На прошлой неделе завершились праймериз «демократической коалиции». В трех регионах предстояло решить, кто будет возглавлять предвыборные списки РПР-Парнас, сформированные на базе коалиции. По замыслу организаторов, первичные выборы должны были обеспечить торжество низовой демократии, определить лидеров списков без участия московских партийных функционеров и сформировать базу сторонников, которая должна помочь оппозиции в сборе подписей. Однако без московских функционеров не обошлось, а первоначальный оптимизм многих участников и наблюдателей сменился скепсисом и разочарованием.
Консенсус относительно процедур отсутствовал в «демократической коалиции» изначально. Сразу после создания коалиции ее покинула партия «Гражданская инициатива», не согласившиеся с принципом «всё решают Парнас и Партия прогресса, остальные просто присоединяются» (его публично сформулировал соратник Навального Леонид Волков). Затем от участия в праймериз отказались бывший мэр Калуги Виталий Черников, поддерживающий «Гражданскую инициативу», и лидер регионального отделения «Демвыбора» Сергей Фадеев, раскритиковавший организацию праймериз. В конечном счете, калужское отделение РПР-Парнас выдвинуло список, не соответствующий итогам предварительного голосования, поменяв местами победившего на праймериз московского активиста-физика Андрея Заякина и занявшую второе место экс-депутата законодательного собрания Татьяну Котляр. Позже федеральное руководство партии исключило Котляр из предвыборного списка, невзирая на тот факт, что за нее голосовали более половины участников первичных выборов.
Итоги праймериз оказались скромными и неоднозначными. В Новосибирской области в голосовании приняли участие 1104 чел., в Калужской области — 385 чел., что составляет 0,05% от числа избирателей этих регионов и менее 10% от необходимого количества подписей для регистрации списка; в Костромской области и без того меньше — 0,03% и 7% соответственно (192 чел.). Кроме того, в двух регионах (Калуга, Кострома) списки возглавили «варяги» из Москвы, не очень знакомые местным избирателям.
Результаты не позволяют на полном серьезе говорить о «народном голосовании»: цифры сопоставимы с численностью региональных отделений политических партий. При таких значениях легитимность определения кандидатов через процедуру праймериз не выше, чем в случае их выдвижения обычным партийным собранием. Правда, информационные возможности несколько выше, но и организационные и финансовые затраты значительно больше. Получается не механизм конкуренции и низовой демократии, а способ продвижения и мобилизации, только судя по результатам и скандалу в Калуге, даже эти цели оказались недостижимыми.
Успешное функционирование института в одной среде порождает завышенные ожидания в отношении него в иной. Но, не имея возможности быть реализованными, они, наряду с отсутствием согласия по поводу процедуры и результатов, лишь подрывают веру в данный институт.
Не интернетом единым
Одна из существенных проблем прошедших праймериз — их нерепрезентативность. Сделав в целом открытое голосование, организаторы ориентировались в основном на интернет-аудиторию и не постарались выйти за рамки постоянного оппозиционного актива, в то время как на всеобщих выборах результат будет определяться широкими слоями избирателей с умеренными взглядами.
Создавалось впечатление, что в Москве о праймериз знали гораздо больше людей, чем в регионах, в которых они проходили. Трех-четырехкратная разница в результатах между Новосибирской областью и двумя другими регионами, вероятно, объясняется тем, что в отличие от Костромы и Калуги, участие в новосибирских праймериз принимали не популярные в медийной среде московские политические активисты, а местные кандидаты, вынужденные проводить более массовую агитационную кампанию.
Роль социальных медиа в политических процессах излишне преувеличивается. Они действительно позволяют мгновенно распространять и массово тиражировать информацию, но не порождают принципиально нового политического качества и сами по себе не становятся катализатором социальных изменений.
В 2011 году группа исследователей Вашингтонского университета получила интересные данные о роли социальных сетей в Арабской весне. Во-первых, большинство людей, сообщавших на своих страницах в Twitter и Facebook о тех или иных революционных событиях в странах арабского региона, не находились в этих странах; во-вторых, социальные сети не были источником информации, они не производили контент, а только распространяли сообщения из обычных СМИ.
Интернет помогает поднимать информационную волну вокруг любой темы, создавая общественный резонанс, но поддерживать аналогичный уровень активности в оффлайне он не в состоянии. Вы можете ежедневно обмениваться мнениями с десятками «друзей» из Facebook, но при встрече не здороваться ни с одним из них; обсуждать в сети экологические и социальные вопросы, но не принимать участие в работе НКО; делиться статусами того или иного политика, но ни разу не проголосовать за него на выборах. Результатом такой активности становится не рост гражданского общества, а пополнение рядов так называемых «диванных войск» — тех, кто яростно спорит в интернете по поводу политических и общественных проблем, но реально ничего не делает для их решения.
