9 дней назад не стало журналиста и историка Владимира Кара-Мурзы. Сегодня, вспоминая его, мы предлагаем Вашему вниманию выпуск его программы «Грани недели» на радиостанции «Эхо Москвы». Этот летний эфир стал последним в жизни замечательного теле- и радиоведущего.
Его гостем в этой программе был заместитель председателя партии «Яблоко» Александр Гнездилов. Сегодня он рассказывает:
«Мы после записи, как всегда переписывались с Владимиром, обсуждали программу. Он всегда писал что-то ободряющее для начала разговора. Этот выпуск программы ему понравился. Да и мне тоже, если честно — хотя обычно я не люблю свои эфиры. Поблагодарил его за сложные и интересные вопросы. А он написал в ответ вот что:
«Я считаю, в том-то и смысл этой передачи, чтобы умные люди с исторической точки зрения оценили сегодняшние события, а не разменивались на злобу дня. Остальное — балаган или коммерция».
Сегодня я вспоминаю эту переписку не для того, чтобы задним числом присуседиться к «умным людям». Мне очень важно привести эту цитату, чтобы показать те ценности, те смыслы, которые вносил в жизнь нашего общества своей работой в журналистике Владимир Алексеевич Кара-Мурза.
Он шел здесь против течения, против сегодняшнего дня — ради дня будущего. Давайте всегда помнить его и это его дело, труд его жизни!»
Владимир Кара-Мурза-старший
― Здравствуйте, в эфире радиостанции «Эхо Москвы» еженедельная программа «Грани недели», в студии Владимир Кара-Мурза. Слушайте обзор важнейших событий прошедших дней и анализируйте мнения экспертов и гостей нашей передачи. Итак, в сегодняшнем выпуске:
— четверть века назад в Россию вернулся Александр Солженицын;
— 155 лет назад состоялась гражданская казнь Николая Чернышевского;
— полвека назад возникла группа «Машина времени».
25 лет назад в Россию вернулся Александр Солженицын. Сегодня гость нашей студии — политик, театральный режиссер Александр Гнездилов.
Александр Гнездилов
― Добрый вечер, Владимир! Добрый вечер, уважаемые радиослушатели!
В. Кара-Мурза-старший
― Александр, было ли запоздалым возвращение Александра Солженицына?
А. Гнездилов
― Запоздалым смотря для чего? Во-первых, конечно, я не чувствую себя вправе указывать Солженицыну задним числом, когда ему следовало возвращаться в Россию. Думаю, что он вполне был в состоянии решить этот вопрос без чьих-либо советов. Если же говорить о влиянии на общественно-политические процессы, то, с моей точки зрения, свою великую роль Солженицын сыграл в 1960-е, отчасти в 1970-е годы. В том, что он открыл огромному количеству людей, не только в России, но и во всем мире, правду о коммунистическом режиме, о советской власти, о тех страданиях, которые она принесла народу. И в этом его значение, его историческая миссия.
Но при этом с его позитивной программой, с тем, что он предлагал России — я никак не могу согласиться. И поэтому я не расцениваю его взгляды как правильные и подходящие для России в любой период времени: будь то 1970-е годы, будь то Перестройка, будь то 1990-е и 2000-е годы. Во многом именно взгляды Солженицына: на необходимость в России так называемого «сильного» государства; на разрушительность не только для России, но и для других стран свободы и прав человека, так как они понимались и понимаются российскими либералами (тем же Сахаровым), и так как они понимаются на Западе — вот эти взгляды в значительной степени оказались реализованы. Причем вне всякой связи с возвращением Солженицына в 1994 году. Они были реализованы, и привели нас туда, где мы и находимся.
