В распоряжении «Новой» оказалось экспертное заключение Центра законодательных инициатив партии «Яблоко», в котором анализируются механизмы работы новых поправок в законы, связанных с выборами в России. К 26 мая президентом Путиным подписаны все ключевые изменения: введено голосование по почте и интернету, дополнительно ограничено право избираться во власть людей с судимостью, ужесточен порядок сбора подписей избирателей в поддержку того или иного кандидата, расширены возможности для досрочного голосования. Все эти поправки легитимируют процесс манипуляций, фальсификаций и репрессивного давления на оппонентов на любых следующих выборах, утверждает автор документа, бывший член Центрального избирательного комитета, руководитель ЦЗИ Елена Дубровина. «Новая» уточнила у Дубровиной, как будут работать новые технологии по получению нужных власти результатов на выборах.
Елена Дубровина
— Зачем нужно было дополнительно ужесточать процедуры, связанные с выборным процессом? Разве имеющихся ограничений было мало?
— Выборы депутатов Мосгордумы прошлым летом показали, что с той процедурой изгнания представителей оппозиции из избирательного процесса, которая была тогда, люди — и прежде всего молодежь — мириться не хотят. Общество потребовало перемен от власти, выходя на улицы Москвы и других городов. И хотя власть насторожило это недовольство, на диалог она не пошла.
Чтобы не повторились прошлогодние манифестации, когда по 50 с лишним тысяч человек выходит на площадь, введены новые нормы: в первую очередь — ограничение пассивного избирательного права для тех, кто открыто выражает свое недовольство действиями властей, выходя на митинги и пикеты.
Активных участников протестных мероприятий могут поодиночке исключать из политического процесса, инкриминируя им нарушение порядка проведения акций вплоть до уголовной ответственности, а затем лишать их возможности выдвигать свои кандидатуры на выборах в течение многих лет. Мы такую технологию уже видели на примере Навального в 2014 году.
— Правильно ли я понимаю: власть пугают какие-то публичные люди, у которых, например, уже есть судимость, — те же Константин Котов или Егор Жуков?
— Даже не эти конкретные личности. Власть пугают уличный протест и готовность людей выходить на него. Новые поправки — это акт устрашения.
Власть говорит: смотрите, что с вами будет, вы хотите менять жизнь в стране, но в итоге просто выпадаете из политического пространства.
— Насколько я понимаю, норма об ограничении избирательных прав людей с судимостью в том или ином виде существует давно. Что принципиально изменилось с введением новых поправок?
— Давно — это сколько? С 2014 года же.
— Все уже как-то привыкли.
— Вот и плохо, что привыкли. Еще тогда, будучи членом ЦИК, я говорила, что такие нормы антиконституционны: в 32-й статье Конституции о людях с судимостью ничего не говорится (пункт 3 статьи 32 гласит, что не могут избирать и быть избранными люди, признанные недееспособными, а также находящиеся в местах лишения свободы в данный момент. — Ред.).
Общество в целом на эти изменения не отреагировало. Конституцию некоторые яркие личности, как мы теперь знаем, только недавно впервые в жизни прочитали как «интересную книжку».
Пользуясь безразличием основной части населения к выборам как таковым и к законности в целом, власть сначала ограничила право избираться людей с тяжкими статьями. Теперь добавлено 55 новых составов преступлений по менее тяжким статьям — но это лишь затем, чтобы не допустить к выборам инакомыслящих и всех, кто способен на сопротивление произволу властей.
При этом власть ведь видит, что, если привлечь кого-то по «дадинской» статье, общественность будет возмущаться. Для таких случаев введен ряд дополнительных статей, ограничивающих дорогу к власти людям с судимостью, чтобы можно было блокировать их с помощью обычной уголовщины.
Строго говоря, новые нормы — это ограничение не только пассивного, но и активного избирательного права, потому что кандидату раньше было достаточно указать свою судимость как факт биографии, а уже потом народ решал, нужен ли ему такой человек во власти. Теперь кто-то другой вместо избирателей решает, кому в принципе участвовать в выборах, а кому — нет.
— Как практически будет работать правоприменение этой поправки?
— Если человек привлечен к ответственности по приговору суда (пусть даже условно), на нем ставится «метка», и к выборам он не допускается в течение достаточно длительного срока. Нюанс в другом. Преступления средней тяжести предполагают наказание до пяти лет лишения свободы (может быть и меньше), а после отбытия срока в течение трех лет погашается судимость.
