В московском офисе партии «Яблоко» открылась выставка «Ингушское дело. Протест достоинства»

21 июля в московском офисе «Яблока» прошло открытие выставки «Ингушское дело. Протест достоинства». Выставка посвящена семерым лидерам ингушских протестов: Малсагу Ужахову, Ахмеду Барахоеву, Зарифе Саутиевой, Мусе Мальсагову, Исмаилу Нальгиеву, Багаудину Хаутиеву, Бараху Чемурзиеву.

«Ингушское дело» - одно из самых громких политических дел. Оно было возбуждено в отношении лидеров протестов против закрепления границы между Чечней и Ингушетии без проведения референдума. Дело длится уже более двух лет. 

Фигурантов дела обвиняют в организации насилия в отношении силовиков, создании экстремистской организации и участии в ней. Также предъявлено обвинение в «создании и руководстве некоммерческой организацией, деятельность которой сопряжена с побуждением граждан к совершению противоправных деяний». Под организацией имеется в виду Совет тейпов ингушского народа, теперь ликвидированный Минюстом.

В ходе церемонии открытия выставки, которая прошла в дистанционном формате (на платформе ZOOM), выступили эксперты, адвокаты обвиняемых, правозащитники.

Юрист Ксения Лаврентьева и председатель партии Николай Рыбаков. Фото: пресс-служба партии

Председатель партии «Яблоко» Николай Рыбаков напомнил, как лично выступал на митинге в Магасе в марте 2019 года.

«Я очень хорошо помню ту атмосферу, когда все площади заполнены машинами и людьми. Я помню атмосферу уважения людей друг к другу и готовность слышать ораторов и сопереживать им. Люди вышли на площадь, потому что власть отказывалась их слушать и разговаривать с ними. Сейчас в заключении, под судом находятся старейшины республики – уважаемые люди. Власть обязана освободить этих людей и сесть за стол переговоров. Разговаривая языком силы, нельзя построить диалог», - заявил Рыбаков.

Правозащитница Елена Виленская подчеркнула, что протест в Ингушетии был самым многочисленным за последнее время.

«Дико считать фигурантов дела экстремистами, они исповедуют ненасилие как действие. Цель выставки – привлечь внимание к людям, которые подвергаются преследованию», - сказала Виленская. 

Ингушский правозащитник, председатель координационного совета неправительственных организаций Ингушетии Магомед Муцольгов, рассказал об истории территориального конфликта, а также репрессиях в отношении участников народного протеста Ингушетии.

«Больше половины населения республики принимали участие в мирном протесте. Региональная власть и федеральный центр не услышали собственный народ и начались репрессии. Нас решили публично наказать», - заявил Муцольгов.   

Журналист, автор проекта об ингушских протестах «Фортанга» Изабелла Евлоева вспомнила, что с первого дня протеста в республике был отключен интернет. Впоследствии, чтобы освещать процесс, была создана «Фортанга». 

Председатель Ингушского регионального отделения «Яблока» Руслан Муцольгов рассказал о каждом из лидеров протестного движения, подвергшихся репрессиям.  

«Все лидеры протеста стали национальными героями – они защищали интересы народа в ущерб своему благополучию. Им важна судьба своего народа», – отметил Руслан Муцольгов.  

Директор Центра содействия международной защите, адвокат Ахмеда Барахоева Карина Москаленко подчеркнула, что по Ингушскому делу работать очень сложно, поскольку «сердце за обвиняемых болит каждый раз». 

Адвокат Ева Чаниева, рассказала о том, что кроме Кабардино-Балкарии никто не согласился принять незаконно задержанных людей.

«Этих людей на вертолете привезли в Кабардино-Балкарию. Я не помню, чтобы когда-либо даже самых опасных преступников перевозили из одной республики в другую на вертолете. Когда эти люди проживают с тобой в одно время, ты видишь, как они преследуются. Ты можешь понять, насколько они – политические заключенные», – отметила Чаниева. 

Руководитель программы «Горячие точки» правозащитного центра «Мемориал» Олег Орлов, защищающий Зарифу Саутиеву, сказал, что «протест достоинства» — это абсолютно точное определение. 

«Протест получился очень достойный. Хоть он и не добился (на тот момент) своих целей, но показал пример всей России. На протяжении двух недель громадный протест проходил так, что не было создано повода сказать, что протест создавал хоть какую-то угрозу безопасности. Это испугало федеральный центр», –  заявил Орлов. 

Руководитель программы «Поддержка политзаключенных» Сергей Давидис рассказал об оценке «Мемориалом» уголовных дел против участников и лидеров ингушского протеста.

Директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская подчеркнула, что протест был в защиту интересов ингушского народа, а не против государственности. 

Антрополог Денис Соколов, отметил, что гражданские активисты Ингушетии оказались более зрелыми, чем их оппоненты из федерального центра и правительства республики. 

«Ингушский протест – это символическое событие, когда маленький народ борется на сохранение государственности. В такой стране как наша нельзя действовать так, как действует Москва в Ингушетии», - сказал Соколов. 

Председатель Ставропольского регионального отделения «Яблока» Виталий Зубенко, подчеркнул, что власть не понимает того, что ингушский народ не простит, и этот протест всё равно имеет место, люди о нем помнят, ингуши сражались за правду. 

На выставке представлены рисунки детей и внуков фигурантов Ингушского дела, портреты и биографии обвиняемых, фотографии с акций протеста против изменения границ. 

Выставка открыта для посещения по будням с 11 до 19 часов с 22 июля по 1 сентября. 
Адрес: Москва, ул. Пятницкая, д. 31, стр. 2.

Стенограмма открытия выставки

Николай Рыбаков: Для меня лично особенно важно участие в сегодняшней встрече и в открытии этой выставки не только потому, что партия «Яблоко» была единственной, которая поддержала ингушский протест, но и потому, что я сам лично приезжал в Магас и участвовал в этом митинге и выступал на нем. Поэтому те люди, портреты которых сейчас в этом пространстве вокруг нас, и все смогут, придя в офис, увидеть портреты этих людей, то я встречался с ними на центральной площади Магаса.

Это невероятное впечатление, когда в 9-тысячном городе 20 тысяч человек участвуют в собрании, участвуют в митинге. И я очень хорошо помню атмосферу, когда вы подъезжаете к городу, и все его улицы, все площади, все даже поля на подъезде к городу заполнены машинами, заполнены людьми, которые идут на центральную площадь. Я помню атмосферу, которая стояла на этой площади. Прежде всего это атмосфера уважения, взаимного уважения людей друг к другу и готовность слышать выступления, слышать ораторов и сопереживать им, сочувствовать.

Потому что главное, из-за чего вышли люди на площадь – из-за того, что власть отказывалась их слушать и отказывалась с ними разговаривать. А люди по всей стране хотят, чтобы их слышали, с ними разговаривали и чтобы их мнение было значимым. Это действительно один из самых знаковых процессов нашего времени. К большому сожалению, на мой взгляд, может быть, вы со мной не согласитесь, он не имеет такого внимания, какое должен иметь. Потому что сейчас в заключении под судом находятся старейшины республики, уважаемые люди в республике. Особую боль у меня вызывает то, что на скамье подсудимых в заключении почти все это время, за исключением очень небольшого промежутка времени, находится Зарифа Саутиева – женщина, задержанная в ходе этих мирных протестов. У людей есть право выходить на улицы наших городов и высказывать то мнение, которое они считают правильным.

Я считаю, что власть обязана прекратить преследования этих людей, освободить их и сесть за стол переговоров разговаривать с людьми, чтобы услышать, какая их позиция, какие их требования, что они считают важным. А разговаривать со своим народом языком силы невозможно и недопустимо. И на этом нельзя построить Россию такую, какую мы хотим построить, в которой людей уважают, где они имеют право голоса и где они имеют влияние на те решения, которые принимает власть.

Я хотел поблагодарить адвокатов, которые борются в этом суде. Мы, конечно же, следим за всеми сводками, которые получаем сейчас с этих заседаний. Огромное вам спасибо за ту работу, которую вы выполняете. А тем людям, которых сейчас преследуют, я хочу пожелать мужества, сил, выносливости, и их семьям – дождаться как можно скорее своих близких. Спасибо вам большое.

Фото: пресс-служба партии

Ксения Лаврентьева: Николай, спасибо. Теперь мы хотели бы предоставить слово Елене Юрьевне Виленской. Елена Юрьевна – правозащитница, и она одна вместе с Хавой Хазбиевой является соорганизатором данной выставки «Ингушское дело. Протест достоинства». Елена Юрьевна, мы вас слушаем.

Николай Рыбаков: Здравствуйте, Елена Юрьевна.

Елена Виленская: Здравствуйте. Спасибо большое.

