Андрей Шарый: Вы считаете Россию с ее экономическими и социальными проблемами страной третьего мира?

Григорий Явлинский: Нет, Россия не страна третьего мира, несерьезно так говорить. Благодаря советскому периоду в России появились такие вещи, которые совершенно несвойственны третьему мира. Другое дело, что они очень неравномерны и в некоторых областях страна достигла очень больших высот, а другие практически не развиты, то есть это не равномерное развитие. Россия в качестве основы еще Советского Союза создавала с большим избытком очень серьезную систему образования, и эта система частично сохранилась до сегодняшнего дня. Очень многие вещи Россия сделала уже сейчас, такие, которые не удалось сделать никому. Например, в России есть национальный бизнес. Во многих странах бывшей народной демократии национального бизнеса нет.

То, что случилось с нашей страной и то, что происходит сейчас, во многом коренится в том, что я бы назвал кризисом самоидентификации. Россия после 91-го года не сформулировала, кто она и где находится на линейке исторического развития. Она попыталась применить к себе совершенно размытую систему исторических координат, которая выразилась в таком сочетании, как императорский герб, советский гимн и флаг демократической революции 17 года. Это худший образец политического постмодерна. Российская элита, номенклатура отказалась сформулировать, что в 17 году по объективным историческим причинам, к великому сожалению, монархия рухнула. Ненавистная, кстати, монархия, она была ненавистна всем слоям населения. Тогда Россия начала формировать новую республиканскую государственность, стала готовиться к выборам, провела эти выборы. И, проиграв на этих выборах, большевики просто силой захватили власть, то есть они узурпировали власть как налетчики, как бандиты, как захватчики. Началась длительная история принуждения народа, покорения народа, кровавая до бесконечности, и эта история еще была усилена войной. В итоге 70 лет эта банда, захватившая власть, держала в повиновении огромную страну.

Обращаю ваше внимание, что в отличие от других наций, таких как немцы, итальянцы, португальцы, россияне никогда не выбирали себе диктаторов, они была ими покорены, они за диктаторов не голосовали. И как только Россия смогла сделать что-то другое в конце 80-х годов, она тут же немедленно сделала. Но избрала она так, как избрала. А новые лидеры, те, кто пришли, не сказали о том, что это был период захвата, что мы, новые лидеры, не являемся властью, которая преемственна по отношению ко всем этим захватам. Мы победили фашизм, потому что народ его победил, не партия его победила, а народ победил. А теперь мы продолжаем традиции февральской революции 17 года, мы продолжаем традиции демократической России. И на этих традициях мы стоим. Тогда можно легко ответить и про пакт Молотова-Риббентропа, и про захваты территорий, и про то, что было после войны на востоке Европы, тогда все становится ясно. Но если это все так, то тогда цель России понятна - она возвращается к своему естественному месту в семье европейских народов, она становится европейской страной, принимая все правила европейской цивилизации, выработанные после Второй мировой войны. И тогда нет кризиса самоидентификации, тогда понятна цель, тогда ясно, куда страна двигается и что в стране происходит.

Андрей Шарый: Почему именно Россия не может самоидентифицироваться, у нее ведь все-таки тысячелетняя история, огромный историчесакий опыт? Почему Россия не смогла самоидентифицироваться, а другие смогли?

Григорий Явлинский: До конца я не знаю ответа на такие вопросы. Россия не смогла это сделать просто потому, что она еще не рассталась с захватчиками. Кто же это должен сделать? Что, люди, которые сидят в метро, должны проводить самоидентификацию? Они провели самоидентификацию: каждый второй мечтает ребенка отправить учиться в Европу или куда-нибудь еще. Вы знаете, что я вам скажу: страна все равно двигается вперед.

Андрей Шарый: Беда в том, что она отстает в абсолютном отношении...

Григорий Явлинский: Ну как же она может не отставать, у нее нет другой альтернативы!

Андрей Шарый: Даже какая-нибудь аборигенская аборигения, она все равно движется вперед, там тоже появляется мобильный телефон, там тоже через десять лет живут лучше, чем десять лет назад. Проблема России, на мой взгляд, не в том, что она не движется вперед, а в том, что она отстает в скорости своего движения вперед.

Григорий Явлинский: Правильно, это и есть главное беспокойство. Происходит это потому, что страна по-прежнему возглавляется тем, что можно назвать худшей частью политической номенклатуры или политической элиты, которая в середине 90 годов свое положение элиты променяла на деньги, власть и собственность. У нее была такая возможность, но она ее променяла, продала, и свободу слова продала, и свои возможности править страной по-другому продала, и принимать решения - это все было продано.

Андрей Шарый: Это субъективный момент?

Григорий Явлинский: Наверное, могло сложиться иначе, но сложилось так, как оно сложилось. Наверное, могло сложиться иначе, если бы, например, Борис Николаевич хоть что-нибудь понимал в том, что происходило. Если бы он понимал, что такое приватизация, что такое, как он говорил, приватизационный чек и так далее. Если бы не было такого Виктора Степановича или как его там звали... А при них были ребятишки, которые решали другую задачу, которые почему-то решили, что цель оправдывает средства и первоначальное накопление капитала всегда преступно. То есть чисто формулы большевистские, марксистские - по ним и проводились реформы. Могло ли быть иначе? Сложилось именно так. Скорее всего могло быть иначе. Но не было другой элиты.

Андрей Шарый: То есть это не проблемы народа?

Григорий Явлинский: Если говорить в пределах собственной ответственности, то плохо, когда страной управляют комсомольцы 60-70-х годов.