Теперь же в силу вступила новая репрессивная норма, которая тебе говорит: ты отсидел, потом еще в течение трех лет ждал погашения судимости, а сейчас, после этой точки, мы вводим для тебя еще один пятилетний запрет на участие в выборах.
То есть гражданин России поражается в конституционных правах на восемь лет после отбытия наказания. Нормы — реакционные.
— Есть ощущение, что это какой-то задел под 2024 год.
— 24-й год во многом подвигнул власти на создание таких норм, но конкретные сроки запретов, думаю, брались из расчета того, что за тяжкие и особо тяжкие преступления утвержден запрет на участие в выборах в течение 10 и 15 лет после погашения судимости. Тут просто решили сделать пять лет.
— Ограничит ли эта поправка протестную активность? Оппозиционные политики и те, кто думает о будущей политической карьере, теперь ведь вынуждены будут решать, ввязываться ли им в какие-то уличные выступления или нет.
— Нет, мне так не кажется. Люди с активной гражданской позицией понимают, что если это сейчас принять безмолвно, то дальше будет еще хуже — начнут лишать права быть избранным за совсем мелкие правонарушения. Для власти ведь удобно, когда все [в политической жизни] тихо, как на кладбище.
Думаю, что молодые будут сопротивляться: я видела их летом в Москве на митингах — глаза у них горят. Они хотят честных и справедливых выборов. Они хотят жить в современной и цивилизованной стране.
— Другая поправка касается введения повсеместного дистанционного голосования и, видимо, уже будет применяться в ближайший единый день голосования в сентябре. Власти объясняют необходимость этого пандемией: зачем вам куда-то выходить, если можно просто выйти в интернет. Как объясняете это вы?
— Это циничная поправка, преследующая циничную цель. В прошлом году, когда обсуждалось проведение эксперимента в Москве по введению на выборах электронного дистанционного голосования, я присутствовала на этом обсуждении как член общественного наблюдательного совета.
Нам говорили: видите, избиратель стал настолько ленивым, что ему уже неохота выходить из квартиры и идти на выборы, так что давайте мы будем к нему приспосабливаться. Я тогда публично возмутилась: кому вы голову морочите?! Люди не верят в выборы, поэтому на них и не идут.
Для них выборы уже считаются чем-то неприличным, поскольку их унизительным образом заставляют голосовать, хотя все понимают, что результат уже и так предопределен. Мне тогда ответили, что это же эксперимент и что он может быть неудачным. Так и случилось: результаты на обычных участках и результаты с дистанционным голосованием были несопоставимы.
Мое мнение, что доверие к выборам в России у людей сейчас минимальное, и значительная часть думающего общества понимает, что нужна радикальная реформа избирательной системы. А дистанционное голосование — это способ подкрутить нужный результат.
Даже если бумажное голосование, под камерами и с наблюдателями, фальсифицируется, то результат электронного голосования, где все скрытно, незаметно для обычных людей, под контролем властей, очевидно, будет тем, который нужен организаторам.
— С другой стороны, противники традиционного формата голосования — с его ручным подсчетом голосов, урнами, кабинками и бумажными бюллетенями — считают, что, во-первых, все морально устарело, во-вторых — там тоже мало что спасает от фальсификаций. А электронное голосование якобы легче сделать более справедливым при чутком контроле со стороны общества, а не власти. Нет?
— Конечно, нет. На кону избирательного процесса — власть, что в государстве является ценностью куда большей, чем деньги или что-то еще. Поэтому уход в «цифру» избирательного процесса, который служит механизмом избрания и передачи власти, может быть осуществлен в самую последнюю очередь.
Это понимает и мир: электронного голосования полностью нет ни в одной цивилизованной стране, а частично либо экспериментально оно введено лишь в нескольких государствах.
Для нас спасением будет отладка процесса подведения итогов голосования в традиционном формате — и только после этого, в далеком будущем, можно говорить о цифровизации.
— В чем хитрость изменений процедуры досрочного голосования?
— Сама по себе эта процедура всегда вызывала подозрения у тех, кто хотел проводить выборы прозрачно и законно.
