95 лет назад в России было разогнано Учредительное собрание, представительный орган, за депутатов которого проголосовали более 40 миллионов граждан России на свободных, конкурентных выборах. Первых в истории страны выборах, в честности которых не было сомнений. Нет их и сейчас.
Инерция большевизма
С Учредительным собранием другая беда – его даже в сегодняшней России не принимают всерьёз.
Почему?
А объясняется все просто. Наше общество выросло из советской среды. В ней, начиная со школы, «учредилка» воспринималась не иначе как мимолётный эпизод. Историческая случайность. За самый яркий момент его краткого существования выдавалось заявление легендарного начальника караула Таврического дворца матроса А.Г. Железнякова, заявившего в 4 часа утра 6 января 1918 года: «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому, что караул устал» . Да и эта фраза звучала в устоявшемся пересказе гораздо короче и уничижительнее: «Караул устал!»(1).
В ряду «неважного» Учредительное собрание оказалось вместе с земством, которое Ленин назвал «пятым колесом в телеге российской государственности» и Великими реформами второй половины XIX века. Последние в советской интерпретации выглядели половинчатыми и неудачными, «недотягивающими» до декретов советской власти.
В общественном сознании с тех пор многое поменялось. Однако изменение отношения к большевикам по знаку (поменять плюс на минус) – это нечто иное. Здесь же надо менять не оценку, а точку зрения. Это сложнее.
В инерции исторического сознания черпают свою силу все те же большевики. И те, которые во власти. И те, которые у Зюганова. И те, которые на улице. Они держатся на идее безальтернативности большевистского, тоталитарного, кровавого пути, по которому Россия шла несколько десятилетий. Можно сколько угодно твердить, что большевизм – это плохо, но если по-другому было нельзя – это судьба, а на судьбу бесполезно жаловаться.
Путь России
Так вот – не судьба.
Судьбой, то есть естественным путём развития страны, продолжающим и Великие реформы, и начинания времён Александра I, и реформы эпохи Екатерины II, было становление гражданского общества и правового государства. Это был магистральный путь европейского мира, в который органично входила Россия. И Россия шла по этому пути, несмотря на недоделанность политической модернизации в начале XX века: легальные политические партии, парламент есть, а страна самодержавная. Именно это и рождало огромное напряжение, которое не могло не разрешиться либо реформой, либо кризисом.
Кризис власти в 1917 году разразился в очень неудобный момент – шла война. Однако, он собственно, потому и разразился. Сторонники отречения в элитах, в широкий круг которых входили люди очень разных взглядов, были убеждены: отречение и политическая реформа (прежде всего, создание «ответственного», то есть, подотчётного парламенту правительства) – критически нужны для победы. Они «хотели как лучше» для воевавшей страны. Генерал Брусилов, назначенный в мае 1917 года Верховным главнокомандующим русской армией, писал брату: «Ответственности вообще не боюсь, да и личных целей не имею и славы не ищу, но от всей души желаю и имею лишь одну цель - спасти Россию от развала, неминуемого в случае проигрыша войны... у меня глубокая внутренняя убежденность, что мы победим и с честью выйдем из этой титанической войны... чувствую... все устроится хорошо. Старое правительство действовало безумно и довело нас до края гибели и это безумие простить ему нельзя. Затхла и невыносимо гнусная атмосфера старого режима исчезла, нужно, чтобы путем революции народилась новая, свежая, свободная и разумная Россия с ее лучезарным будущим. Теперь же Россия больна, но этого пугаться не нужно, ибо ее здоровый организм вынесет эту болезнь, необходимую для ее развития»(2) .
В том, что после февраля Россия должна стать парламентской демократией, ни одна из сколько-нибудь значимых политических сил сомнений не высказывала, в том числе, большевики. Не только, кстати, из политического лицемерия: значительная и влиятельная часть даже ленинской партии были убеждены, что парламентская демократия – наилучшая база для реализации левой, социалистической программы. Очевидной представлялась и перспектива созыва Учредительного собрания – легитимного органа народного представительства.
Это был путь мирной политической трансформации, легитимного решения ключевых вопросов тогдашней России.
Повторим, в выборах, которые состоялись в ноябре 1917 года уже после свержения большевиками временного правительства, приняло участие более 40 миллионов человек. 410 из 707 мандатов получили эсеры, 175 – большевики. Кадеты получили 16 мест, меньшевики – 17.