Идея у нас с Хавой возникла давно. И возникла она потому, что, действительно, Ингушское дело, этот протест был по сути самым многочисленным за последнее время. И как-то сначала к нему было какое-то внимание приковано, а потом постепенно (и довольно даже быстро) этот интерес как-то ушел на второй план. Я имею в виду граждан России. Тяжело было, потому что трех человек я знаю лично из тех, кто сейчас сидит. И Бараха Чемурзиева, потому что он петербуржец, вообще 30 лет прожил в Петербурге. Мы очень многое здесь сделали. Это удивительный, совершенно потрясающий человек, очень сдержанный, очень образованный и очень понимающий ситуацию в Ингушетии. И когда он решил переехать из Петербурга в Ингушетию, то он занялся очень важным делом – по сути устанавливать отношения, связи с интеллигенцией в Северной Осетии. Я знаю Ахмеда Барахоева, который нас возил по горной Ингушетии. Ну, Зарифу Саутиеву, которая очень дружит с музеем Ахматовой, и там очень переживают за ее судьбу, потому что их музей тоже входит в ассоциацию Музеев памяти.

И нам было очень важно с Хавой этой выставкой привлечь прежде всего внимание к этому протесту и к тем людям, к тем вообще уникальным личностям, которых абсолютно незаконно сейчас держат в застенках. Каждый из них представляет и весь ингушский народ, и какую-то определенную часть общества одновременно. Это самые уважаемые люди в Ингушетии. Совершенно дико считать их экстремистами. Это те люди, которые как раз исповедуют ненасилие как действие. То есть цель была – и организовать эту выставку, привлечь внимание к этим людям, которые подвергаются преследованию, и вообще к этой проблеме.

К сожалению, я очень часто с этим сталкиваюсь и сталкивалась, когда с людьми в других частях России говоришь о Кавказе, то люди в своем сознании очень часто отделяют республики Кавказа от остальной части России. То есть это для них как бы заграница.

И есть такое деление даже среди многих активистов – «у нас» и «у них». И преодолеть эту границу, эту грань было очень важно. Что это все мы, что это мы граждане России, это с нами происходит. И, более того, очень многие репрессивные методы отрабатываются сначала на Северном Кавказе, а потом переносятся на остальную часть России. Мы очень благодарны с Хавой тем людям, которые сразу откликнулись помочь нам оформить эту выставку. И это, как всегда в Петербурге, очень активно и сразу откликаются, это «Интерьерный театр». То есть мы очень благодарны Николаю Беляку, и Фуату Самигуллину, и Марку Борнштейну, которые безусловно сразу стали нам помогать, разрабатывать дизайн, монтировать, и помогали отбирать материал. И всем тем людям, которые потом эту выставку монтировали в Петербурге, перевозили ее в Москву. Вам, кто принял ее у себя.

И хочется надеяться, что, в общем-то, вода камень точит, и все-таки удастся преодолеть какое-то то ли непонимание, то ли стену эту молчания, и стену, которая разделяет как-то этот ингушский протест от остальных протестов России. И, честно говоря, действительно, это протест достоинства, потому что это же чеченцы, ингуши, другие народы Кавказа – это просто какие-то вечно виноватые, вечно вражеские народы. Так их представляют в России, к сожалению. Вечно наказуемые непонятно за что. И при этом люди столько лет хранящие в своей семейной памяти, в своей исторической памяти эту просто цепь бесконечных преследований, трагедий, проявляют такое терпение, такую сдержанность и такое достоинство.

Спасибо вам большое за то, что приняли эту выставку. Я очень надеюсь, что благодаря очень сильному составу адвокатов и солидарности нашей все-таки удастся вырвать наших ингушских сидельцев, наших друзей из тюрьмы, из застенок. Спасибо.

Николай Рыбаков: Спасибо большое, мы тоже на это очень рассчитываем.

Ксения Лаврентьева: Да, спасибо вам большое. Действительно, вы проделали огромную работу, это очень хорошая, очень подробная выставка. Спасибо вам и спасибо Хаве Хазбиевой за то, что таким образом привлекаете внимание к этому уголовному делу.

А теперь мы бы хотели пригласить выступить Магомеда Адамовича Муцольгова. Он помимо того, что был непосредственным участником протеста, он является известным ингушским правозащитником, он председатель Координационного совета неправительственных организаций Ингушетии, и помимо прочего Магомед Адамович также является лауреатом премии Московской Хельсинской группы в области защиты прав человека. Мы просим Магомеда Адамовича как непосредственного участника этих событий рассказать и описать масштаб тех событий, что этот протест значил для Ингушетии.

Магомед Муцольгов: Друзья, коллеги, вы меня слышите?

Ксения Лаврентьева: Да.

Николай Рыбаков: Да, добрый вечер, здравствуйте, Магомед.

Ксения Лаврентьева: Здравствуйте.

Магомед Муцольгов: Я приветствую вас, здравствуйте.

Я постараюсь очень коротко рассказать об исторических факторах, способствующих массовости протеста и его последствиях. Конечно же, нужно начать со сталинской депортации 1944 года, когда весь ингушский народ был депортирован, как и многие народы Советского Союза. В результате этой депортации мы потеряли около 45% своего народа, более того, мы потеряли свою Родину, я уже не говорю об исторических, экономических, культурных ценностях, которые невозможно сегодня восстановить. И после... Мы знаем, что наша страна осудила сталинские репрессии, признав их античеловеческими и незаконными. Более того, в современной России был принят закон, на мой взгляд, самый гуманный – это закон о реабилитации репрессированных народов. Но, к сожалению, реабилитации не получилось.

В нее входила и территориальная реабилитация. По возвращению на Кавказ ингуши не смогли жить, им не вернули пригородные ингушские села Пригородного района. И в результате чего мы столкнулись с новой трагедией: в 1992 году произошла этническая чистка, и в этой этнической чистке погибло около 500 человек, около 200 человек пропало без вести, 65 тысяч людей были вынуждены покинуть свои дома и приехать в Назрань, и 16 населенных пунктов были снесены с лица земли, разграблены. Вот в таких условиях формировалась, восстанавливалась, воссоздавалась государственность республики, территориальный вопрос – это очень серьезный вопрос, очень сложный вопрос для Ингушетии.

Но потом, все знают историю, произошло две Чеченских войны, в результате которых Ингушетия приняла еще около 300 тысяч беженцев, что превысило собственное население республики. Но и этим не ограничилось происходящее: начались контртеррористические операции так называемые, и за Чечней последовали северокавказские республики, Дагестан, Ингушетия, в большей степени Ингушетия. И у нас вновь началась практически гражданская война, в результате которой погибло и пропало без вести более 2 тысяч людей. Вот в этих сложных условиях начало формироваться новое гражданское общество Ингушетии, которому, естественно, никто не помогал. Власть, естественно, не то что поддерживала, а всячески преследовала неправительственные организации, правозащитников, активистов, СМИ.

И вот в этих условиях формирования, когда власть погрязла в корпорации, когда силовые структуры, оборотни в погонах, безнаказанно творили свои бесчинства, когда подход власти имитировал деятельность, был такой формализм, когда никто не обеспечивал безопасность граждан, никто не обеспечивал их благосостояние... Вот новое гражданское общество, которое научилось реализовывать конкретные целевые проекты в области гуманитарного направления, благотворительности, правозащитных, информационных технологий, с учетом новых реальностей – вот эти люди заслужили уважение и доверие у населения республики, они научились работать без всякой поддержки, опираясь на общество, на свои силы и ресурсы. Вот именно эти люди возглавили протест в 2018 году.

Я чуть-чуть напомню, в 2009 году, когда в результате опять же народных протестов, только не таких массовых, фактически развернутой гражданской войны был смещен с должности президент республики Мурат Зязиков, назначен 31 октября 2008 года Юнус-Бек Евкуров. После своего назначения первый закон, который он принял, это был закон о местном самоуправлении, и тогда он провел целый ряд встреч с духовенством, с общественностью, объясняя, что федеральный центр просит установить границы, что мы с чеченцами братья, что это граница формальная, и федеральный центр настаивает на установившихся границах и речь о Пригородном районе на границе с Северной Осетией не идет, и это будет решено в соответствии с Конституцией Республики Ингушетия и в соответствии с федеральным законом о реабилитации репрессированных народов. И общественность согласилась, более того, сначала Чеченская Республика приняла 11 февраля закон и только через 2 недели было принято Ингушетией.

Но в 2018 году Юнус-Бек Евкуров с Рамзаном Кадыровым самостоятельно, без общения, без референдума решили установить, изменить территорию республик, в результате чего мы теряли значительную часть. Более того, вместо объяснений Юнус-Бек Евкуров стал хамить своей республике, своему народу. Ну и ингуши не могли с этим согласиться. Ингушское общество выросло, уже встало на ноги без поддержки власти, оно требует уважения к себе, поэтому люди начали протестовать. Люди, во-первых, пришли поддержать своих депутатов, люди требовали соблюдать закон и проявлять уважение. Вместо этого мы видим, как Юнус-Бек Евкуров попытался изменить референдум, а я хочу напомнить, что протест возглавили руководители наиболее эффективных неправительственных организаций, наиболее уважаемое духовенство.

