В преддверии выборов на фоне растущего разочарования граждан современными политическими деятелями власти ищут авторитетов в прошлом.
Юлий Цезарь на заре своей карьеры печалился, что не свершил того, чего достиг Александр Македонский. Наполеон Бонапарт в расцвете своего восхождения к европейскому могуществу вдохновлялся примером маршала Тюренна. Премьер Путин на закате своей административной системы ищет государственной мудрости и поддержки в сложной и противоречивой фигуре премьера Столыпина. Счастливо наступающий юбилей последнего дает возможность приспособить Петра Аркадьевича к «политическому моменту» – нуждам мифического «Народного фронта», осенив его авторитетом попытку продления бытия коррумпированной системы власти.
«Столыпинское» послание премьера российскому обществу направлено накануне избирательного цикла 2011–2012 годов, в период растущего неприятия гражданами тотальной российской коррупции и все более широкого осознания неправового характера российского государства. Оно делается по итогам 12-летнего нахождения на вершине власти премьера Путина, неспособности созданной им системы модернизировать страну, поставить ее в ряд передовых государств мира. Центральная мысль послания проста: «Государство в виде власти и общество в виде общественных институтов должны быть объединены общей ответственностью за страну».
Роли в этой «общей ответственности» распределены заранее. Сам премьер Путин и его опора – постсоветская номенклатура и ее коммерческие приложения, приватизировавшие государство, – будут заняты бесконтрольным правлением, останутся несменяемыми. И, в очередной раз назначив себя в 2011–2012 годах начальством, продолжат считать, что в России им всегда виднее, что делать. Задачей другой части российского народонаселения, значительно превосходящей по численности класс чиновного бизнеса, является безоговорочное подчинение любым начинаниям властей, согласие с растаскиванием на частные цели уплаченных обществом налогов, на обветшание всего и вся и в целом на продолжающееся сидение России на задворках мира.
Существенная часть этой «общей ответственности» – согласие граждан на тотальную ложь, которая сегодняшнее болотное бытие России прикрывает. Но, между прочим, столыпинские крестьяне, выделявшиеся на отруба, строящие там хутора и создающие крепкое хозяйство, весьма отличны от тех экономических фигур, которым отдавал предпочтение Владимир Путин. Эта часть наследия Столыпина, говоря словами одного из авторов «Вех», публициста Изгоева, «столыпинские хуторяне», которыми можно было бы вдохновиться в начале «нулевых» лет, как раз накануне прошлого юбилея Петра Аркадьевича, не была востребована. Вместо созидания частной конкурентной экономики, постановки во главу угла независимых экономических агентов президент-премьер Путин нашел себе другую, кривоватую клюку-опору – укрепление т. н. «государственных компаний», ведущих свой частный бизнес посредством общественных ресурсов. Итоги этого эксперимента плачевны, что признается самими властями.
Правление «нулевых лет», с их благоприятными экономическими условиями для ведения реформ и по существу бездельем властей во всем, что не касается личного обогащения, а значит, и дела вестернизации страны, заставляют вспомнить совсем не Столыпина, а другую историческую фигуру – Владимира Коковцова. Подводя итог его десятилетней деятельности на посту министра финансов, русский экономист Леонид Юровский писал в 1914 году: «… не найдется, должно быть, ни одного сколько-нибудь экономически грамотного человека, который стал бы связывать несколько высоких урожаев, бывших в последнее время, или происходивший промышленный подъем с какими-либо мероприятиями статс-секретаря Коковцова…» Если заменить слова «высокий урожай» на «высокие цены на нефть», а «статс-секретаря Коковцова» на «президента-премьера Путина», то получится совершенный портрет экономической политики прошлого десятилетия.
Дополнительные линии и краски к ценимому Владимиром Путиным столыпинскому курсу добавляют слова другого российского реформатора Сергея Витте: «В своем беспутном управлении Столыпин не придерживался никаких принципов, он развратил Россию, окончательно развратил русскую администрацию, совершенно уничтожил самостоятельность суда; около себя в качестве министра юстиции он держал такого лицемерного и беспринципного человека, как Щегловитов. Столыпин развратил прессу, развратил многие слои общества, наконец, он развратил и уничтожил всякое достоинство Государственной думы, обратив ее в свой департамент». И опять трудно не поддаться искушению, заменив фамилии, и получить, таким образом, потрет правления президента-премьера.
Неслучайно, между прочим, что деятельность реформатора Витте нашими властями сегодня не ставится в назидание российским гражданам. Дело здесь даже и не в содержании его политики, в которой при желании можно было бы найти родственные экономической политике «нулевых» черты. Дело в стиле – в том, что аморфной, беспомощной, безвольной, лживой, занятой личным обогащением и имитацией реформ сегодняшней власти претит, говоря словами академика Тарле, «основная черта Витте – жажда и, можно сказать, пафос деятельности». Это именно та черта, которая представлялась для многих наших соотечественников главной во Владимире Путине в конце 90-х – молодой, энергичный, думающий не о членах «семьи», а об общем деле, выходец не из элиты, а из народа.
Прошли годы, от этого образа не осталось почти ничего. А что же есть? Читающий что-то явно далекое от дела по бумажке премьер с опустошенным взглядом. Страдающая тяжелой одышкой и опирающаяся на нефтяную трубу разлагающаяся «вертикаль», бредущая неверной походкой к концу, показанному весенним крахом североафриканских режимов. Можно, конечно, воздвигнуть на краю этой дороги памятник Столыпину и даже назвать дорогу его именем. Будет стоять его мощная фигура, скрестивши на груди руки, смотреть строгим взглядом на сбивчивый шаг своих самозваных наследников. То ли с осуждением, то ли с недоумением, то ли с насмешкой.
