Собралось (бы) много людей очень разных, у которых часто ничего общего, кроме самого Щекочихина, и не было.
Он бродил бы счастливый, обнимая каждого и заразительно смеясь любой шутке или нелепице. Он подводил бы старых и верных товарищей к недавно обретенным, рекомендовал обе стороны восторженно и в превосходных степенях и требовал дружбы навеки.
В нем был романтизм детства, когда знаешь, что вазу разбил приятель, но берешь вину на себя, чтобы не нарушать перед мамой образ друга, тобой же созданный.
Как австралийская овчарка, он гуртовал свое стадо, порой не замечая, что в нем порченая овца. Или не веря, точнее.
«Мы — команда!» — говорил он, имея в виду бесчисленных товарищей, где бы они ни были географически и каким бы частным делом ни занимались.
Поразительно, но при своей, на сторонний взгляд, неорганизованной жизни он поразительно много успевал. Писал замечательные, а порой определяющие ход дальнейшей жизни газеты статьи, воспитывал молодых (немногим моложе его журналистов), создавал пьесы, которые шли по стране с успехом и шумом, сценарии фильмов, заставлявших серьезно думать о молодых жизнях, выступал, пел, любил.
Он был открыт для мира, как никто рядом. И не зная страха, даже с юмором, бравировал отвагой, впрочем, сильно принижая опасность, которой подвергался.
Иногда на него накатывала таинственность, и он, сидя за своим столом, напускал густой туман недоговоренности, чтобы через десять минут полностью и как по писаному рассказать текст, который через несколько дней будут передавать из рук в руки ошарашенные читатели. «Разве можно об этом и так писать?» Он мог.
В «Литературке» мы сидели втроем в одном кабинете. Юра, я и Неля Логинова — наш самый главный редактор и друг.
— Убери первый абзац, — говорила она мне, не читая еще текста, и почти всегда была права.
С Юрой у нее были длинные разговоры и торговля за каждое слово, которым дорожил, однако аргументы принимал. Как и в последующей своей политической жизни. Кивал головой и улыбался снисходительно: мол, знаю больше вашего, но пока доказать не могу — соглашаюсь.
Щекоч был жизнерадостным и позитивным настолько, что это вызывало недоумение.
Денег нет, жить негде, проблемы с женами, врагов не меньше, чем друзей, — занялся бы своим устройством, а он с азартом и открытым забралом улучшает мир для всех.
Ничего от политика в нем не проживало. Ни вероломства, ни разумного прагматизма, ни расчета, которые могли бы улучшить его материальное положение или статус.
Он был боец по природе. И воевал с реальными разбойниками, а не с ветряными мельницами. Благородный рыцарь. Но в бумажных доспехах.
Он бы жил и жил, радуя друзей и незнакомых людей, которым был впору его голос, писал бы статьи, бился б за честную жизнь, песни бы пел под гитару, смеялся по пустякам, радовался миру и незаметно для себя украшал бы нашу современность, а его убили.
Оригинал статьи здесь