Несмотря на начавшиеся политические репрессии (конкретнее – ниже), Учредительное собрание начало своё заседание 5 января в правомочном составе и своими первыми решениями отменило большевистские декреты и отвергло предложенную большевиками суррогатную конституцию – «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». То есть, Учредительное собрание отказалось передавать большевикам власть и отнеслось к ним как к узурпаторам, действия и решения которых нелегитимны. После этого Учредительное собрание было разогнано.
Парламентская демократия и Учредительное собрание – выступили главным врагом большевиков, и они бандитски отстранили их от власти.
Террористический поворот
Почему же большевикам удалось осуществить не только октябрьский государственный переворот, свергнув временное правительство, но и другой – январский, лишив власти долгожданное, буквально выстраданное страной Учредительное собрание?
Первая причина (прямая и явная) – политические репрессии, быстро перешедшие в террор. Одной из первых жертв диктатуры стала свобода слова. Петроградский военно-революционный комитет (ВРК) сразу после октябрьского переворота закрыл кадетскую газету «Речь» и наиболее влиятельные независимые газеты: «Русское слово», «Биржевые ведомости», «Новое время», «Русскую волю». Конфисковал их типографии. Вечером 28 ноября Ленин подписал декрет Совета народных комиссаров «Об аресте вождей гражданской войны против революции». На основании его «члены руководящих учреждений партии кадетов» объявлялись «врагами народа». Основная группа их была арестована одновременно с подписанием декрета. В Петропавловской крепости оказались даже «неприкасаемые» – члены Учредительного собрания. Вскоре двое из них, Ф.Ф. Кокошкин и А.И. Шингарев, переведённые по состоянию здоровья из Трубецкого бастиона в Мариинскую тюремную больницу, оказались зверски убиты ворвавшимися в больничный корпус матросами и солдатами. Убийц большевистская власть, демонстрируя полную беспомощность, так и не нашла. Зато в день открытия Учредительного собрания она без всякого предупреждения расстреляла мирные демонстрации в его поддержку, которые прошли в Петрограде и Москве. Число погибших только в Питере (по разным источникам) составляло от 8 до 21 человек. Раненых, естественно, было гораздо больше. А в феврале 1918 года декретом советской власти «Социалистическое отечество в опасности» официально была восстановлена смертная казнь, торжественно и «навсегда» отмененная Вторым съездом Советов, принявшим это решение, наряду со знаменитыми декретами о мире и земле. Первый смертный приговор был вынесен Революционным трибуналом при ВЦИК, созданном по указанию Ленина для рассмотрения дел о государственной измене. По настоянию Троцкого трибунал приговорил командующего Балтийским флотом А.М. Щастного к расстрелу, обвинив его в заговоре с целью сдачи кораблей флота немцам. Тогда же Ю.О. Мартов, возглавивший российских социал-демократов после октября 1917 года, написал одну из самых своих известных работ – «Долой смертную казнь!». В ней, словно предчувствуя трагедию большого террора, он пророчески заметил: «Зверь лизнул горячей человеческой крови. Машина человекоубийства пущена в ход. Кровь родит кровь»(3) . 5 сентября 1918 года вышло постановление Совета народных комиссаров «О красном терроре». Только по сообщениям печати в ЧК за семь месяцев 1918 г., прошедших с момента разгона Учредительного собрания, казнено более двух тысяч человек. Машина человекоубийства лишь набирала обороты.
Общество и ответственность
Вторая причина (фундаментальная) – большевики нашли, на что опереться в политическом сознании соотечественников. Впрочем, «опереться» - не совсем правильное слово. Опираться можно на то, что поддерживает, а в пользу большевиков играла не поддержка, вообще. Не та или иная активная политическая позиция, а уход, быстро пошедший процесс самоизоляции общества, когда несогласие с очевидно бесчеловечной властью становится подчеркнуто частным, высокомерно-индивидуалистическим вопросом, когда не остается места разумной последовательности и упорству и слишком часто побеждает соблазн разменивать себя на всевозможные сиюминутные нужды. «Я не знаю, зачем, и кому это нужно» - так Александр Вертинский – начал реквием, посвящённый московским юнкерам, которые выступили против октябрьского переворота и погибли в боях с большевиками, но были фактически брошены своей же социальной средой, не желавшей массово рисковать своим бытом. А закончил словами о «бездарной стране», где «даже светлые подвиги - это только ступени, бесконечные пропасти к недоступной весне». Общество очень быстро прошло путь от февральского энтузиазма к апатии и убеждению, что в России всегда так (4).