Конечно, его возвращение, его участие в общественной жизни России в некоторой степени сыграло свою роль в развитии событий. Но думаю, что степень эта была достаточно небольшой, потому что тренд на консерватизм, на государственничество, на вертикаль власти, на мракобесие был задан не столько тем, что говорил Солженицын, сколько тем, как разворачивалась наша история последних десятилетий. И тем, что в определенный момент взгляды Солженицына, его фигура и его огромный авторитет не только как писателя, но и как общественного деятеля, оказались востребованы на этой волне, он оказался удобной фигурой для проведения таких взглядов, для освящения этих взглядов его авторитетом.
В 1990-е годы произошли резкие перемены. Они начались еще с конца 1980-х, но именно в 90-е годы социально-экономическая структура страны очень сильно изменилась. И с распадом Советского Союза. И с тем, что происходило потом: в 1992-м, в 93-м и в последующие годы. Сформировалась новая элита. Новизна этой элиты, конечно, довольно условна. Во многом это были те же самые люди из партийного руководства, как Борис Николаевич Ельцин. Или люди из госбезопасности, как президент Путин и огромное количество людей в его окружении (и вообще в современной российской власти). Или это люди из бывшей советской экспертной среды, как, допустим, Егор Гайдар и другие. И, тем не менее: произошли очень серьезные, кардинальные, резкие социальные изменения, которые очень болезненно отразились на жизни миллионов и десятков миллионов людей в России.
В результате них постепенно образовалась новая структура власти, новая структура распределения собственности, новая структура контроля над СМИ. И те, кто в ходе радикальных перемен оказались в выигрыше, настроены законсервировать ситуацию, сохранить ее неизменной, продолжать и дальше пользоваться полученными преимуществами, передать по наследству следующему поколению. Это та идея о «новом дворянстве», которую еще высказывал в начале 2000-х тогдашний глава ФСБ, а ныне секретарь Совета безопасности Николай Патрушев. Вот эта идея, как мы видим, реализуется. У большого количества наших высших чиновников оказались очень талантливые дети. Они занимают сегодня руководящие позиции и в промышленности, и в банковской сфере, и в государственном управлении. Сын того же Николая Патрушева сейчас является министром сельского хозяйства, с 2018 года. Это новая наследственная аристократия.
В результате, от идеи перемен эта элита довольно быстро (как только получила командные высоты и в политике, и в экономике) перешла к необходимости идей консервации, стабильности, неизменности, отсутствия резких изменений, к борьбе против всяческих революций. И здесь пригодился авторитет Солженицына, как противника революции 1917-го года. Причем не только революции Октябрьской, большевистского переворота, но и Февральской революции. У него есть специальная статья на эту тему. Помню, в 2007 году, к 90-летию 1917-го, в «Российской газете» устроили большое обсуждение — и историков, и политиков, и активистов молодежных политических движений, кого там только не было! И я там был, как представитель молодых либералов. Целое обсуждение статьи, чтобы придать ей статус важного идейного документа.
И вот эти идеи Солженицына оказались очень востребованы. И патриархия, и культ царской семьи, и вся эта идеология, связанная с величием Российской империи… И потом с величием Советского Союза, причем без всякого ответа на вопрос: а почему эти «великие» в конечном счете развалились? Почему они оказались так неустойчивы? Почем в феврале-марте 1917-го все рухнуло буквально в несколько дней? И царь, который так отказывался создавать ответственное перед народом, перед Государственной думой, правительство, — просто отрекся. Но перед этим еще распустил Государственную Думу — и в России вообще не осталось никаких легитимных органов власти! И почему между 8 и 25 декабря 1991 года, когда 8 декабря было подписано Беловежье, а 25 декабря Горбачев заявил о своей отставке, он 17 дней сидел в Кремле практически в одиночестве, никаких массовых акций в защиту Советского Союза не прошло ни в Москве, ни в других городах страны?