В конце 90-х годов досрочное голосование было отменено, поскольку происходило сплошное безобразие: людей привозили на участки для досрочного голосования автобусами, чтобы получить нужный результат.
В итоге «досрочка» осталась только в удаленных и труднодоступных местах, а также за рубежом, на кораблях и на полярных станциях. В 2014–2015 годах заговорили о том, что надо бы досрочное голосование вернуть, поскольку иначе люди, которые не могут в день выборов прийти на свой участок, лишаются своего избирательного права. И его начали возвращать: сначала досрочно проголосовать можно было только в избирательных комиссиях, указав при этом причину, по которой избиратель не может сделать это в день голосования.
И если сначала это были уважительные причины, то потом стала допустимой графа «иные причины», и люди открыто стали писать «на рыбалку уезжаю» или «в баню иду».
Проблема досрочного голосования в том, что его можно сделать полностью подконтрольным.
Руководителю бюджетного либо иного предприятия легко заставить людей пойти на участок в определенный день, анонсировав при этом какой-либо аврал на работе именно в день выборов.
Так легко посчитать тех, кто в принципе пришел и проголосовал. Но минимальный контроль над процессом выборов со стороны комиссии и наблюдателей все равно сохранялся: ведь указывалось, что досрочное голосование может проходить только в строго определенных местах, в присутствии всех положенных лиц.
— Сейчас решили все это поменять?
— Введены две новые нормы. ЦИК может принять решение о проведении досрочного голосования для групп граждан в местах, в которые затруднена транспортная доступность и где нет подходящих мест для голосования. Это слишком субъективный критерий. Если речь о поездках на какое-то предприятие избирательной комиссии с урнами и бюллетенями, назвать это голосование честным уже будет нельзя.
К тому же теперь существует норма, что «в целях защиты здоровья граждан» ЦИК может объявить досрочное голосование и в «иных случаях». Читать это следует так: любые выборы мы где хотим, там и проводим.
Но самое удивительное — это введение нормы о том, что теперь возможно досрочное голосование вне помещения, в том числе на придомовых территориях, на территориях общего пользования и в иных местах.
Раньше оно было только «на дому», то есть существовала процедура, при которой человек оставлял заявку и к нему домой приходил в день голосования член участковой избирательной комиссии. Теперь же голосование может проходить вообще в любом месте.
У УИК есть, как правило, три ящика для досрочного голосования. И получается, 7–10 дней до основного голосования три члена комиссии с ящиками для голосования будут ходить по придомовым территориям и предлагать людям проголосовать заранее.
Я называю это вертолетным голосованием: члены комиссии как коробейники приходят к вам во двор с ящиком для бюллетеней и предлагают всем без разбора, не хотите ли вы проголосовать.
Контроль со стороны общественности за всем этим даже представить невозможно.
— В общем, превращают саму процедуру голосования в факультативное занятие. Если вдруг будет время — проголосуйте.
— Выборы делают чисто номинальной процедурой, чтобы отчитаться, что они вообще были. Могут опять-таки корреспондентов с камерами нагнать, чтобы показать иллюзию выборного процесса. Но демократия предполагает соблюдение процедур, а выборы — это механизм в рамках этих процедур.
Подобные изменения размывают процедуры, а вместе с ними — последние надежды на эволюционные процессы. Собственно, выборное законодательство сейчас такое, что в нем все прописано достаточно нечетко, а одна норма зачастую противоречит другой.
— Происходящее — следствие злого умысла или некомпетентности?
— Все время, пока я наблюдаю процесс деградации избирательного законодательства, меня мучает вопрос: зачем все это делается? Порча законов происходила даже тогда, когда рейтинги у власти были реально очень высокими.
Я так понимаю, что каждый новый приходящий в структуры, отвечающие за выборы, рьяно выказывает свое служение начальству и показывает, как он ловко может изменить ту или иную норму, чтобы угодить ему. Это крайнее неуважение к гражданам своей страны.
— Простой и сложный вопрос одновременно: а делать-то что теперь?
— Единственное, что остается, — публично возмущаться против таких изменений. Пока у нас есть предоставленное Конституцией такое право — надо это делать. Иначе, если не говорить о своем несогласии, рано или поздно и это право потеряем. Также нужно требовать проведения реформы избирательной системы, которая сможет обеспечить реальные и честные выборы и вернуть к ним доверие.
