Уважаемые коллеги, российские участники дискуссии, на мой взгляд, очень верно и точно обрисовали политическую ситуацию в современной России и перспективы модернизации. К сказанному хотел бы добавить некоторые соображения о восприятии общественным мнением Запада того, что происходит в России.
Вектор нашего политического развития изменился. Перестройка Горбачева была поворотным пунктом, завершившим коммунистический эксперимент. Но развитие, происходившее здесь в течение 20-25 лет после того, менее всего представляло поступательный, однонаправленный процесс. По меньшей мере, в последнее десятилетие начался обратный отсчет времени. Во внутренней и внешней политике страна уверенно идет назад. Очень многое из того, что было достигнуто при Горбачеве в 1980-х годах, да и после того — в начале 90-х, — утрачено. Утрачено, конечно, не все. В советские времена мы не вернулись — об этом говорит хотя бы то обстоятельство, что мы здесь можем вести дискуссию с нашими немецкими друзьям свободно. Но утрачено многое.
Я не думаю, что нам грозит возврат к военной конфронтации, к гонке вооружений и локальным войнам, в которых Россия и Запад проверяют силу друг друга. Но противостояние России и Запада возрождается в иных формах и приобретает нередко острый характер. Оно теперь не грозит термоядерной катастрофой, но оно чрезвычайно вредно сказывается и на нас, и на вас. Не мое дело разбирать меру ответственности каждой из сторон и критиковать внешнюю политику западных правительств. Любителей этого вида политического спорта в моей стране довольно. Им отдано лучшее время на каналах государственного телевидения, где они решают не столько внешнеполитические, сколько внутриполитические задачи.
Наша проблема — это режим так называемой «управляемой демократии» внутри страны (изобретатели этого изящного определения по малой исторической образованности скорее всего не знают, что у них был предшественник — президент Индонезии Сукарно, провозгласивший режим «направляемой демократии», и не помнят, чем это обернулось для его государства) и внешняя политика. В ней, наряду с некоторыми разумными шагами, присутствуют действия резкие, аррогантные.
Напомню один забытый эпизод. Когда в декабре 1992 г. министр иностранных дел РФ Андрей Козырев на конференции СБСЕ в Стокгольме сначала объявил, что наша страна возвращается к великодержавной имперской политике, а затем, взяв слово вторично, объяснил, что «зачитанный раньше текст … не имеет никакой силы» и представляет собой не более чем «аккуратную компиляцию из требований далеко не самой крайней оппозиции в России», это было лишь облаченное в непривычную форму предупреждение, что внешнеполитический курс Горбачева — Шеварднадзе обратим и в России есть силы, помышляющие о возврате к прошлому. То, что тогда могло показаться лишь шокирующим приемом, сбылось. В известной мюнхенской речи В.Путина 2008 г.был лишь обозначен разворот, уже произошедший в политике.
Внешняя политика России, как это часто бывает, является продолжением, эманацией политики внутренней, ибо ничто так не консолидирует население вокруг власти, как импозантные жесты, выдаваемые за твердое отстаивание мировой роли России. Очень многих распирает гордость «за державу»: они редко задумываются над тем, к примеру, сколько квартир для бездомных офицеров можно было бы построить вместо затрат на демонстрацию российского флага на дальних морях и океанах.
Все это, конечно, наши проблемы, и никто за нас их решать не будет. Господин Райнер Штиннер, депутат Бундестага, справедливо отметил, что германская внешняя политика определяется интересами и ценностями. Александр Гольц завершил свое выступление словами: лучшее, что может сделать Запад — это действовать в соответствии с собственными интересами и ценностями. Я позволю себе развить эту мысль и выскажу, возможно, спорные соображения о том, что в России соответствует — и что не соответствует, с моей точки зрения, интересам и ценностям Запада. Особенно ценностям, которые не всегда совпадают с теми или иными интересами (ибо интересы многообразны и нередко сталкиваются друг с другом), но в конечном счете, в главном слишком от них отклоняться не должны. Так вот, главный, коренной, долговременный интерес западных обществ в отношении России, на мой взгляд, заключается в том, чтобы Россия развивалась как демократическая страна. Чтобы модернизация, которая сейчас будто бы поставлена в порядок дня, включала не только технические и экономические, но в первую очередь — социальные и политические компоненты. И чтобы взгляд на Россию не искажался синдромом китайского скачка последних десятилетий.