Существует задача консервации нынешней системы, которая нестабильна, несправедлива, несовременна. И если народу дать право голоса, то он — в ту или другую сторону, так или иначе — попытается от этой системы уйти к более справедливой, а, следовательно, и к более свободной. Потому что без свободы, без наличия политических прав невозможно эффективно бороться за справедливость. И поэтому авторитет Солженицына и использовался, и используется сейчас — в том числе, чтобы отговаривать народ от перемен. Чтобы консервировать сложившуюся у нас сегодня политическую, экономическую и социальную систему, чтобы дальше передавать ее по наследству.
Мы можем проследить этот разворот от радикальных перемен 90-х к консерватизму, осуществляемый одними и теми же людьми, на примере частных человеческих судеб. Вот политик, о котором страна широко узнала достаточно недавно — сенатор Клишас, который прославился в конце прошлого года своими известными законодательными инициативами. Человек в 1990-е годы работал в Российском фонде федерального имущества. Это как раз то время, когда активно осуществлялась приватизация, осуществлялись залоговые аукционы. Затем после приватизации «Норильского никеля» Клишас стал частью топ-менеджмента этого «Норникеля». Перешел в новообразованную при помощи залоговых аукционов частную структуру из государственных структур, которые этой самой приватизацией занимались. А потом он из бизнеса снова вернулся на государственную службу, но уже как сенатор, как законодатель. И теперь он предлагает те законы, которые обеспечивают его и его коллег, его социального слоя, неприкосновенное, стабильное, высокое социальное положение. Защищают их от критики. Защищают от общественного давления. И законы эти использует ради этого государственный аппарат — по сути, повторно осуществляя приватизацию, но теперь уже приватизацию всего государства в интересах отдельных влиятельных групп.
Отдельно взятая биография одного сенатора очень ярко показывает: люди провели радикальные изменения, потом пользовались плодами этих изменений. И теперь стремятся гарантировать эту систему, чтобы дальше ее передавать по наследству. Чтобы эта система оставалась неизменной, независимо от воли и желания огромного количества людей, которые чувствуют себя проигравшими, которые чувствуют себя незаслуженно обойденными, которые чувствуют, что их таланты, их возможности, потенциалы не находят себе применения в рамках этой системы.
И вот в борьбе за «сильное» государство, в борьбе с идеей свободы, в борьбе за исторические устои (как их выгодно представлять сегодняшней власти и как понимал их Солженицын) к авторитету Александра Исаевича сегодня и возвращаются. И его приезд в 1994 году из-за границы в этом смысле был ни ранним, ни поздним, ни вовремя. А просто часть его личной биографии. А есть большая биография страны. Где в определенный момент эти идеи охранительства, консервации и стагнации оказались востребованными. Но они могут привести к таким же фатальным последствиям, к каким привела неизменность самодержавия в Российской империи, к каким привели застой и несвобода в Советском Союзе.
В. Кара-Мурза-старший
― В 1896 году произошла массовая давка на Ходынском поле. Сегодня гость нашей студии — политик, театральный режиссер Александр Гнездилов. Александр, навредила ли российским властям традиция замалчивать масштабы катастроф?
А. Гнездилов
— Не знаю, в какой степени она вредит властям. Это вопрос спорный. Конечно, на репутации Николая Второго решение появиться в тот вечер на приеме у французского посла сказалось самым пагубным образом. Как написал в 1900-е годы поэт Бальмонт, написал пророчески: «Кто начал царствовать — Ходынкой, Тот кончит — встав на эшафот», тем самым предсказав трагическую судьбу Николая II и всей его семьи. Но основным проигравшим в такой ситуации неизменно оказывается общество. Основной жертвой неизменно оказывается ни в чем неповинные люди.