И вот в рамках этого протеста фактически, да, это же не один день, это было много массовых акций, это был мирный протест, это был всенародный протест, и это был законный протест, прошел 2-недельный беспрерывный митинг, где участвовало больше половины взрослого населения республики, такого в России нигде не было, больше половины взрослого населения принимали участие. Более того, было проведено 32 схода граждан из 44 населенных пунктов, которые имеются в республике, был проведен Съезд тейпов Ингушетии, был проведен Всемирный конгресс ингушского народа. Эти требования поддержали около 40 ингушских общин и диаспор в разных городах страны нашей и мира. Более того, ингуши собрали 51 тысячу подписей, более 51 тысячи подписей к обращению к президенту страны с просьбой отменить это соглашение, уволить Евкурова и назначить прямые выборы.

Но федеральный центр и региональная власть почему-то не услышали собственный народ, и начались репрессии. И эти репрессии были беспрецедентны по своим масштабам. Федеральный центр поддержал обиженных генералов, и нас решили публично наказать на нашем часто... Елена правильно сказала, Северный Кавказ является примером, где обкатывают все технологии не очень хорошие, я бы сказал, очень пагубные, преступные технологии, и они потом перетекают в соседние регионы, другие регионы нашей страны. И вот мы увидели действительно крупные по масштабам, самые массовые репрессии. Где вы видели, чтобы на вертолетах вывозили людей, которых привлекли к административной ответственности? Наши лидеры протеста были перевезены в соседнюю республику на вертолетах, чтобы отбыть наказание 10 суток.

Административным репрессиям подверглись более 300 человек. Обыски, постоянные преследования, давление заставили закрыть 40 неправительственных коммерческих организаций, 5 организаций попали в список иностранных агентов. Часть участников протеста была вынуждена покинуть республику, около 50 уголовных дел. И до сих пор наказанию подвергшиеся люди сегодня сидят, узаконено, да, их арест узаконен, но он незаконен и несправедлив, и российские правозащитники признали их политзаключенными. Более того, я скажу, это не что иное, как судилище.

Реально, вы посмотрите, кто на скамье подсудимых, – это два уважаемых старика, которые являются один председателем Совета тейпов республики, второй представитель духовенства; это молодая девушка, замдиректора мемориала жертв политических репрессий; это председатель ингушского отделения Российского Красного Креста Муса Мальсагов; это председатель общественной организации «Опора Ингушетии» Барах Чемурзиев; это председатель Координационного совета молодежных организаций Багаудин Хаутиев; председатель организации «Выбор Ингушетии» Исмаил Нальгиев; сопредседатель Всемирного конгресса ингушей, бывший министр внутренних дел Ахмед Погоров. Посмотрите, эти люди, эта элита гражданского общества, сегодня за то, что отстаивали честь и законность республики, подверглись таким вот репрессиям.

Я еще хочу напомнить… Я не верю случайностям: совсем недавно уже уволенный бывший глава республики Евкуров в качестве замминистра обороны летал в Белоруссию, и пару дней назад мы видели с вами масштабные, точно такая же войсковая операция, как в Ингушетии, против представителей СМИ и неправительственных организаций. Может быть, вы верите в случайности, я не верю в случайность происходящего.

Поэтому эти репрессии ни к чему хорошему не приводят, я не могу их назвать не то что неправовыми, даже политическими не могу назвать. Это банальная месть обиженных генералов, которые считают себя выше закона, которые никак не хотят соблюдать интересы народа. К сожалению, мы с этим сталкиваемся, к сожалению, эти люди страдают, и нам приходится говорить об этом и ждать, пока их освободят.

Спасибо вам за то, что вы уделяете этому внимание, людям, которые действительно являются цветом российского гражданского общества, его совестью. Многие журналисты говорят, что наши протесты в Ингушетии были эталоном, называли этот протест протестом достоинства. Я согласен, это действительно достойный протест, который показывал, как нужно мирно бороться за свои права. К сожалению, власть нас не услышала.

Фото: пресс-служба партии

Ксения Лаврентьева: Магомед Адамович, спасибо вам большое за такое эмоциональное и сильное выступление. Спасибо, что так подробно рассказали об этих событиях, потому что за последние 2 года, которые идет это уголовное дело, уже успело начаться и развалиться «московское дело», успело начаться и развалиться «дворцовое дело». Но, к сожалению, за эти 2 года про «ингушское дело» говорят все меньше и меньше. Спасибо, что вы неравнодушны и уделяете этому так много внимания.

Далее мы бы хотели пригласить выступить Евлоеву Изабеллу. Евлоева Изабелла тоже была участницей этих протестов, она является журналисткой и является также создателем и главным редактором главного информационного ресурса, который называется «Фортанга». Это информационный ресурс об ингушских протестах, который стал таким своеобразным инструментом и голосом этих ингушских протестов, где и сейчас собирается вся информация об обвиняемых и об уголовных делах, которые есть в Ингушетии. Изабелла, вам слово.

Изабелла Евлова: Спасибо, Ксения. Здравствуйте, уважаемые участники мероприятия.

В начале своего выступления хочу напомнить еще об одном лидере протеста, о котором не говорится в анонсе ввиду того, что выставка эта готовилась давно и он был задержан позднее, – это Ахмед Погоров, экс-министр МВД Ингушетии. Это человек, который занимал должность федерального инспектора МВД в течение нескольких лет, человек, который мог спокойно работать на своей должности и не обращать внимания, как делали и делают это многие другие чиновники Ингушетии. Но когда в Ингушетии наступили сложные времена, он оставил свою работу, приехал в республику и отдал всего себя протесту, защите закона, защите прав ингушского народа. Они вместе с Барахом Чемурзиевым проводили антикоррупционные расследования в период протестов, вот в эти полгода, которые изобличали чиновников, которые рассказывали о хищениях федеральных целевых программ, показывали заводы, фабрики, которые были построены лишь на бумагах, но в реалии их не было. И они говорили об этом, раскрывали эти факты, я публиковала эти факты на «Фортанге».

По моему мнению, все эти люди, и Барах, и Ахмед, и все остальные сидящие – это одни из самых достойных людей республики. Не только по моему мнению, а, как сказал Магомед, это люди, которые представляли неправительственные организации или просто сами по себе являлись общественниками. И вот, говоря об этих людях, хочется рассказать о сложностях, с которыми мы сталкивались во время протеста, потому что мы об этом не задумывались, но мы просто делали как бы то... Мы просто не могли по-другому, вот когда началась вся эта история, мы просто вышли.

Но ведь мы столкнулись с государственной машиной, мы столкнулись с системой, которая использовала против нас все свои грязные методы. Это было и создание фейковых каких-то аккаунтов и пабликов в интернете, которые ставили своей целью как бы дискредитировать нас в глазах общественности, и с этим столкнулся каждый из нас, и Магомед Муцольгов, и Барах, и Погоров, и Мальсагов, все-все-все. У нас на Кавказе невозможно быть, например, хорошим специалистом в чем-то и в то же время плохим человеком, это несовместимо, то есть твоя личная жизнь является чем-то неделимым с твоей общественной жизнью. И, понимая это, политтехнологи обрушили на нас всю как бы мощь своих вот таких вот грязных политтехнологий, в принципе это делается и сейчас, в Telegram очень много каналов, которые как бы пытаются дискредитировать лидеров протеста.

Также в период протестов, допустим, я лично столкнулась как журналист с тем, что взламывались мои аккаунты в социальных сетях, люди... Человек в Челябинске, мужчина пришел с копией моего паспорта в офис «Билайна» и сделал дубликат моей SIM-карты, и за одну ночь... Этот дубликат я пыталась перевести на себя, он на себя, таким образом это происходило несколько раз, и это было действительно страшно, потому что ты не готов к таким вещам.

Самое вот такое, что было на протесте, – это то, что с первого дня протеста был отключен интернет в республике, и мы в условиях вот такого шатдауна пытались рассказать миру о том, что у нас происходит. Все эти 13 дней протеста в Ингушетии не было во всей республике мобильного интернета, это говорит о том, насколько власть была не заинтересована в том, чтобы информация о протесте распространялась вообще за пределы республики. Но тем не менее нам удалось рассказать об этом, я стримила на своей странице в Facebook в этот период, тем же самым занималась и Зарифа Саутиева. И как журналист я понимала, насколько важно, чтобы информация подавалась системно, потому что я понимала, что меня могут, например, задержать, а доступа к моему аккаунту не будет и как бы все это пропадет. Именно тогда было принято решение о том, что должен быть создан вот такой вот ресурс, который будет рассказывать о том, что происходит.

Но должна сказать, что перед этим... То есть он не был создан на пустом месте, потому что до этого я собиралась создать такой ресурс, но не общественно-политический, я собиралась переводить мультики на ингушский язык и делать какие-то культурно-просветительские программы, но по факту получилось, что, сторонясь... Я сознательно сторонилась политики, но мне пришлось погрязнуть в ней по самые уши, вот. Таким образом и была создана «Фортанга», которая до сих пор освещает каждый судебный процесс. Для нас это очень важно, потому что, как мы говорили, об «ингушском деле» говорят все меньше и меньше, какие-то даже кавказские ресурсы говорят только о каких-то знаковых событиях, например, изменение меры пресечения, или когда человека выпускают, или приговор. Мы стараемся... Не стараемся – мы ставим своей целью освещать каждый процесс, потому что это очень важно и для тех, кто сидит, это важно и для меня, потому что для меня это как долг перед моими соратниками рассказать о том, что сейчас с ними происходит.

