Правозащитник Сергей Ковалев 3 апреля обратился с открытым письмом к президенту Дмитрию Медведеву по поводу избиения руководителя движения "За права человека" Льва Пономарева 31 марта.
"Ни у кого не возникает сомнений, что эта расправа заведомо носит политический характер. Увы, политически мотивированное насилие сплошь и рядом и даже убийства стали у нас заурядной обыденщиной... Вопреки пафосу речей (а, может быть, и совместно с пафосом) наша политическая практика пробуждает в обществе отвратительные тенденции; теперь уж и не разберёшь, где там спецслужбы, а где просто фашисты. Тогда понятие Закон ассоциируется с лицемерием. Это катастрофически опасно – преступно не понимать, к чему это ведёт. И в этом всегда повинна власть", - говорится, в частности, в письме.
О том, зачем он написал открытое письмо очередному президенту, Сергей Ковалев рассказал корреспонденту Радио Свобода.
- На какой эффект вы рассчитываете?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Я думаю, что практического и скорого эффекта не будет никакого. Скорее всего, я не получу ответа, а, может быть, получу вежливое уведомление о том, что мое обращение получено и, соответственно, будет рассмотрено. На самом деле, такой ответ и был бы самым уместным - если бы рассмотрение последовало, если бы соображения, изложенные в этом открытом письме, оказались бы всерьез восприняты... Главное же соображение состоит в следующем: кто бы ни осуществил это преступление, виновата власть. И гражданское общество обязано подозревать власть, если оно действительно гражданское общество! Потому что у нас очень тяжелая история, в которой было слишком много преступлений власти против собственного народа.
- В вашем письме есть такая фраза: "Теперь уже не разберешь, где спецслужбы, а где фашисты". Что вы имеете в виду?
- Я хотел бы оставаться в рамках юридической корректности. Но это подозрения, имеющие очень серьезные основания. Так вот, мое подозрение состоит в том, что такая практика использования маргиналов спецслужбами существует.
Меня, например, допрашивали в связи с жалобой Светланы Ганнушкиной по поводу фашистского сайта, который распространяет списки лиц, подлежащих устранению с помощью "товарища Маузера". В этих списках в свое время фигурировала и Анна Степановна Политковская. Я и сам имел честь фигурировать в этих списках. Это между прочим списки с указанием телефонов, адресов, с фотопортретами. А ФСБ пришло к выводу, что оснований для возбуждения уголовного дела нет, сославшись при этом, что это интернет, где трудно искать виноватых. Я слышал по этому поводу еще какую-то чушь - что определенной угрозы для жизни и здоровья якобы все это не представляет. "Товарищ Маузер" может куда-нибудь в воздух выстрелить, наверное.
Сразу после отказа в возбуждении уголовного дела фашистский сайт радостно приветствовал это решение. Вот, дескать, заскулили, прижали им хвост, а ФСБ-то знает, кто у нас враги народа, и ответило им - замолчите, не будем мы вас защищать. Это как надо понимать? ФСБ ответственна перед властью или нет? Кто у нас власть? Я понимаю, что там из ФСБ собралось очень много людей, но все-таки как насчет гарантий Конституции?
Это только один мелкий пример, но мы знаем, что очень многие преступления, совершаемые экстремистскими группами, так и остаются безнаказанными.
- Вы писали открытые письма еще советским генсекам - Брежневу, Горбачеву. Потом президентам - Ельцину, Путину. Кто из них был наиболее отзывчивым?
- И с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, и с Борисом Николаевичем Ельциным мы как-то взаимодействовали. Был период, когда Борис Николаевич вполне прислушивался к тем соображениям, с которыми к нему обращались правозащитники, люди демократического и либерального настроя. Он старался научиться демократии. И кое-чему научился. Не надо требовать от человека его биографии и его возраста слишком многого. Увы, научился он так себе. Истории с выборами 1996 года, с чеченской войной, с некоторыми указами Бориса Николаевича показывает, что он остался реальным политиком коммунистической закалки. Но это был искренний человек, стремившийся продвинуться в верном направлении. Не всегда это у него получалось, как это случилось, прежде всего, на Кавказе.
Михаил Сергеевич Горбачев тоже реальный политик. Думаю, что его роль в истории точно определена. Она велика и почетна. Он заслуженный Нобелевский лауреат, вошел в историю. При этом, я думаю, во времена, когда Горбачев определял политику нашей страны, было много ошибок. Достаточно вспомнить и Тбилиси, и Баку, и ошибок, граничащих с преступлениями или даже прямо преступных - например, Вильнюс. Я думаю, что персональная вина Михаила Сергеевича в этом случае не так велика, как кажется. Он действовал (и он, и другие "архитекторы перестройки") в условиях вероломной "реальполитик", которая диктует свои методы.
Я хотел бы посмотреть, кто повел бы себя на месте Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе в том, тогдашнем Политбюро, лучше, нежели эти трое. Думаю, что их съели бы с потрохами. А наше общество было тогда не в состоянии (как впрочем, и сейчас) решительно защитить своих политических лидеров, провозгласивших реформацию страны. Поэтому вопрос этот очень сложный.
Но мы, общество, обязаны давить на власть. А власть обязана быть чувствительной к этому давлению.
- А как общество может давить на власть? Вас не смущает, что, например, обращение 95 тысяч интернет-пользователей в защиту Светланы Бахминой осталось без ответа?
- Когда вы делаете хорошее дело, вы не должны задумываться о том, что это может оказаться бесполезным. По-моему, самый правильный рецепт - поступай как должно и будь, что будет. Да, 95 тысячам обратившимся к президенту нанесено жестокое оскорбление, о них вытерли ноги. Но неудача здесь и сейчас вовсе не означает, что действие было бесполезным и бессмысленным. Нравственные поступки никогда не бывают бессмысленными. Вот к чему надо привыкнуть. Значит, это давление было недостаточным. 95 тысяч подписей оказалось мало. Надо стараться, чтобы таких подписей становилось больше. Надо прибегать и к другим формам протеста.
У нас на Западе много соседей, которые когда-то были нашими колониями. Они сумели переломить ход своей истории. Почему мы считаем, что не способны сделать то, что способны были сделать Польша, Чехословакия, Венгрия?