Здесь можно вспомнить, наверное, самый яркий пример такого замалчивания — это несвоевременное оповещение населения о происходящем в Чернобыле и о масштабах происходящей катастрофы. Это вопрос, который стоил тысячи жизней, может быть — сотни тысяч. Оценить реальный масштаб заражений и реальное количество смертей от этого заражения достаточно трудно. И по сей день люди продолжают жить в зоне, где ощущаются последствия этого заражения — это относится к целому ряду регионов России, к целому ряду регионов Центрального федерального округа. Поэтому мы должны относиться к Чернобыльской трагедии не как к чему-то прошедшему, а как к тому, что продолжает разворачиваться по сей день. Когда сегодня мы всё время говорим о новых и новых случаях смертей людей от рака, в том числе — очень известных людей, и в ситуации, когда это чуть ли не главная болезнь современности — в этих обстоятельствах оценить влияние на этот рост онкологий Чернобыльской катастрофы достаточно трудно. Но такое влияние, несомненно, существует.
Поэтому основным проигравшим раз за разом оказывается общество. Не только непосредственно, не только как жертва тех или иных трагических событий, каким стала чудовищная давка на Ходынском поле, или таких как Чернобыльская авария и ряд других экологических катастроф и в советское, и в постсоветское время. Но, помимо прочего, дезинформированное общество, погруженное в атмосферу искусственного молчания, оказывается дезориентировано. И в результате начинает искаженно воспринимать исторический опыт.
Мы знаем, что огромное количество происшествий в Советском Союзе — и террористических нападений, и природных катаклизмов, и техногенных катастроф — замалчивалось, скрывалось в архивах. Впоследствии, конечно, о них стало известно. Особенно в конце 1980-х и начале 1990-х годов, когда архивы были на короткое время приоткрыты почти в полном объеме. Значительная часть информации, скрывавшаяся от народа, стала ему доступна. Но это совсем не то же самое, как если бы события воспринимались и обсуждались в тот момент, когда они происходили.
И это замалчивание сыграло свою роль в том, что советскую эпоху многие люди воспринимают идиллически, как время, когда не было преступности, когда не было маньяков, когда не было терактов. Притом, что в реальности, если смотреть на события того времени, мы найдем достаточное количество одного и другого, и третьего, и высокий уровень преступности и так далее.
Замалчивание политически дезориентирует. Оно способствует властям, позволяет им запутать население. И, в результате, создает ситуацию, когда одни и те же политические ошибки, исторические ошибки повторяются раз за разом — и приводят к новым жертвам.
В. Кара-Мурза-старший
― 70 лет назад был закрыт Камерный театр Таирова. Сегодня гость нашей студии политик, театральный режиссер Александр Гнездилов. Александр, почему Сталин поощрял посредственность в театральном искусстве?
А. Гнездилов
— Я не думаю, что Сталин был сознательным поклонником посредственности. Ему нужно было, чтобы театральное искусство (как и любое другое), выполняло задачи, содержательные и формальные, которые он перед этим искусством ставил. И совершенно естественно, что в такой обстановке несвободы творчества талантливый человек просто не мог нормально работать. И поэтому талантливые люди оказывались всё время в уязвимом положении.
Потому что: что такое талант? Помимо формальной способности что-то сделать: спектакль, фильм, написать музыкальное произведение или картину, написать книгу. Помимо формальной способности красиво составлять рядом буквы, или ноты, или кадры фильма. Это еще и определенная мысль, это определенное чувство, это искренность.
В Москву в 1990-е годы приехал знаменитый миланский театр «Пикколо» под руководством одного из величайших европейских режиссеров XX века Джорджо Стрелера, незадолго до его смерти. И Стрелера в Москве спросили на пресс-конференции: «А что самое важное в искусстве?». И Стрелер сказал: «Искренность». Вот как раз искренность и запрещалась. Потому что ты должен быть готов сегодня говорить одно, а завтра — совсем другое.
Вот только что ты бичевал в газетах нацистов. А в 1939-м подписан пакт Молотова — Риббентропа. Теперь Германия союзник: в нее поставляются ресурсы, проходят совместные мероприятия. Молотов произносит речи о том, что злые люди (Великобритания, Франция) хотят расколоть союз Советского Союза и Германии, но это не получится! И тебе нужно быть готовым перевернуться на 180 градусов и писать прямо противоположное.