И это важно также потому, что так или иначе я считаю, что мы держим власть в тонусе, потому что им было бы гораздо удобнее, если бы все забыли о сидящих, если бы все забыли об ингушском деле и они тихо и спокойно делали свое дело. Если во время протестов, если во время активной фазы протестов мы были в таком эмоциональном состоянии, то есть нами двигал энтузиазм, нам казалось, что мы сможем изменить жизнь, ситуацию в республике, что мы сможем отстоять закон, мы не зная усталости каждый день встречались, как-то вот работали в этом направлении, это было, с одной стороны, трудно.

Но, с другой стороны, я лично не замечала вот этих трудностей, то, когда всех моих соратников посадили, я столкнулась с другой проблемой, проблемой выгорания, когда ты изо дня в день делаешь одно и то же дело, но ты не получаешь от него результата. Ну, кто-то поспорит и скажет, что результат работы журналиста – это просмотры и чтения его материала, но в данном случае я ждала немного большего, потому что я была в этом протесте больше, чем журналист, я была как активист, поэтому для меня важно было повлиять на освобождение, то есть на возможность освобождения этих людей.

И сейчас мы работаем в условиях, когда у нас нет факультета журналистики в республике, у нас фактически нет журналистов, и те, что есть, боятся. Потому что у нас был задержан журналист нашего издания, потому что мне лично поступали угрозы, я на несколько месяцев в этот период оставила «Фортангу», мне написал неизвестный, сказал, что если я не перестану заниматься тем, чем я занимаюсь, то он как бы расправится с моим ребенком, и скинул фотографию моего сына, который тогда находился в Ингушетии, играл. То есть стало понятно, что передо мной стоял выбор, либо это оставить и оставить своих, получается, друзей, либо сохранить семью. И как каждая мать, наверное, тогда я сделала свой выбор. Но потом мне удалось забрать своих детей, свою семью в Европу и, естественно, я продолжила это дело.

Сейчас суд, наверное, уже подходит к концу, и все мы очень ждем, когда наконец закончится это затянувшееся дело, которое висит над нами, над всеми участниками этого протеста и, наверное, над всеми жителями республики как дамоклов меч. Мы рассчитываем на то, что все эти люди выйдут из зала суда, хотя понимаем, что в России сегодня такая система, что несмотря на то, что все эти люди невиновны, несмотря на то, что нет ни одного доказательства их вины и каждое судебное заседание говорит об этом, мы понимаем, что оправдательных приговоров, скорее всего, не будет. Но тем не менее я жду, что каждый из них выйдет из зала суда, сможет увидеться со своей семьей и это затянувшееся дело наконец закончится. Вот все, что, наверное, я хотела сказать.

Фото: пресс-служба партии

Ксения Лаврентьева: Да, спасибо вам большое за такое трогательное выступление, за те подробности, которые вы нам рассказали, поделились.

Изабелла Евлова: Спасибо.

Ксения Лаврентьева: И спасибо за ту невероятную, тяжелую журналистскую работу, которую вы делаете. Как вы заметили, это самое важное, наверное, сейчас – не давать никому забыть об этом деле.

Изабелла Евлова: Спасибо!

Ксения Лаврентьева: Да, вам спасибо большое!

Мы хотели бы предоставить слово Руслану Адамовичу Муцольгову. Руслан Адамович тоже являлся участником протестов, он также является членом федерального бюро «Яблока» и председателем ингушского регионального отделения. Руслан Адамович?

Руслан Муцольгов: Здравствуйте, коллеги, друзья.

Очень много сказано было уже сейчас и Магомедом, и Изабеллой о той ситуации, которая происходила фактически в протесте, во время протеста, и о тех событиях, которые были уже последствиями тех репрессий и преследований. Я хотел бы сказать немного другое, рассказать о каждом из лидеров и участников того протестного движения, которые фактически подверглись репрессии.

Все без исключения лидеры, участники народного протеста стали в лице народа героями, так как защищали общественные интересы, общенародные и делали это в ущерб своему спокойствию и благополучию. Они не задумывались о себе и о своих интересах, они все шли для защиты интересов общества. Безусловно, все это люди образованные, грамотные, люди, переживающие за свой народ, за свою республику. Это те, кому действительно важна история своего народа и судьба, то, что он сможет передать своим потомкам в будущем.

Ахмед Барахоев, являясь одним из тех двух старейшин, которые сегодня находятся под арестом, является сыном политзаключенного. Его отец был репрессирован еще в конце 1930-х гг., отбыл немалый срок наказания. И такая же судьба политзаключенного, лица, преследуемого именно по политическим мотивам, постигла и самого Ахмеда. Он прошел огромный путь, занимаясь общественной деятельностью, благотворительностью, и, когда настал этот момент, момент, когда он понадобился обществу, он не задумываясь все оставил, пришел, встал наряду с молодыми представителями гражданского общества. Он внес свою немалую лепту в объединение общественных сил гражданских активистов и населения республики.

По сути он стал тем связующим звеном между людьми различных политических взглядов, убеждений, религиозных течений и возрастов. Он являлся одним из представителей Совета тейпов, а председатель Совета тейпов Малсаг Ужахов принял на себя довольно тяжелую ношу – он выступил в качестве руководителя крупного общественного объединения, которое действительно наделено народом представлять отчасти его интересы. И пусть не в политическом поле, но, безусловно, их полномочия гораздо шире, чем полномочия, которые были у руководства республики, имеются в виду именно те полномочия, которые делегировались ему обществом.

Муса Мальсагов в свою очередь, являясь представителем благотворительного сообщества, был одним из самых крупнейших благотворителей в республике. Он стал автором большого числа благотворительных программ и идей, которые становились массовыми, принимались на вооружение его коллегами по благотворительному цеху. Он был инициатором объединения всех благотворителей в республике, и в это объединение вошли и различные фонды, и группы благотворителей. С его подачи были реализованы образовательные программы, и самой массовой программой стала программа по оказанию первой медицинской помощи.

Барах Чемурзиев, будучи ярким представителем интеллигенции в лучшем ее проявлении, вернулся в родную республику и возглавил общественную организацию, приложил множество усилий для улучшения жизни наших соплеменников в Республике Ингушетия в Пригородном районе, который ныне входит в состав Северной Осетии. Он работал в направлении восстановления исторической справедливости, в его планах было огромное количество программ, направленных на улучшение положения дел в республике. И если бы те программы, которые разрабатывались им и его соратниками, были реализованы, то мы действительно приблизились бы к восстановлению той исторической справедливости, которую возможность нам предоставил закон о реабилитации репрессированных народов.

Преследование Зарифы Саутиевой стало вообще болью не только для нашей республики, для нашего народа, но и большинства цивилизованного общества всей страны, я не побоюсь этого масштаба. Она является человеком, который посвятил себя истории, много сил вложила в увековечивание памяти о жертвах политических репрессий сталинской эпохи, памяти о трагических событиях, о людях, оставивших свой след в истории нашего народа. Фактически в ее глазах, в ее лице идет наказание всех представителей ингушского народа вне зависимости от возраста, от их пола и места, где они проживают; это такой подлый удар, нанесенный по всему ингушскому народу.

Багаудин Хаутиев является молодежным лидером. Он приложил много усилий не только представителем молодежи в политике, в гражданском активизме, он был председателем молодежного правительства. Но в тот момент, когда он понял весь формализм, отведенный его кабинету министров властью, всем составом они подали в отставку и заявили о самороспуске, что, безусловно, отразилось на его будущем. Занимаясь защитой прав человека, он добился восстановления прав различных категорий населения, и здесь не только речь о правах многодетных семей, эта тема тогда стала очень популярной в 2015 году, и, безусловно, его заслуга в этом была в первую очередь, именно его заслуга. В 2016 году Багаудин был кандидатом в депутаты Государственной Думы России от партии «Яблоко», и именно такие представители должны делегироваться народом в Госдуму – молодые, амбициозные, деятельные, те, которые действительно принесут пользу и не будут фактически выполнять роль «взбесившегося принтера» либо содействовать этой власти пренебрегать интересами и правами народа.

Исмаил Нальгиев является одним из ярких представителей молодежи. Именно о таких, как Багаудин Хаутиев и Исмаил Нальгиев, мы должны говорить, что это золото, золотая молодежь нашего народа, вообще золотая молодежь нашей страны. Мы должны говорить о них как о лучших представителях молодежи, о надежде на будущее нашего народа, нашей республики. Он посвятил себя защите прав человека и отстаиванию общественных интересов, как и все остальные, и именно за это они все и пострадали.

