русского Парижа. Некоторые из них принадлежат людям, в которых мы привыкли видеть выражение нашей общественной совести. Понять все, что люди там переживали, здесь еще невозможно. Многое нужно отнести на счет пережитых страданий, резкости перехода от немецкого рабства к свободе, некоторой потери морального равновесия. Но самое главное, быть может, - потемки, в которые погружена Франция. При отсутствии большой печати, всесторонней информации, люди просто не знают, не видят картины мира как целого. В частности, они, вероятно, не подозревают судьбы большей части "освобожденных" стран. Приветствуя Красную Армию, они едва ли приветствуют палачей Польши и Сербии.

Мы здесь не имеем и этого оправдания. Америка обладает самой осведомленной и относительно свободной прессой. Мы все можем знать правду, если хотим. Многие не хотят ее знать, потому что живут во власти военно-патриотических чувств, вчера еще благородных, сегодня низменных: ибо сочувствие к жертвам становится сочувствием к тиранам. Пора отрезвиться. Временя серьезны. Среди обвала старой цивилизации надо сплотиться всем людям доброй воли - к какой бы расе или нации они не принадлежали, - чтобы положить предел дальнейшему разрушению.