Потом ночь с 21 на 22 июня 1941 года, о котором многие люди предупреждали, как известно, но советская власть была не готова! И всё! Тут же надо перестроиться на новый лад: «сколько раз ты увидишь немца, столько раз ты его убей», как писали тогда поэты. «Идет война народная...» А Запад наш союзник.
1945-й год проходит, раздел Европы, начало Холодной войны, Фултонская речь Черчилля. Всё! Теперь Запад – наш враг! Теперь боремся с космополитизмом, теперь снимаем пьесы западных драматургов.
Повороты на 180 градусов несколько раз за десятилетие! Вполне естественно, что без потерь для себя легко и изящно это могли делать люди совершенно неискренние, политические приспособленцы. Возможно, формально талантливые, но совершенно неискренние. А это всегда чувствуется в произведениях.
В результате, театры, которые не вписались в сталинскую эстетику, эстетику архаическую, примитивную, напоминающую Древний Вавилон и Ассирию: великий вождь, пирамида, зиккурат, наверху фигура этого вождя. Дальше вниз всё более маленькие-маленькие люди. Можно посмотреть по плакатам того времени. Можно посмотреть по архитектуре того времени. Ну это такой КНДР, прообраз Северной Кореи. Это совершенно неадекватное XX веку, это совершенно не современное даже тогдашнему времени искусство. И все, кто не вписывался в это, выбрасывались. Будь то Мейерхольд в конце 1930-х годов, или будь то Александр Яковлевич Таиров и его уникальный Камерный театр.
Больше того, даже то искусство, которое вроде как приветствовалось, и не просто приветствовалось, а возводилось в образец и эталон — например, искусство Малого театра или МХАТа — искусственно омерщвлялось. Понятие того времени в театральной среде – «омхачивание». Это искусственное превращение во МХАТ всех театров, будь то, например Театр Вахтангова или Театр Революции под руководством ученика Мейерхольда Охлопкова. Искусственное сведение всего к театру который порос мхом, казенному, мертвому.
И по сути это было такое же выхолащивание и убийство изнутри театра Станиславского и Немировича-Данченко, театра, который они всю жизнь строили. По сути, такое же, как уничтожение театров Таирова и Мейерхольда. Потому что это было изъятие сути, сердцевины, искренности, правды, их подмена имитацией, бодрым холопством и пустотой. И поэтому не только экспериментальное искусство, не только то искусство, которое было объявлено формализмом и запрещено, но и то искусство, которое вроде как возводилось в образец на деле вышло из сталинской эпохи с огромными и страшными потерями.
Мы можем посмотреть на судьбу великого кинорежиссера Сергея Эйзенштейна с его «Иваном Грозным». Эйзенштейн исходил даже не столько из исторических документов, сколько просто из художественной человеческой логики развития своего героя — Ивана Грозного. Он видел, куда это идет. И он не мог это игнорировать и не мог врать, потому что он был большим художником. А от него требовалось сказать, что Иван Грозный, в котором Сталин видел свой образец для подражания, был замечательным, прекрасным, прогрессивным правителем, который все делал правильно. Но это же было очевидно не так. Это было очевидно не так для историков, мы знаем, что правление Ивана Грозного закончилось внешнеполитическим крахом для России, когда Россия потеряла выход к Балтийскому морю. Социально-экономическим крахом, когда некоторые области за 20 лет запустели на 90%, пахотные земли были заброшены на 70-90% — некому было обрабатывать. Закончилось полной деморализацией политической элиты, которая потом привела просто к Смуте.
И самое главное. Цель Ивана Грозного — режим единоличного правления, при котором все остальные были низведены до состояния холопов. Режим, который совершенно не соответствовал политической традиции России, традиции вольных дружинников, традиции участия боярства, выросшего из этих вольных дружинников, в делах государства. Который противоречил, например, губной реформе «Избранной Рады». Когда в ряде регионов России появилась возможность избирать губных старост. Это были люди, которые проводили следствие и суд. Они избирались населением, им помогали в работе целовальники, то есть люди, которые целовали крест, обещая судить честно. Это, по сути, прообраз присяжных. Только их было не 12, а 6.