Замечу в этой связи только, что Россия - не Китай и воспроизведение здесь феномена авторитарной модернизации не только негуманно с точки зрения ценностей европейской цивилизации, но и невозможно в 21 веке. Если «китайский вариант» модернизации и был осуществим у нас (что вообще спорно), то такая возможность была упущена, когда сломали НЭП.
Россия проходила разные модернизации. Один из выступавших поставил в один ряд модернизации при Петре I, Александре II и Сталине. Перефразируя одесскую прибаутку, я бы сказал, что между ними даже не две, а четыре большие разницы. Ибо при Петре несомненный технический прогресс, «окно в Европу», возведение великого города на Неве сопровождалось колоссальным расхищением и истощением жизненных сил нации и укреплением крепостного строя — исторического проклятия России. А реформы Александра II — при всей их неполноте и противоречивости — покончили с крепостным правом. Они дали независимый суд и систему городского и земского самоуправления. Из них вырастала независимая от властей гражданственность — со временем и в политике. О каннибальской «модернизации» Сталина нечего и говорить: ее методы и последствия хорошо известны.
Наши германские друзья не должны покупаться на вошедшие у нас теперь в моду разговоры о модернизации. Ибо рассуждения на тему «свобода лучше, чем несвобода» и т.л. существуют сами по себе, а реальная политика менее всего предусматривает установление действительного контроля общественных институтов над властью, развязывание общественной инициативы на уровне «корней травы», без чего современная модернизация немыслима.
Из того, что российская политика, государственный строй России несочетаемы с ценностями Запада, вовсе не вытекает, что ответом должно стать усиление конфронтации. Выбор Запада в отношениях с Россией не сводится к ложной дихотомии: изоляция авторитарного режима или сотрудничество с ним. Год с небольшим тому назад известные российские ученые, мои политические друзья Л.Гудков, И.Клямкин, Г.Сатаров и Л.Шевцова, отрекомендовавшие себя как либерально настроенные российские интеллигенты, опубликовали в Washington Post заявление, в котором, в частности, говорилось: «...Мы не призываем наших коллег-демократов заниматься «распространением» демократии в России. Подобные попытки контрпродуктивны и служат лишь дискредитации российских демократов, позволяя государственной пропагандистской машине клеить им ярлыки «агентов Запада». Однако мы не понимаем, как можно надеяться на сотрудничество с Россией, игнорируя тенденции ее внутриполитического развития и принципы, по которым действует российское государство». Наша «страна крайне нуждается в расширении любых связей с Соединенными Штатами и Западом, но ценой такого сотрудничества не должен стать отказ Вашингтона от правильного понимания происходящего в России или игнорирование основополагающего характера ее политической системы». Казалось бы, естественной реакцией Запада на обращение авторитетных российских экспертов должно было стать, как минимум, заинтересованное обсуждение поставленных в нем вопросов. К сожалению, обостренная постановка проблемы, насколько мне известно, ушла в песок. «Ошарашенное авантюрностью нашей правящей команды, западное сообщество неожиданно для себя, - утверждает Л.Шевцова в другой публикации, - стало гарантом, обеспечивающим выживание рантье, сырьевой модели капитализма и авторитарной власти, которая опирается на антизападную риторику».
Продолжу эту линию рассуждений. Менее всего следует всерьез верить тому, что «заграница нам поможет». Наши проблемы, повторю, можем и будем решать (или не сможем решить) мы сами. Но авторитарная Россия — это не только наша, но и ваша проблема. Недемократическая Россия, учитывая ее место в мире, опасна. Об этом убедительно говорил и писал Юрий Афанасьев. Власть вне общественного контроля в стране, которая напичкана атомными боеголовками и атомными электростанциями, тащит из прошлого колоссальный арсенал оружия, подверженный сбоям и катастрофам, произвольно решает проблемы экологии (пример Байкала) и т. д. - и вдобавок амбициозна, обладает правом вето в СБ, от решений которого во многом зависит безопасность в неспокойном мире, - эта власть (даже безотносительно к ее намерениям) представляет вызов сообществу демократических стран.