Кроме того, большевики опирались (уже в полном смысле слова) на иные деструктивные (с точки зрения нормального состояния общества и общественного сознания) факторы – социальный раскол и ненависть, рост насилия, в том числе и политического, криминальный всплеск... Они целенаправленно истребляли профессиональную политику и политическую культуру, заменяя её профессиональным революционерством, митинговщиной, манипулированием массами.
Плюс быстрое появление новой бюрократии (всесильная бумажка – мандат) и управление страной посредством партии, членство в которой означало принадлежность к новому правящему слою. Своего рода «революционному дворянству», обязанному, с одной стороны, служить партии и быть в авангарде её борьбы за утверждение и сохранение власти, а с другой – получавшему возможности большие, чем у других.
Отныне партия стала тем боевым отрядом, который «догонял» и контролировал «уходящее» общество. И если уж говорить об опоре большевиков на какую-то отечественную политическую традицию, то речь надо вести не о самодержавии, патернализме и т.д., а вот об этой квазислужилой системе, восполнявшей разрыв между обществом и государством и в какой-то степени воспроизводившей опыт московской Руси или ранней, петровской, империи. Правовое государство, парламентаризм, гражданское общество – историческая альтернатива этой системы.
Потери
Всё это оказалось относительно эффективным. Относительно потому, что большевики смогли удержать власть, но страна была ввергнута в кровавую гражданскую войну, террор, разруху. Это была нравственная, социальная, политическая, экономическая катастрофа, последствия которой, как нам представляется, не преодолены до сих пор. Да и вообще «преодолеть» их невозможно. Большинство потерь – безвозвратные.
Большевизм, ориентировавшийся на социальный эксперимент, уничтожал историческую Россию, которая с большим трудом, но естественным образом, органично шла к новому обществу и государству. Процесс формирования институтов гражданского общества и демократических политических институтов, преодоления исторического разрыва между народом и государством был прерван. Сокрушительный удар был нанесён по институту частной собственности. Массовая принудительная коллективизация, фактически, отделила крестьян от земли. Физически уничтожены или изгнаны из страны были как представители профессиональной и интеллектуальной элиты, так и вообще множество людей, обладавших честью, совестью, профессионализмом. Такие хуже других вписываются в систему, основанную на лжи и терроре.
По ходу своего развития большевизм всё более примитивизировался. Были катастрофически изменены представления об общественной норме, в которую на определенном этапе были возведены бескультурье и антиинтеллектуальность. Люди были отрезаны от всякой связи с внешним миром. На фоне Большого террора 1937-39 г.г. место умопомрачительных идеологических фантазий первых лет революции с их примитивным, но безусловным интернационализмом стали занимать более практичные и приземленные подходы патриотической эклектики, когда и Пушкин, и Иван Грозный, и Минин и Пожарский, и маршал Климент Ворошилов, и Беломорско-Балтийский канал получали свое примерно равнозначное место в отечественном «пантеоне». Хозяйкой жизни стала номенклатура, все формы конструктивной обратной связи обычных людей с властью были упразднены, а в качестве злодейской пародии на обратную связь в жизнь страны повсеместно был внедрен «институт» доноса.
После героической и одновременно трагической по своей сути победы советского народа над нацистской Германией большевизм не мог решать своих проблем в новой ситуации прежними методами управления без еще более значительной корректировки идеологической базы, и такая очевидная корректировка была сделана путем инкорпорирования неоимпериализма и национализма. Националистические и неоимперские группы в правящей элите стали получать колоссальную «политическую ренту», решая задачу нейтрализовать возможное социальное недовольство и политическую неблагонадежность среди тех, кто прошел войну или активно ее пережил, путем еще большего запугивания и постоянного «указания на врага» внутри страны и вне ее. Пропаганда создавала ощущение почти неизбежности большой войны с теми, кто только что был союзником по антигитлеровской коалиции. Советский Союз был отождествлен с Россией, а врагом был объявлен запад как таковой, так что Гитлер и нацистская Германия становились в каком-то смысле просто частью враждебного «России – Советскому Союзу» запада, с которым неизбежно постоянное противостояние вплоть до «нашей полной победы».