Но кроме тех, кто сегодня находятся под арестом, есть люди, которые были вынуждены покинуть и республику, и страну. Они вынуждены сегодня находиться вдали от своих родных и близких, от своей республики и народа, за судьбу которых они переживают, и именно это стало основанием их преследования. Об этом мы никогда не говорим, но в числе этих лиц те, кого я могу сегодня назвать открыто, – это один из лидеров народного протеста, мой брат Магомед Муцольгов и журналист Изабелла Евлоева, еще многие другие. Но именно эти люди признали публично те репрессии, которые в отношении них творятся. Они, скажем так, поставив на кон свою судьбу, судьбу своих близких, фактически давали отпор и дают отпор до сих пор той пропаганде, которая ведется властью, теми провластными кругами, теми, кто находятся рядом с властью и получают какие-то блага, они фактически до сих пор рискуют и по большому счету страдают за все то, что они делают.

Безусловно, сегодня единственным способом, который мог бы изменить всю сложившуюся ситуацию, всю обстановку – это является добиваться справедливости политическими методами, но в первую очередь это освобождение всех политзаключенных. Зная своего брата Магомеда, его тягу к Родине, к нашему народу, я понимаю, что переживает сегодня он, что переживают сегодня все, кто был вынужден покинуть нашу республику и страну. И эти непрекращающиеся репрессии фактически показывают нам, что преследуют не только лидеров и участников народного протеста, а их родных, и в их лице по сути преследуется весь народ, который не согласился с предательством руководства республики.

И безусловно, когда я слышу о том произволе, о тех репрессиях, которые творятся в отношении лиц, находящихся сегодня в заключении, я нисколько не умаляю тех репрессий, тех отвратительных методов, которые реализовываются и в отношении Изабеллы Евлоевой, и в отношении других лиц, которые сегодня фактически стали теми гражданскими активистами, на ком власть апробировала все эти методы и потом стала реализовывать их по всей стране. К огромнейшему сожалению, это продолжается уже около двух десятков лет.

И еще большее сожаление вызывает тот факт, что апробирование этих методов будет продолжаться и далее, потому что сама власть поставила Северный Кавказ и отдельные ее республики в такое положение, выводя их за правовое поле, наделяя различными полномочиями, наделяя, скажем так, предоставляя различный карт-бланш на вседозволенность и безнаказанность определенным региональным группам, тем же самым руководствам отдельных республик на Северном Кавказе, таким образом власть демонстрирует, что интересы народа, его права, его судьба сегодня никоим образом не лежат в сфере интересов нашей действующей власти.

И мы надеемся, что эта ситуация изменится, что к власти все-таки придут те люди, которые будут заботиться о народе. И тот вклад, который внес ингушский протест, его лидеры, его участники, он действительно станет мощным двигателем всех этих положительных изменений. Спасибо большое за внимание.

Ксения Лаврентьева: Да, спасибо, что так подробно рассказали о каждом из обвиняемых, потому что, к сожалению, они не могут говорить сами за себя. Спасибо, что вы рассказали как человек, который знает их лично, какие это... Действительно, как правильно сказал Магомед Адамович уже, это цвет ингушского народа, что это самый цвет гражданского общества и не зря именно их и задержали, именно их пытаются обвинить в совершении уголовных преступлений.

Руслан Муцольгов: Если вы позволите, я еще сделаю одну ремарку. Мы с вами будем вынуждены констатировать тот факт, что в лице всех лидеров и участников народного протеста сегодня репрессиям и преследованиям подвергается весь ингушский народ. Именно виной тому является нежелание мириться с предательством власти. Спасибо за внимание.

Ксения Лаврентьева: Да, спасибо, что вы дали еще такой более правильный и масштабный контекст политический этого дела, потому что, к сожалению, как бы ты ни хотел оставаться вне политики, политика рано или поздно в России занимается тобой.

И сейчас мы бы хотели предоставить слово тем адвокатам, которые делают все возможное и невозможно, для того чтобы предоставить квалифицированную юридическую помощь и доказать, казалось бы, очевидные факты о том, что эти люди являются невиновными. В первую очередь мы бы хотели пригласить Каринну Акоповну Москаленко, она является директором Центра содействия международной защите и в «ингушском деле» защищает Ахмеда Барахоева. Каринна Акоповна?

Каринна Москаленко: Спасибо большое за предоставленное слово.

После коллег... добавить к характеристике этого дела, но как адвокат я попробую поделиться некоторыми своими соображениями, чтобы, может быть, наше адвокатское... Известно, у нас есть целый ряд позиций, большинство из которых мы все разделяем, есть моменты, где мы до сих пор находимся в поиске, и это нормально в нашей адвокатской судьбе. Я хочу сказать следующее: по этому делу работать очень тяжело, сердце болит каждый раз.

Но по этому делу работать очень легко, потому что, поверьте, за долгие годы работы каждого из нас, большинство из наших адвокатов стажированные люди, множество дел проводили... Вот до такой степени невиновных людей защищать немногим из нас приходилось. Вот до такой степени... Это люди, здесь правильно говорится о том, что это именно протест достоинства, потому что, как правильно коллега Муцольгов сказал, посмотрите, кто на скамье подсудимых. Мы просто с огромным почтением, с огромной любовью относимся ко всем нашим подзащитным и, как правило, не делим их... Скажем, я формально защищаю Ахмеда Барахоева, но это не значит, что у меня один подзащитный, у нас общая командная защита.

И вот, работая по этому делу, мы приходим к выводу, что да, конечно, результат властями предопределен, это правда, они так наметили... для того, чтобы эти планы не осуществились. И мы не будем заглядывать в конец книги посмотреть последнюю главу, не будем смотреть ответ в задачнике, мы будем говорить о том, что... невиновных подсудимых... Мы понимаем, что эта правовая категория является настолько резиновой и плохо определенной, что говорить о ее правовой природе довольно сложно...

 

Фото: пресс-служба партии

Ксения Лаврентьева: Каринна Акоповна, мы, к сожалению, вас не слышим. Если вы к нам вернетесь через несколько минут, давайте мы посмотрим, может быть, у вас будет лучше связь...

Каринна Москаленко: Да-да-да, если я здесь, если меня слышно...

Ксения Лаврентьева: Да-да-да.

Каринна Москаленко: Да, могу продолжить?

Ксения Лаврентьева: Да.

Каринна Москаленко: Так вот, вот это безразмерное определение «экстремизм» и есть база, основа для злоупотребления, основа для произвола. Вот поэтому главное, что в этом деле для всех адвокатов очевидно, – это произвол.

Как формируются и создаются или, давайте скажем честно, инспирируются такие дела? Сначала власти запрещают использование конституционных прав. Вот те права, которые, так просто сказать, защищены Конституцией, гарантированы Конституцией, вот их сначала запрещают использовать..., после этого за это возмущение, за этот протест людей наказывают как за уголовное преступление. Вот, собственно, все, ничего я вам нового не открыла, вы посмотрите на любое дело, связанное с мирными протестными акциями.

Но в этом деле я хочу подчеркнуть высокий дух ингушского народа. Мы просмотрели за наши судебные заседания десятки видеозаписей, мы видели столько кадров, которые доказывали абсолютно мирное и ненасильственное поведение, которое стало возможным именно благодаря вот такому глубинному чувству достоинства, когда люди точно знают, что они не нарушают закон, они точно знают, что они выходят мирно, грамотно, ненасильственно за свои права. И их за это необходимо... А как это сделать? В одну дату, в другую подстроить любую провокацию – ее подстраивали.

Все равно... Представители ингушского народа в таком огромном количестве вели себя... Я сейчас с ним работаю, у них акция не просто была ненасильственной, я называю ее акцией стояния. В истории мы знаем несколько фактов стояния. И вот это стояние под девизом, мы здесь стоим, потому что мы не согласны, мы не идем вперед, мы не двигаемся, мы не двигаемся вправо, это наше стояние, противостояние, протест достоинства. Поэтому мы, все адвокаты, которые участвуем в этом деле, мы ощущаем свою огромную моральную ответственность, потому что на скамье подсудимых, как здесь правильно было сказано...

И ровно для этого, чтобы не дать моральной поддержки этим людям, это дело выводят из республики. Какие-то беспорядки, какие-то данные о том, что это будет сопровождаться какими-то нарушениями общественного порядка, – ничего подобного. Надо просто вывести это дело из республики. А между тем российская Конституция гарантирует право быть подвергнутым судом таким... И его переносят куда-то там в Ессентуки, причем не в Ессентукский суд почему-то, а вот почему-то, для чего-то необходимо было это дело передать в другой, иной суд. А этот иной суд нам говорит: «Я здесь в гостях, я не против того, чтобы судебное разбирательство было открытым, но здесь в Ессентукском суде есть свой председатель суда и он не разрешает, чтобы люди входили в здание». Мы уже вот эту политику лицемерную несколько раз вскрывали, заявляли, письменно фиксировали.