Но ответ на этот вызов не может быть жестким и однолинейным. Зарубежный бизнес записывает в свой актив расширение экономических связей с Россией, совместные проекты и т. п. Такова его природа и какое-либо морализаторство по этому поводу неуместно. Не надо только представлять своим соотечественникам дело так, что тем самым он способствует здесь прогрессу и модернизации. Вкрапление западной технической культуры на российских предприятиях, создание точечных высокотехнологичных объектов с участием иностранного капитала, ученых и инженеров, вероятно, небесполезно. Но это еще не модернизация, и не следует предаваться иллюзиям, будто бы это само по себе способствует демократизации России.
Более сложные задачи в отношениях с Россией приходится решать западным политикам и дипломатам. Для европейских стран одним из приоритетов является (и еще какое-то, хотя и не бесконечное время будет являться) бесперебойное поступление энергоносителей. Для НАТО немаловажное значение имеют коммуникации в Афганистан через территорию России и зависимых от нее среднеазиатских государств. Для США, Израиля, сообщества западных государств в целом жизненное значение имеет согласие России в СБ на какие-то меры, пусть паллиативные, ограничивающие ядерные амбиции Ирана или Северной Кореи. Политикам приходится находить какие-то компромиссные решения, делать уступки. Можно сколько угодно обличать Realpolitik, но в нашем несовершенном мире уклониться от нее, к сожалению, нельзя. Дипломаты к тому же связаны этикетом, спецификой своей профессии. Изыскивать взаимоприемлемые решения, опирающиеся на реально существующие по этим и многим другим вопросам общие интересы, можно и нужно.
Неправомерные же уступки начинаются там и тогда, когда для достижения пусть важных, но частных результатов в жертву приносятся интересы коренные, ценности принципиальные. В виде, допустим, признания на официальном уровне постсоветского пространства «зоной привилегированных интересов» режима, рассматривающего расширение НАТО как угрозу национальным интересам России. Или уважительное признание такой интерпретации российских исторических традиций, которая исключает постановку вопроса о нарушении прав человека и обязательств, взятых на себя государством, привлеченным в «большую восьмерку» и претендующим на включение в сообщество демократических стран, на равноправное участие в решении мировых дел.
И, наконец, особого рода требования, на мой взгляд, справедливо предъявить к общественным деятелям и парламентариям. Они, как и ученые, не связаны ограничениями,которые на иных фигурантов накладывает участие в исполнительной власти и переговорных процессах. Их забота — не столько интересы (во всяком случае — частные, особые, ситуативные), сколько ценности. Поэтому мы вправе ожидать от наших друзей, либералов и демократов Запада, что их разговор с собственными гражданами о том, что происходит в России, будет вестись без дипломатических экивоков и умолчаний, без ложно понимаемой политкорректности.
Именно эти люди в первую очередь формируют общественное мнение в демократических странах. И никто кроме них не донесет до своих сограждан, как складываются теперь в России отношения между чиновником и предпринимателем, каким деформациям подверглись избирательное законодательство и избирательная система, на какой уровень низведены представительные учреждения, как работают следствие, суд и спецслужбы, как реализуются конституционные права наших граждан и т. д.
Политики демократических стран, обдумывая и предпринимая те или иные шаги, вынуждены принимать во внимание общественное мнение в своих странах. Не иммунны по отношению к нему и российские политики — времена автаркии и изоляции миновали, думаю, необратимо. Не зря даже такой поверхностный укол, как запрет на въезд в демократические страны чиновникам, повинным в разного рода злоупотреблениях, вызывает чувствительную реакцию. Наша правящая элита должна знать, что восприятие ее политики на Западе будет определять не разбор оттенков в публичных выступлениях, а реальное положение с соблюдением демократических норм в России. Я не преувеличиваю эффект просвещения публики на Западе на предмет положения дел в России, но это доступный инструмент, которым грешно было бы пренебречь.
Виктор Шейнис