Все успехи большевистской власти в развитии страны - либо преодоление варварскими методами последствий устроенного ими самими разорения, либо приписанные заслуги. Модернизация общества, экономики эпохального масштаба уже на рубеже XIX-XX веков шла неостановимо. Мысль о том, что без бандитского переворота, гражданской войны, террористической диктатуры это развитие вдруг остановилось бы, абсурдна. Но нормализация абсурд в силу его безальтернативности – суть большевистского взгляда на историю, который в нашем обществе ещё имеет большое влияние.
Историческая перспектива
Сегодня, после десятилетий большевистской диктатуры наша страна оказалась перед необходимостью решения той же задачи, на решение которой было нацелено Учредительное собрание – преодоление разрыва между обществом и государством, политическая модернизация, определение своего нового места в окружающем мире. И это отнюдь не пресловутые «исторические циклы», якобы веками бросающие Россию то в оттепель, то в холод. Это всё тот же процесс мучительного выруливания в современность, замедленный, искажённый, даже изуродованный, но всё равно пробивающий себе дорогу. Отказ от решения задач, стоявших перед Учредительным собранием, как тогда - путем его разгона, так и сейчас - путем категорического нежелания даже обсуждать те же критически важные, фундаментальные политические проблемы российской государственности, чреват сопоставимыми по разрушительности последствиями, о которых и идет речь в этой статье.
Последние 95 лет убедительно доказали: иной легитимности, кроме демократической, для современного российского государства нет. В этом на собственном опыте убедились те же большевики, которые так и не нашли удовлетворительного ответа на вопрос об основах их власти. Но демократическая легитимность – это не только честные выборы или перераспределение полномочий между президентом и парламентом. Без изменения политического мышления, сути и характера государства, философии политики никакая смена формы не может считаться качественным изменением. Настоящая цель - создание современного государства, связанного с обществом, являющегося продолжением общества, фактически - переоснование государства. С этой точки зрения – Учредительное собрание – и наше прошлое, и наше будущее.
Это очень сложное дело, но оно и не может быть простым. Простого решения (так чтобы можно было воткнуть рычаг в одну точку, поднавалиться, поднапрячься и перевернуть страницу истории) нет. Для того чтобы быть адекватными времени надо думать сложно. Политическая и околополитическая среда в России сегодня такова, что этот навык утрачивается. Надо его возрождать.
Первая задача мыслящей части общества, готовой взять на себя ответственность за страну – демократическая, европейская самоидентификация, чёткий ответ на вопрос, "кто мы такие":
Мы – европейцы, демократы (точнее было бы сказать – христианские демократы, это, по сути, верно).
Для нас неприемлемо сегодняшнее состояние государства, основанного на лжи и насилии.
Для нас в равной степени неприемлемо выставление в качестве альтернативы этому состоянию курса на утопию – националистическую, сверхдержавную, лево-ностальгическую. Даже если попытка реализовать утопию не ведёт к катастрофе немедленно, она пожирает время, блокирует движение.
У России есть будущее, есть историческая перспектива – гражданское общество, государство, основанное на демократической легитимности, европейский путь. Для реализации этой перспективы имеются все необходимые материальные, финансовые и международные политические возможности. Однако эту перспективу нужно увидеть, осознать, принять.
В противном случае остается только отойти в сторону и наблюдать, но, в действительности, уйти никому и никуда не удастся. Урок событий, о которых мы говорим, один: уход общества – пролог национальной катастрофы.
Автор выражает признательность А.П. Ненарокову, А.В. Космынину и В.В. Когану-Ясному за предложения и замечания , высказанные при подготовке и обсуждении статьи.
(1)Всероссийское Учредительное собрание. М.-Л., 1930. С. 110.
(2)См: Голиков А.Г. Генерал А.А. Брусилов: страницы жизни и деятельности // Новая и новейшая история, 1998, № 4.
(3)См.: Меньшевики в большевистской России. 1918-1924. Меньшевики в 1918 году. Отв. ред. З. Галили, А. Ненароков. Ответ. сост. Д.Б. Павлов. М., 2000. С. 581.
(4)По инициативе Сергея Митрохина «ЯБЛОКО» уже несколько лет 7 ноября проводит акции памяти погибших юнкеров и будет делать это до тех пор, пока государство не осознает свой долг перед павшими защитниками легитимного государства.