Вообще, если говорить о нарушениях, которые допускаются в этом процессе, то надо сказать, что коллеги каждое заседание фиксируют... Из них закрытый фактически процесс зафиксируется во множествах судебных заседаний, потому что по 10–15 человек приезжает людей для оказания моральной поддержки узникам и их не допускают в зал судебного заседания. Да, судья пытается иногда заигрывать: он пропускает иногда некоторых представителей общественности. Вот когда в прошлом судебном заседании не допускали Хаву Хазбиеву, я просто поставила вопрос о том, что Хава – это общественный деятель, и если вы, ваша честь, не допускаете ее в судебное заседание, вы должны осознавать последствия своих действий. Все, сразу было что-то урегулировано с председателем Ессентукского суда, и председательствующий нашего процесса из Кисловодского суда допустил именно Хаву Хазбиеву. То есть они как-то пытаются нивелировать эти нарушения, но это им не помогает.

Вот прошлое судебное заседание... То есть у нас обычно 2 дня, и мне, например, удается быть не на всех судебных заседаниях. Вчера и сегодня были очень важные дни, но я не смогла быть, извините меня, я вся в коронавирусе, я, наверное, только из-за того, что это тема такая, которая меня очень трогает, очень для меня важна, я, наверное, согласилась выступить, потому что еще час назад я думала, что я не смогу слова связать. Но поверьте, вот этот настрой наш адвокатский, что мы полумертвые готовы работать, – это неслучайно, это вот именно потому, что мы защищаем протест достоинства.

Так вот, в прошлое судебное заседание мы выявили целый ряд нарушений, в том числе отказ суда переводить дословно те выступления наших доверителей и других лиц по делу, которые звучали на ингушском языке. И рассказы про то, что где-то в материалах дела, в 12-м или 13-м томе существуют переводы... Во-первых, относительно этих переводов наши подзащитные сказали, что они некорректны, неточны, неаккуратны, это грубое решение. Но суд легко к этому относится, но мы фиксируем эти нарушения. Потому что суд вообще пренебрежительно относится к соблюдению норм процессуального законодательства.

Сегодня в судебном заседании, сейчас вот многие мои коллеги находятся уже в пути, им трудно выйти на связь, но, скажем, Калой Ахильгов мне позвонил, перед тем как сесть в самолет, и сказал: представь себе, судья отказался признать свидетельский статус тех людей, которых мы сегодня просили допросить, из тех, кто в разные времена был осужден уже за определенные вот эти якобы преступные деяния. И наш доводы о том, что они свидетели по нашему делу, поскольку это одно и то же дело, он сказал: «Одно и то же». Простите, говорит Калой Ахильгов, но в этом случае вы нарушаете презумпцию невиновности, и вот с этим мы выйдем в следующее судебное заседание. В тот момент, как вы отказались принять статус этих людей как свидетелей, а говорите, что они якобы не свидетели в этом деле, а такие же обвиняемые, вы в этот момент нарушаете презумпцию невиновности, – ну и так далее, и тому подобное.

Что самое главное произошло на прошлой неделе в судебном заседании? Было очевидно, что даже обвинение, которые все эмоциональные или взвешенные, спокойные выступления наших фигурантов и их коллег, когда обвинение это все демонстрировало, стало ясно, что основой этих выступлений всякий раз были доказанные факты коррупции – вот что повлекло за собой такие последствия, вот что оказалось нетерпимым. И вот тогда, когда наши доверители выступали с различных трибун различных форумов и говорили, что за такие факты коррупции они добьются, чтобы руководство было привлечено к уголовной ответственности, вот ужас этого всего в том, что они сегодня привлечены к уголовной ответственности. Это первое, что мы вынесли из этих выступлений.

И второе, что мы вынесли из этих выступлений, и даже прокурорам, я полагаю, было несколько неловко, – выдержанный тон, ссылки на закон, корректные выступления наших подзащитных просто нокаутировали все это бессмысленное обвинение, связанное с якобы, с якобы обвинением в экстремизме. Это ну явный не экстремизм.

И вот, завершая то, что мне хотелось бы сегодня донести до вашего сведения, я хочу вот о чем сказать. Мы до конца механизма этого обвинения, этого дела не понимаем. Вы знаете как, вот здесь Олег Петрович Орлов, здесь тот же, я не знаю, ну все мои коллеги по правозащите, все помнят, как мы всегда любовались на это братство двух народов, чеченского и ингушского. Мы видели, как в Ингушетии приняты были все беженцы, как было им трудно и как ингуши достойно оказывали гостеприимство годами чеченскому народу. И мы считали всегда чеченский народ просто жертвой неправильной, преступной я бы даже сказала, преступной и неправовой национальной политики российского правительства. И сколько пострадали чеченцы, сколько понадобилось сделать так, чтобы столкнуть два вайнахских народа!

Ведь в этом есть смысл, есть в этом геополитический подлый смысл. Мы можем догадываться, почему это произошло, мы можем не догадываться, но пока мы не ответим на этот вопрос, почему вдруг федеральному центру потребовалось, чтобы эти земли, которые стали причиной вот этого стояния, вполне благородного, вполне спокойного, достойного стояния с последующей провокацией, для чего это понадобилось центру, чтобы эти земли отошли в Чечню. Отнюдь не любовью к чеченскому народу это было продиктовано, а вот чем, нам еще предстоит понять.

И вот сейчас как бы то ни было, каковы бы ни были причины и предрасположенность, предопределенность, предвзятость по этому делу с опасностью вынесения обвинительного приговора, каковы бы ни были последствия, которых желает власть, мы, адвокаты, больше того, что мы можем сделать, мы не сделаем. Но то, что мы можем сделать по этому делу, мы будем делать. И вот те мои коллеги, которые сейчас едут в Назрань, летят в Москву, едут в Ставрополь, они все сейчас не могут выступить, я просто должна вам сказать, что это прекрасная команда, люди, которые работают в этом деле за совесть и за честь. Вообще наша честь в том, что мы представляем невиновных людей и будем отстаивать их невиновность до конца. Спасибо за внимание.

Ксения Лаврентьева: Каринна Акоповна, вам спасибо за... Я всегда восхищалась вашими ораторскими способностями. Поправляйтесь! Спасибо, что к нам присоединились...

Каринна Москаленко: Сегодня я слишком плоха, простите меня, пожалуйста.

Ксения Лаврентьева: Нет, Каринна Акоповна, вы себя недооцениваете, вы все равно яркий спикер.

Каринна Москаленко: Спасибо.

Ксения Лаврентьева: Да, спасибо вам огромное.

Теперь мы бы хотели предоставить слово Еве Чаниевой, она адвокат, она была адвокатом в этом деле в самом-самом начале, в самые страшные дни, когда было вообще непонятно, что происходит, что из этого получится. И вот мы просим Еву рассказать о том, как это уголовное дело начиналось. Ева, пожалуйста.

Ева Чаниева: Я приветствую всех коллег и правозащитников.

Я действительно столкнулась в этом деле с самыми горячими днями, так сказать. Дело в том, что в то время я осуществляла адвокатскую деятельность в Адвокатской палате КБР и проживала в Нальчике. Поскольку первые семь человек, насколько я помню, семерых привезли именно в Нальчик, среди них был и Хаутиев, который в настоящее время участвует в судебном заседании, некоторые из тех, кого привлекали, на сегодняшний день участвуют в процессе, я имею в виду подсудимых, тогда привлекались к административной ответственности, в последующем они были привлечены уже по уголовному делу.

И я, поскольку адвокат должен находиться вне политики, сегодня очень много было очень достойно сказано о том, что это за люди, какого они статуса, насколько они образованы. Я думаю, об этом и говорить не следует, уже и в прессе, среди правозащитников, среди всех, кто в какой-то день хоть минуту участвовал в судебных заседаниях, которые касались данных людей, они прекрасно увидели уровень этих людей, нравственный уровень, моральный уровень, и никакого сомнения, что это такие достойные самородки ингушского народа, ни у кого не может быть на сегодняшний день.

Но я хочу сказать о другом. Поскольку в последние десятилетия особо мы переживаем в стране тот факт, что постоянно уже публикуются имена политзаключенных, которых мы наблюдаем уже в наше время, то есть не те, о которых мы знаем из истории, а те, о которых мы имеем возможность сегодня рассуждать и жизнь которых мы имеем возможность сегодня наблюдать. Потому что, когда ты это знаешь из книг, из старой прессы, это совсем другое, а когда ты это видишь, уже когда эти люди проживают с тобой в одно время, когда ты видишь, как они преследуются, ты уже можешь сама поразмыслить, насколько это политический заключенный, или это пишутся шаблоны для привлечения внимания, или журналисты делают свою работу.

И чтобы не было таких вопросов, поскольку и нас слышат многие, и многие считают, что адвокаты могут для публики что-то сказать не соответствующее действительности, правозащитники могут выливать какую-то недостоверную информацию, я приведу, на мой взгляд, неопровержимые факты. Почему я говорю «неопровержимые»? Потому что ни один судья, ни один прокурор, который имеет отношение к этому делу и который принимал какое-либо участие в данном деле, или следователи не смогут опровергнуть определенные факты, которые, безусловно, свидетельствуют о том, что эти люди преследуются за высказанные ими мнениями, за законные действия, что вообще это невозможно в правовом государстве. И факты эти следующие.