Вот такой была политическая традиция России! 98-я статья Судебника 1550 года — что царь не может принимать новые законы без обсуждения с Боярской думой. Вот это всё Иван Грозный попытался сломать. Ради этого было огромное количество репрессий, опричнина — попытка просто сломать хребет народу.
И это всё абсолютно провалилось! Потому что когда он умирал, его наследником становился царь Федор Иоаннович, очевидно неспособный к самостоятельному правлению. И в результате был сформирован регентский совет из бояр — Никиты Захарьина-Юрьева, Ивана Шуйского, главы Боярской думы Мстиславского, Бориса Годунова, поначалу Богдана Бельского. Почему? Потому что оказалось, что не на кого больше опереться.
И поэтому когда Сталин говорил на обсуждении «Ивана Грозного» Эйзенштейна, что Грозный допустил единственную ошибку, что он не дорезал 5 боярских семей… Так а на кого бы он после этого оставил власть?! Потому что наследников нет. Никаких структур управления других нет. Поэтому пришлось опираться на ту же самую Боярскую думу.
И поразительно. Что в то самое время при Федоре Иоановиче, когда Боярская дума боролась между собой, грызлась, интриговала, когда сначала Бельский выпал из числа регентов, потом умирает Захарьин-Юрьев, потом идет борьба Годунова с Мстиславскими, а потом с Шуйскими. Самое интересное, что в это время страна поднимается после эпохи Ивана Грозного! И экономически, и внешнеполитически — отвоевывается снова выход к Балтийскому морю в начале 1590-х годов у Швеции.
Оказывается, что более сложная структура власти никак не препятствует развитию страны! Наоборот: сосредоточение всей власти, произвол одного человека становятся национальной катастрофой.
И, кстати, то же самое произошло и после смерти Сталина. Опять-таки: когда Сталин умер, и власть оказалась в руках нескольких влиятельных кланов, нескольких советских вождей, чиновников, которые боролись между собой: Хрущёв боролся сначала с Берией, потом с Маленковым, потом с группировкой Молотова-Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Но в это время шла «оттепель». Потом начали строиться хрущевки. Люди стали переезжать из бараков хоть в какое-то собственное нормальное жилье. Полет в космос.
Оказывается, что даже такая, ограниченная, внутриэлитная, недемократическая конкуренция — всё равно лучше, чем режим правления одного человека. Именно поэтому Сталин так пытался отредактировать образ Ивана Грозного. Именно поэтому сегодня запретили для проката фильм «Смерть Сталина»! Потому что одно и то же!
Когда человек, сосредоточивший в руках все нити власти, умирает, дальше начинается то, что начинается. И это непреложный исторический закон. И так будет каждый раз.
И сейчас снова говорить: «Пока есть Путин, есть Россия, не будет Путина, не будет России»… Ставить существование страны с тысячелетней историей в зависимость от жизни одного конкретного человека! А мы все люди, мы все смертны! Это опять повторять те же самые ошибки, опять обрекать страну на историческое поражение с заранее известным итогом.
Была легендарная история, когда Леонид Хейфец в Театре Армии поставил трагедию Толстого «Смерть Ивана Грозного». И туда пришел Микоян. Посмотрел спектакль, встретился с артистами, долго молчал, потом сказал: «Да-да-да-да. Так всё и было». И вот когда я смотрел «Смерть Сталина», думал о том же самом, что — «Да-да-да-да. Так всё и было».
И так всё и будет!
В. Кара-Мурза-старший
― 155 лет назад состоялась гражданская казнь Николая Чернышевского. Сегодня гость нашей студии — политик, театральный режиссер Александр Гнездилов. Александр, был ли адекватным ответ народовольцев на гражданскую казнь Чернышевского, казнивших спустя 17 лет самого императора Александра II?
