Правозащитник Сергей Ковалев размышляет о том, почему современная Россия не может обойтись без политических убийств.
Случайное совпадение во времени разных событий – окончания процесса над Михаилом Глущенко, обвиняемым в организации убийства Галина Старовойтовой, и мероприятия памяти Бориса Немцова (27 августа ровно полгода минуло со дня его гибели) заставляют задуматься над тем, почему вся современная история России сопровождается политическими убийствами.
Именами Немцова и Старовойтовой список жертв политических убийств не ограничивается – в этом скорбном перечне, помимо прочих, журналист Анна Политковская, бывший офицер спецслужб Александр Литвиненко. Объединяет всех этих очень разных людей то, что они выступали против сложившейся в России системы отношений между властью и обществом. Собеседник Радио Свобода – ветеран российского правозащитного движения, политзаключенный советских времен Сергей Ковалев:
– Многие из этих преступлений не случайно не раскрыты, хотя я далек от того, чтобы утверждать: некоторые из убийств заведомо были организованы высшей властью. Сказать такие слова я могу только об одном случае – об убийстве Литвиненко. Вот здесь высшие лица государства отлично знали – это убийство будет, не случайно они так "отмазывают" Андрея Лугового. В этом же ряду, кстати, – и несколько другие вещи, известные террористические акты – хоть на спектакле "Норд-Ост", хоть в школе в Беслане.
Это заведомая общая установка высшей власти – не считаться с жертвами, защищая так называемый государственный престиж. Во всем мире первый приоритет – жизни заложников, а у нас нечто такое нематериальное. В случае "Норд-Оста" даже школьник старших классов мог бы предсказать, как подействует на заложников снотворный газ. И, конечно, вина за массовую гибель людей в Беслане – на организовавших штурм, это все вранье, будто бы террористы спровоцировали штурм.
Власть, которая создает обстановку истерии и беснования в стране; власть, которая вводит антиконституционные нормы в своих законах и указах, – в любом случае есть важный участник политического убийства. Убийство Галины Васильевны Старовойтовой, как я полагаю, не было согласовано "наверху", но провал расследования, по моему мнению, случился не без участия "высших сил". То же самое можно сказать и об Анне Степановне Политковской, наверное, да и, наверное, о Борисе Ефимовиче тоже. Нити этого преступления тянутся в Чечню, и господин Путин отчетливо отмазывает от следствия Рамзана Кадырова. Это очевидная вещь, как очевидны и причины, по которым Путин не может расстаться с этим своим гауляйтером. Путин в тупике, ему некуда деваться: ему надо переть напролом, что он сейчас и делает, или капитулировать. Но Путин – не тот человек, который искал бы компромиссов, постепенной капитуляции, постепенного ухода. Я, кстати, предполагаю, что нынешняя российская власть уже отрезала себе пути для мягкого ухода.
– Я имею в виду не только Путина, но всю систему российской власти постсоветского периода. Почему она не заинтересована в том, чтобы найти организаторов убийств очень достойных людей? Потому что считает: эти люди убиты в интересах государства?
– Не без некоторой доли такого рода суждений, по крайней мере. Потому что жертвы всех политических убийств – оппоненты власти. Когда я говорю: не берусь уверенно предполагать, что на высшем уровне организовано каждое из этих убийств, то имею в виду следующее. Власть создает в стране ситуацию, которая способствует этим убийствам, и эта власть не может создавать другой ситуации. Потому что главная цель Путина – удержаться и продолжать пилить немереные деньги, кормить своих сатрапов.
Вслед за советской властью по нашей исторической традиции российская власть не желает знать правду. Она толкует события при помощи верноподданных экспертов и в приемлемых для себя понятиях. Например, когда Путин публично валит все на США, я думаю, он старается убедить в их глобальной вине не только слушателей, но и самого себя. Мне рассказывала как-то Светлана Алексеевна Ганнушкина о таком эпизоде во время встречи Путина с членами комиссии по правам человека. Кто-то сказал президенту: "Ведь вы понимаете, что у нас – не выборы, что эту процедуру трудно назвать выборами?" И Путин не сказал в ответ: "Что вы! Наши выборы – это демократическая процедура!" Он сказал: "А вы думаете, у них по-другому? У них тоже так, только они более опытные и лучше умеют скрывать следы". Вот что сказал президент Путин. Следовательно, он понимает, что это такое – российские выборы, но, думаю, он старается верить, что западные выборы – точно такие же.
– Жертвами российской системы становятся те люди, которые особенно настойчиво пытаются помешать российской власти распиливать страну, верно я понимаю вашу мысль?