Дело в том, что, когда привезли первых семерых человек, это было, насколько я помню, в апреле, если не ошибаюсь, 3 апреля, по крайней мере в Нальчике они были... Ну, я могу ошибаться день-два, поскольку я 2 года назад участвовала в этих действиях, в 2019 году, но вроде память неплохая, помню, что это было в апреле. Дело в том, что ажиотаж был наведен такой даже в соседней республике, то есть в Кабардино-Балкарии, куда их привезли, что у обычного общества было совершенно неправильное понимание о том, что происходит.

Ведь посмотрите, что получилось: дело в том, что этих семерых человек задержали фактически на территории Ингушетии, там, где они проживают. Их задержали фактически там и незаконно (почему я говорю «незаконно») вывезли в соседнюю республику, в Кабардино-Балкарию. А незаконно потому, что не было составлено никакого документа, который позволял бы в соответствии с действующим российским законодательством этих лиц задерживать, то есть ни протокола задержания, ни какой-либо избранной меры пресечения. И таким образом этих людей на вертолете, как мне известно, и сразу представьте, какой ресурс затрачивается государством, властными структурами, на вертолетах привезли в Кабардино-Балкарию. Я уже достаточное количество работаю адвокатом, то есть с 1995 года, и я не помню, чтобы таким образом даже самых опасных преступников перевозили с одной республики в другую, где в принципе на машине максимум 2 часа езды. Поэтому это было очень удивительно.

Эта информация мною получена в личной беседе с моим подзащитным, который был в числе этих семерых, это Дзауров, который, к счастью, через несколько дней был освобожден ввиду неподтверждения подозрений постановлением следователя. Но я не хочу за это похвалить следствие. Конечно, слава богу, что разобрались, но тем не менее я считаю, что это не то чтобы объективная работа следствия. Да, доля объективности была, но непонятно, как поступили бы с Дзауровым с тем же, если бы следствию не было предоставлено безусловное алиби о том, что Дзауров вообще не мог в указанное время находиться в том месте, где происходили эти события, которые инкриминировались задержанным. И только после этого через несколько дней несмотря на то, что уже был направлен материал об избрании меры пресечения в отношении Дзаурова, эти материалы были в распоряжении следствия, был освобожден Дзауров.

Но вы посмотрите, что получилось. Несмотря на то, что (это я вам хочу просто пример привести, потому что, может быть, кому-то не так повезло) все материалы, которые исключали обоснованность задержания Дзаурова, были предоставлены в распоряжение следствия, ходатайство об избрании меры пресечения в отношении него в суд поступило. Оно было отложено, рассмотрение было отложено по ходатайству, и только при повторном... Повторное рассмотрение не состоялось, до начала повторного рассмотрения, то есть продолжение даже, не повторного рассмотрения после отложения, уже Дзауров был освобожден постановлением следователя.

Конечно, я за эти дни, и, я думаю, не только я, все мои коллеги из Кабардино-Балкарии, к тому времени, возможно, некоторые коллеги из Республики Ингушетия и из других регионов, которые уже приступили к защите в отношении задержанных семерых, они, я думаю, помимо вот такой профессиональной ответственности сами находились в каком-то шоковом состоянии. Несмотря на то, что у адвокатов-то в силу своей профессиональной деятельности выработан иммунитет, как правило, на все незаконные действия, на беспредел, но тем не менее у каждого из нас был страх: как это, если этих невиновных людей все-таки привлекут, не изменят им меру пресечения, что они будут незаконно преследоваться.

Естественно, когда у адвоката присутствует этот страх, этот адвокат работает в очень нервозной обстановке, с повышенным требованием к себе, к тому, что он делает, потому что, вот как Каринна сегодня сказала, в этом случае мы осознаем, что мы защищаем невиновных людей. Я сейчас даже не хочу говорить о вопросе вины и невиновности, это будет решать суд в отношении тех, которые сегодня находятся на скамье подсудимых, но относительно фактов, которые, на мой взгляд, говорят о таком, вы знаете, извращении закона по данному уголовному делу, я могу продолжить и другие.

Дело в том, что несмотря на то, что фактически задержали их на территории Ингушетии, протоколы задержания в отношении этих лиц составлены на территории Кабардино-Балкарии. Если сегодня говорилось о том, что все это негативно влияет на отношения между двумя братскими народами, чеченцами и ингушами, которых все знают как вайнахов, и это действительно братские народы, более близких народов ни у ингушей нет, ближе народа, чем чеченцы, ни у чеченцев ближе народа, чем ингуши. Но тот факт, что этих семерых человек изначально привезли в Кабардино-Балкарию, я считаю, практически могло испортить отношения между другими народами, между кабардинцами-балкарцами и ингушами.

И приведу я вам следующий факт. У нас был и в Кабардино-Балкарии в правозащитном центре круглый стол, где присутствовали и адвокаты, и правозащитники, и представители других организаций. И я увидела даже среди грамотных людей такие мнения, что кроме Кабардино-Балкарии никто не согласился принять незаконно задержанных людей. Но на самом деле Кабардино-Балкария не имела никакого отношения к факту их задержания, их просто вывезли и содержали под стражей на территории Кабардино-Балкарии. Ни региональные власти, ни правоохранительные органы Кабардино-Балкарии не имели к этому никакого отношения. Естественно, я сама и, думаю, не только я объяснили людям на начальной стадии, почему эти люди содержатся на территории Кабардино-Балкарии, – потому что протоколы задержания, которые обязаны были составить на территории Ингушетии (а почему обязаны? – потому что их фактически там задержали) были законно составлены на территории Кабардино-Балкарии, именно поэтому они содержались на территории Кабардино-Балкарии.

Ну а теперь посмотрите, что же опять-таки происходит, для чего это делается. Поскольку мера пресечения избирается либо по месту задержания, либо по месту предварительного следствия, естественно, если протокол оформлен в Кабардино-Балкарии, на этой территории, то, соответственно, можно обращаться с вопросом о мере пресечения и в суды Кабардино-Балкарии либо уже по месту нахождения органа предварительного следствия. В связи с этим и рассматривались эти дела на территории Кабардино-Балкарии, а народ не понимал, не то что народ вообще, и многие даже грамотные люди, которые не являлись юристами, адвокатами, этого не понимали и критиковали именно народ Кабардино-Балкарии за то, что они согласились якобы на своей территории содержать этих политических заключенных. И вот поэтому здесь уже вопрос стоял разжигания такой национальной розни между другими соседскими народами, поскольку всем понятно, как географически расположены Кабардино-Балкария и Республика Ингушетия.

Еще один из фактов, который говорит о таком глумлении над законом по данному делу, и он тоже бесспорный и ни один судья не сможет этот факт оспорить, поскольку эти факты уже задокументированы и имеются в том числе и на сайтах судов, они вступили в законную силу, я хочу сказать такие немаловажные вещи, для того чтобы общество не только правозащитное или адвокаты, а наоборот, обычные люди, которые не имеют юридического образования, понимали, что происходит. Дело в том, что всем понятно, и присутствующим, как избирается мера пресечения, как она обжалуется, в какие сроки это производится, какой суд должен рассматривать на соответствующей стадии эти вопросы. Но то, что происходило и произошло в этом деле, по крайней мере я не наблюдала за 25 лет своей адвокатской деятельности.

Скажу вам вот что: не то что... Я думаю, это вообще мало кто из юристов наблюдал, и если по всей России обобщить практику, я думаю, этих случаев очень мизерное количество. И почему это мизерное количество выпало на долю этих людей, объясняет тот факт, что это дело все-таки возбуждено не в связи с тем, что они совершили незаконные действия, а в связи с тем, что авторитет этих людей и то, как грамотно они подошли и в законных рамках собирались совершить свой акт протеста...

Я совершенно и после, и сейчас не хочу говорить о границе, насколько это законно, кто прав, кто неправ, это не работа адвоката. Я хочу сказать о другом. Если это обычное дело, даже просто какое-то резонансное дело, то не могло быть такого факта, чтобы был узаконен такой беспредел, когда судебные решения по пересмотру арестов, то есть меры пресечения в виде заключения под стражу либо продления срока содержания под стражей, я ниже приведу два факта по этому делу, чтобы никто не думал, что это какие-то абстрактные вещи, о которых я говорю, и неизвестно, о ком идет речь. По данному делу, поскольку раньше было... Я прошу прощения, вы что-то хотели сказать?

Ксения Лаврентьева: Ева, мы просто, к сожалению, ограничены во времени, у нас спикеры программы, то есть у нас каждые 10 минут выступает следующий спикер, некоторым спикерам нужно уходить. Поэтому, если можно, как-то завершите...

Ева Чаниева: Я сейчас поняла. Приведу два факта, которые только и осталось мне привести, но которые я очень хочу привести в пример.