А. Гнездилов
— Я хочу сказать, что убийства, любые убийства — не имеют абсолютно никакого оправдания. И даже когда они происходят в форме узаконенной государством смертной казни, это все равно означает только, что одного убийцу уничтожают (кого казнят), а на его место приходит целая группа убийц, облеченных государственными должностями. И для меня гибель Александра II – это огромная трагедия. Не потому, что он был выдающимся государем. А мне его просто по-человечески жалко. Мне и Николая II очень жалко, который выдающимся государем совершенно не был, наоборот. Но никаких оправданий этим убийствам, терактам, расправам быть не должно.
И гражданская казнь Чернышевского, унизительный по своему содержанию обряд гражданской казни — ничего в этом отношении не меняет. Кроме того, говоря о деле Чернышевского нужно отметить, что он ведь осужден был за то, что написал прокламацию к крестьянам, призывавшую их к восстанию в 1862 году. Через год отмены крепостного права, которое во многом крестьянство разочаровало — потому что это было не то, чего они ожидали, они были освобождены без земли и сохраняли ряд обязанностей по отношению к помещикам. Естественно, что начались крестьянские волнения, выступления в ряде районов. Крестьяне думали, среди них ходили слухи, что настоящую волю царя, настоящее освобождение от них утаили, что местные власти, местные помещики объявили им текст фальшивого манифеста.
И вот Чернышевский, рассчитывая на революцию, продиктовал текст прокламации. В результате она попала в руки властей, его судили. Здесь надо отметить, что убедительных юридических доказательств того, что он автор прокламации, не было, потому что не он ее писал. Просто физически по бумаге пером водил не он. И окончательно авторство Чернышевского было установлено более чем через 100 лет — в 1975 году. Поэтому к законности его осуждения очень серьезные вопросы. И, конечно, ему вынесли крайне суровой приговор — 14 лет каторжных работ. Которые Александр II, к счастью, сократил до 7 лет, что делает императору честь, но всё равно: мы имеем дело с очень суровым приговором в деле, где юридически виновность обвиняемого не была доказана.
И все-таки речь шла о призывах к восстанию. Речь шла о призывах к крови. Поэтому можно сказать, что Чернышевский был осужден пусть жестко, пусть излишне жестко, пусть с унизительным обрядом гражданской казни, но справедливо. И я с этим бы согласился, существуя у Чернышевского, и у его единомышленников, и у крестьян, недовольных манифестом 19 февраля, альтернативный путь. Имей они возможности добиваться защиты своих интересов через политическое представительство, через мирные, легальные, законные, политические структуры. Но таких политических структур не существовало.
В том же самом 1862 году, когда Чернышевский писал свои прокламации, в том же самом месяце, в феврале 1862 года, появился обращенный к Александру II «Всеподданнейший адрес» тверского дворянства. Его подписали губернский предводитель дворянства, 9 уездных предводителей, и еще 103 дворянина. В общей сложности 113 человек. Они призывали дать возможности гражданам участвовать в делах государственного управления.
Но в результате этого воззвания, этого «адреса» с призывом к политической реформе, к тому, чтобы созвать «собрание выборных земли русской», как они писали, в результате Александр II распорядился отправить 13 инициаторов этого обращения в Петропавловскую крепость на 2 года. Конечно, это не 7 лет каторги, и не 14. Но, тем не менее! Мирное законное обращение 113 дворян к главе государства наказывалось таким вот образом!
Никакой возможности безнаказанно, свободно и невозбранно направить свое воззвание ни у крестьян, ни у Чернышевского, ни даже у дворян не было. И в этом огромная проблема Великих реформ. Они действительно великие. Александр II и его сподвижники не только освободили крестьянство от крепостного рабства. Они реформировали российскую армию, отказавшись вот от этой системы 25-летней солдатчины. Были проведены важнейшие земская и городская реформы, которые создали местное самоуправление в городах и сельской местности. То самое земство, которое стало открывать больницы и школы. Но, конечно, их все равно было недостаточно.