– Да, совершенно верно. Кто-то старается помешать власти распиливать страну, кто-то старается по старому диссидентскому лозунгу заставить власть соблюдать конституцию. Ведь наша нынешняя конституция такая же бездействующая, как сталинская. Это просто брошюрка, в которой что-то написано, никто этого не читает. Да, у этой конституции много недостатков, но она имеет потенциал совершенствования и совершенствования общественно-политического строя России. Между прочим, это документ прямого действия. Но все сводится к тому, как говорил нам однажды прокурор по надзору в зоне: "Больше никогда не присылайте мне жалоб и заявлений со ссылкой на конституцию. Объясняю: советская конституция писана не для вас, а для американских негров – чтобы они хорошо понимали, как счастливо живется советскому народу". Наша нынешняя конституция абсолютно ничем не отличается от сталинской.
– По вашему мнению, есть какие-то силы в России, которые способны изменить ситуацию?
– Меня не смущает 86% за "Крымнаш". Меня смущает то, что среди этих 86% довольно много представителей творческой элиты, людей грамотных, неглупых, имеющих жизненный опыт и понимающих, что они делают, становясь доверенными лицами господина Путина или критикуя Украину за ее "фашистских жидобандеровцев". Для меня трагедия страны началась осенью 1999-го или в начале 2000 года, когда Путин становился президентом. Из публичных фигур я могу на пальцах одной руки пересчитать тех, кто тогда сказал: "Что вы делаете?! Нельзя подполковника КГБ делать президентом страны! Это то же самое, если бы в Германии канцлером стал офицер гестапо или Штази".
Нельзя из этой конторы выбирать власть! Вот беда: в стране с такой историей среди интеллигенции не нашлось достаточного количества людей, которые сказали бы – из этой конторы выбирать начальство нельзя. И теперь артисты и музыканты, за редким исключением, сидят в норе. Демократия – это не воля народа, а свобода меньшинств, это право меньшинств беспрепятственно конкурировать за одобрение большинства – беспрепятственно, честно, открыто, прозрачно конкурировать с властью ли, с другими оппонентами.
Как биолог, я могу вам сказать – такая ситуация записана в нашем геноме. Потому что еще наши далекие животные предки делили мир на своих и чужих, они скалили зубы на чужих и тесно держались поближе к своим. Почитаете Чеслава Милоша, он блестяще разбирает этот феномен – не ссылается, конечно, на животных предков, а ссылается на инстинкт людей: надо поступать так, как все. Вот в нашей стране наиболее ярко выражено стремление поступать как все, не отличаться от большинства, не выходить из стада.
– Получается, что этот "русский геном", это стремление оставаться в стаде и быть как все – не изменить? Это означает, в частности, что организаторы политических убийств никогда не будут найдены?
– На оба ваших вопроса я отвечу отрицательно. К сожалению, у нас в стране сейчас невозможно ничего подобного польской "Солидарности". Вы помните, что начальные цели этого профсоюза были сугубо социальными – улучшение условий труда, заработной платы. Но очень быстро профсоюз понял: это негодная позиция, нужны политические свободы, тогда можно будет уверенно добиваться социальных сдвигов. А без политических свобод ничего не получится. У нас сейчас точно такая же ситуация, но "Солидарности" нет.
Значит ли это, что положение безнадежно? Природа полна примеров, когда малые усилия или усилия малых групп вдруг приводят к серьезным результатам. Это называется "курковым эффектом". Скажите, на чем основаны мировые религии? На сообщениях немногих людей о том, что кто-то ожил после смерти, или на снах пророка Мухаммеда. Что это за основания? А что выросло из этого?
Было бы нескромно, конечно, в этом ряду называть советское диссидентское движение 1960-80-х годов, но на самом деле это нечто близкое. Без этого движения то, что называется перестройкой, не пошло бы по своим рельсам. И Запад не стал бы требовать сколько-нибудь заметной либерализации от СССР. Запад прагматичен и труслив. Запад стал требовать перемен в СССР, потому что не западные политики, а западная общественность стала говорить об этом со своими властями. На Западе нельзя пренебречь общественным мнением.
Ну так вот, я хотел бы надеяться, что когда-нибудь наша творческая элита изволит проснуться. Ведь и сейчас, на самом деле, то, что называется уличной оппозицией, по количеству не сравнимо с 60-ми годами. Это все-таки десятки тысяч, а иногда и за 100 тысяч человек! Правда, мы помним времена, когда по полмиллиона выходили на улицы Москвы, но это было недолгое торжество после того, как рухнула всем ненавистная власть. Между прочим, эту власть поддерживали не 86%, а 96%, и многие тоже делали вид, что верят социологическим опросам, – сказал в интервью Радио Свобода правозащитник Сергей Ковалев.