Активность молодой интернет-среды почти не влияет на результаты выборов, пишут американские аналитики Чак Тодд и Шелдон Гойзер в своей книге «Как Барак Обама победил». Очистив данные выборов от голосования избирателей до 30 лет, они опровергли популярное мнение, что Обама стал президентом в 2008 году во многом благодаря использованию новейших средств коммуникации с молодой аудиторией. Он все равно победил бы в 48 штатах из 50, даже если бы никто из молодежи не пришел голосовать.
Виртуальная политическая активность не приводит к росту голосования на выборах, а становится лишь альтернативным способом выражения политических взглядов, подменяющим собой традиционные формы электорального поведения.
Из 2285 жителей Новосибирской области, специально зарегистрировавшихся для участия в праймериз «демократической коалиции», меньше половины приняли участие в реальном голосовании, т.е. каждый второй не нашел возможности подтвердить свое вчерашнее намерение сделать выбор.
Вот другой пример: американский конгрессмен Рон Пол на первом этапе республиканских праймериз 2007 года занимал первые строчки в интернет-опросах, собирал пожертвования по 1 млн. долл. в неделю, значительно опережая других республиканцев, и имел наибольшее число подписчиков на YouTube среди всех кандидатов, включая Б. Обаму, но при этом не выиграл праймериз ни в одном из штатов, занимая в среднем 3-4 место.
Мыслить стратегически и делать рациональный выбор пользователи социальных сетей способны не больше, чем все остальные, и подвержены манипуляциям и пропаганде не меньше, чем, например, телезрители. Достаточно посмотреть, какое количество фейковых сообщений циркулирует в социальных сетях и как в их распространении нередко участвуют образованные и известные персоны. Как отмечают социологи Николас Кристакис и Джеймс Фаулер, сети — легковозбудимая среда, которая заражается и заражает определенным настроением словно инфекцией.
Фактически интернет создает иллюзию большинства, и под воздействием этого эмоционального и виртуального ощущения пользователи принимают решения. В этом их поведение очень схоже с поведением толпы, в которой индивидуальность полностью растворяется и любой человек начинает ощущать свое могущество, становясь частью коллективной души.
Трудности переноса
Однако основная проблема в следующем: праймериз — внутрипартийный институт, и его простое перенесение с одного порядка на другой без учета контекста, оборачивается потерями в плане содержательной точности.
При конкуренции в рамках одного сообщества выгоды, хотя и распределяются персонально неравномерно, но остаются внутри структуры. Политический и символический капитал сообщества, так или иначе, распространяется на всех его участников, независимо от того, кто конкретно из них выигрывает. Это одинаково работает в отношении позитивного и негативного капитала. Пока «Единая Россия» была сверхпопулярна, каждый ее член получал свою долю выгоды (нечто вроде «плюс один к карме»), но когда она превратилась в «партию жуликов и воров», любой из них имел перспективу именоваться «жуликом» или «вором».
В межпартийных коалициях механизм работает по-другому. Во-первых, если приз относительно большой (полноценная фракция в парламенте, несколько постов в правительстве), тогда каждый получает свой «кусочек»; но когда вознаграждение равно единице, выигрывает только та часть коалиции, которая непосредственно забирает приз. Во-вторых, если коалиция неравнозначна (по возможностям, по влиянию, по ресурсам), то большинство достижений забирает себе старший партнер, а все провалы распределяются поровну; в итоге младшие партнеры проигрывают (так произошло с немецкими либералами в 2013 году и британскими либерал-демократами в году текущем).
Учитывая результаты праймериз, увеличение числа избирательных объединений и применяемый на региональных выборах метод Империали, в лучшем случае речь идет лишь об одном мандате для списка «демократической коалиции». А если его не получает представитель партии, на базе которой этот список выдвигался, тогда выгоды и издержки распределяются еще более несправедливо, что делает бессмысленным такое сочетание конкуренции и сотрудничества, как праймериз и коалиция.
В двухпартийной системе персоны с политическими амбициями и довольно разносторонними взглядами концентрируются в двух основных партиях, поэтому процедура праймериз так важна для США — широкая внутрипартийная конкуренция там компенсирует узость межпартийной. Там, где отсутствует фиксированное членство, партийную организацию формально составляет бюрократия, и здесь также необходимо учитывать мнение сторонников.
В многопартийной Европе праймериз не столь популярны и иногда используются на выборах лидера партии (в форме внутрипартийного референдума), реже — в определении первого лица предвыборного блока при относительной равнозначности составляющих его партий. И в том, и другом случае, праймериз — механизм поиска оптимальной кандидатуры, способной обеспечить наибольшие выгоды для группы. В российских условиях они лишь оказываются инструментом для сокращения числа претендентов на обладание крайне ограниченным активом.
Российским партиям действительно необходимо более широкое участие членов и сторонников в принятии кадровых и политических решений. Однако нужно выработать такой механизм, при котором учитываются интересы разных сторон, а конкуренция не превращается в диктат механического большинства. Еще важно помнить, что партия — сообщество командного типа; что избиратель не выигрывает от конкуренции, если все силы политиков уходят на соперничество; и что победитель во внутривидовой борьбе может оказаться абсолютно неспособным победить в межвидовой и наоборот.