Огромная трагедия, огромная ошибка Романовых заключалась в том, что даже величайший реформатор Александр II так и не смог отказаться от идеи единоличной власти, от мысли, что он один способен всё сделать правильно и устроить судьбу огромной страны, в которой у людей существовало свое мнение, свои представления, которые, конечно, должны были быть услышаны.
В. Кара-Мурза-старший
― 50 лет назад возникла группа «Машина времени». Сегодня гость нашей студии — политик, театральный режиссер Александр Гнездилов. Александр, какую роль сыграл отечественный рок в падении коммунизма?
А. Гнездилов
— Я думаю, что ключевую роль сыграл не сам отечественный рок, а очень глупая борьба с ним советской власти. Попытка искусственно оставить молодежь в устаревших эстетических системах. Нынешняя борьба, например, с этой шуточной вечеринкой на Последнем звонке во Владивостоке — из той же серии. Борьба с будущим никогда ничем хорошим не кончается. Это всегда провал. А очевидно, что рок в тот момент был музыкой будущего.
Дальнейшие события показали, что значительная часть этих рокеров не была никакими сознательными оппозиционерами, сторонниками либерализма. Мы ясно это видим, тому существует огромное количество примеров. Хотя есть, конечно, и отрадные исключения. Просто люди хотели играть современную музыку, быть модными, петь не только о Ленине, партии, комсомоле. О Ленине, партии, комсомоле люди петь не хотели. И поэтому появлялись такие музыкальные коллективы замечательные, как «Машина времени». С ними начинали бороться, их начинали ограничивать, их начинали регулировать. Естественно, что это вызывало противодействие.
Я считаю, что «Машина времени» — это совершенно замечательная вещь. Это же часть нашей истории. Такие песни, как «Свеча», «Разговор в поезде», «За тех, кто в море» и многие-многие другие. Когда я ставил свой первый спектакль, самодеятельный спектакль в театральной студии, «Иркутскую историю» по Арбузову, я как раз убирал все эти советские вещи про стройки коммунизма, мне была важна история про любовь. И эпиграфом к спектаклю, вынесенным в программку, я выбрал как раз строки «Машины времени»: «Ты помнишь, как все начиналось! Всё было впервые и вновь! Как строили лодки, и лодки звались «Вера», «Надежда», «Любовь».
И замечательно, что, пройдя через огонь, воду и медные трубы, через искушение славой, искушение близости к власти, все это сполна на себе испытав, в определенный момент «Машина времени» нашла (прежде всего, Андрей Макаревич) силы вернуться к себе, к идеалам молодости и сохранять их. И такие новые песни, как «Пой» и другие, — это совершенно замечательно. И это как раз пример того, что рок может быть не только про джинсы, и не только про внешнее подражание Западу, и не просто про ощущение себя модным кумиром девушек, но и действительно про определенные ценности, наследующие российской культуре и европейской культуре, которая, безусловно, важнейший фундамент России.
В этом смысле рок (конечно, в том числе, и «Машина времени»), — такое хорошее продолжение того, что делали в нашей музыке и в нашей поэзии такие люди, как Высоцкий, Окуджава. Такие группы, как, например, «Телевизор» Борзыкина наследуют, с моей точки зрения, в определенной степени традиции Галича. И, конечно, я бы хотел поздравить с 50-летием «Машину времени», поблагодарить их за музыку, за тексты, и пожелать российскому року в дальнейшем оставаться больше, чем музыкой. Быть про идеалы, а не про заработок денег.
В. Кара-Мурза-старший
― Это всё. Вы слушали программу «Грани недели» на волнах радиостанции «Эхо Москвы». В студии работал Владимир Кара-Мурза. Всего вам доброго.