Дело в том, что при пересмотре вопроса, связанного с мерой пресечения Мусы Плиева, который тоже привлекался по этому делу, но ряд дел были выделены в отдельное производство из первоначального дела, вопрос после освобождения Мусы Плиева о пересмотре данного решения судом был рассмотрен в сроки обжалования вынесенного судом решения. То есть решение об отказе в удовлетворении ходатайства следователя о заключении под стражу Мусы Плиева было вынесено судом первой инстанции.

Но в этот же день материал был каким-то образом, ну понятно каким, оказался в Верховном суде Кабардино-Балкарии, и когда человек, сам подсудимый, его адвокат, тот же государственный обвинитель имеют право 3 дня обжаловать этот арест, неважно, или меру пресечения, любое решение суда, вынесенное по данному факту, это означает, что в течение 3 дней данный материал не имеет права покидать суд первой инстанции. Но тем не менее этот материал был рассмотрен Верховным судом Кабардино-Балкарской Республики, решение суда первой инстанции было отменено, Мусу Плиева практически не выпустили из республики, и он вновь был заключен под стражу. Поэтому это говорит само за себя.

И то, что произошло с Зарифой Саутиевой после освобождения ее из-под стражи, повторило это, просто не настолько в кощунственные сроки это было сделано, материал в отношении Зарифы Саутиевой Ставропольским судом был рассмотрен уже не в апелляционные сроки, то есть он был рассмотрен, когда уже прошли сроки обжалования, но сам материал поступил в вышестоящий суд тоже до истечения срока апелляционного обжалования. Так о чем же мы говорим, если в данном случае и у того же Плиева, и у Зарифы Саутиевой практически отняли их право, которое предусмотрено прямо по закону и которое никто не имеет права у них отнять? И когда-то много лет назад эту прерогативу забрали у прокурора, то есть раньше прокурор...

Ксения Лаврентьева: Ева, я прошу прощения, вынуждена вас снова перебить, просто у нас, простите, следующий спикер как раз правозащитник Олег Орлов, который защищает Зарифу Саутиеву, и я думаю, что, может быть, давайте мы дадим ему время и возможность рассказать о...

Ева Чаниева: В принципе я завершила, вот эти факты я и хотела озвучить.

Фото: пресс-служба партии

Ксения Лаврентьева: Да, простите, просто у нас осталось полчаса и все спикеры, вечер, все очень занятые люди, мы должны дать возможность выступить каждому. Простите, пожалуйста.

Как я уже сказала, следующий выступающий – это Олег Орлов, руководитель программы «Горячие точки» правозащитного центра «Мемориал», и в «ингушском деле» он представляет интересы Зарифы Саутиевой. Олег?

Олег Орлов: Спасибо за предоставленную возможность выступить. Но дело в том, что после таких подробных, ярких, замечательных выступлений, в общем, и говорить-то почти ничего не осталось. Вот, может быть, оттолкнусь от некоторых нескольких высказываний коллег и друзей, которые уже прозвучали.

Ну вот все говорили о протесте достоинства – абсолютно точное определение. Понимаете, вот Каринна первая, кто тут подняла вопрос о вот этой самой спорной территории, которая находилась в муниципальных районах, в составе муниципальных районов Ингушетии и была передана в результате соглашения в Чеченскую Республику. Я не берусь, ни я, ни мои коллеги по «Мемориалу» не беремся сказать, кому эта земля должна принадлежать, Ингушетии, Чечне ли. Дело в том, что мы уверены, что ни исторические, ни юридические, ни этнографические изыскания однозначного ответа тут не дадут. Каждая из сторон говорит: да, вот так. Потом находится другой, противоположный довод. Но этот вопрос можно и нужно было решать совсем другим путем, путем длинного, серьезного, вдумчивого, взаимоуважительного диалога не столько между властью, сколько между обществами.

Мы прекрасно знаем, что независимое общество в Чеченской Республике просто уничтожено, раздавлено, отсутствует, там построен тоталитарный режим. В отличие от этого, в Ингушетии было и остается мощное, сильное, живое гражданское общество, которое сейчас, конечно, находится в ужасно трудном положении. Но тем не менее это общество, конечно, не могло не почувствовать ущемления своего достоинства, когда произошел сговор, как еще можно назвать, сговор Кадырова с Евкуровым. Ну, за спиной у них, конечно, маячил федеральный центр, так в тени, который к этому подталкивал, и никто из них не желал говорить со своим обществом. А потом произошла еще фальсификация при ратификации этого соглашения в парламенте – ну как тут?

Гражданское общество Ингушетии проявило себя в полную силу. Вот Изабелла рассказывала, да, как им трудно было, какие они испытывали трудности и давление, когда организовывали протест. Но ведь протест-то получился мощный, сильный и очень достойный. Да, он не добился на тот момент своих целей, но смотрите, был показан пример всей России, всей России, когда во всей России все было запрещено и все уничтожалось, тут на протяжении 2 недель громадный протест проходил так, что не было создано никакого повода, для того чтобы сказать, что протест создавал хоть какую-то угрозу общественной безопасности. Вот мудрость и сила, проявленная гражданским обществом, видимо, испугала федеральный центр, иначе никак нельзя объяснить то, что произошло потом в марте.

А в марте произошла многоходовая провокация, это вот не один ход, а это целый набор ходов, который вел к тому, что произошло. Ну произошло, что же мы будем говорить, никто же это не отрицает, столкновение спровоцированной молодежи с росгвардейцами, что было то было. Но опять же лидеры, ведь лидеры протеста, лидеры оппозиции и тут проявили свои лидерские качества, и только благодаря им насилие не получило эскалацию, не произошла эскалация насилия.

И заметим, что сейчас происходит в том самом суде над семью лидерами ингушского протестного движения, о котором все мы говорим сейчас. Все свидетели обвинения, ну практически все, почти все из тех, кто выступают, они ничего не могут сказать в пользу обвинения, все свидетели обвинения реально, де-факто либо не в пользу обвинения, либо в пользу защиты. А вот те многие десятки так называемых потерпевших росгвардейцев, которые, не знаю, кто-то из них действительно получил камнем по шлему, а кто-то так слегка ногой по щитку получил, неважно, – никто из них не может ничего в рамках этого конкретного протеста сказать о претензиях к лидерам протеста. Более того, очень многие из них в результате работы адвокатов, а адвокаты работают замечательно и из каждого из потерпевших пытаются вытянуть все что возможно.

Так вот потерпевшие, да, вспоминают и рассказывают, что да, конечно, были лидеры, вот такие пожилые люди с бородой, в папахе, женщина там была, и что они делали? Они выступили, они обращались к молодежи, и молодежь начала уходить, молодежь начала собираться, и организованно они, протестующие, покинули эту площадь. То есть по сути дела у потерпевших нет никаких претензий к обвиняемым. Когда им адвокаты задают вопрос, ну а какие же у них претензии конкретные и знают ли они, в чем обвиняют этих семь человек, сидящих перед ними на скамье подсудимых... (А допрос проходит в удаленном доступе, по видеоконференции.) Они все говорят: «Нет-нет, мы ничего про этот процесс не знаем и сказать о роли этих людей ничего не можем, вот только вспоминаем...» – и вот вспоминают то, о чем я говорю. То есть по сути дела обвинение уже в этом процессе развалилось, а заметим, защита только-только начала представлять свои доказательства (или пытаться представлять свои доказательства), и вот Каринна Акоповна только что сейчас рассказала нам, как суд начинает мешать защите, препятствовать защите представлять свои доказательства. Вот это то главное, что я хотел сказать.

Но еще хочу обратить внимание, давайте не забудем. Вот Николай Игоревич в начале сказал, что этот процесс один из самых масштабных политических процессов России. И давайте вспомним, что есть большой ингушский процесс, в рамках которого происходит вот это главное, основное, конечно, по содержанию, процесс над семью лидерами оппозиции. Но ведь уже привлечены кроме этих семи человек многие другие десятки людей к уголовной ответственности, всего 51 человек был привлечен, 38 обвинительных приговоров уже вынесено, ожидаются новые приговоры. Так что это действительно один из самых мощных политических процессов в России, один из самых масштабных и один из самых опасных, потому что тут совершенно правильно говорят, что на кавказском полигоне, если так можно выразиться образно, отрабатываются многие методы, методы законные и незаконные, подавления и уничтожения инакомыслящих в России. И этот процесс – это тоже процесс, на котором отрабатываются новые методы.

Ну вот, собственно говоря, наверное, все, что я хотел сказать.

Ксения Лаврентьева: Олег, спасибо вам большое.

Сейчас мы как раз хотим дать слово Сергею Давидису, члену совета правозащитного центра «Мемориал», руководителю программы «Поддержка политзаключенных». Он расскажет об оценке «Мемориала» уголовных дел против участников и лидеров ингушского протеста, «ингушского дела» и даст такую более большую и обширную картину того, о чем говорили адвокаты. Сергей?

Сергей Давидис: Добрый день. Спасибо.

И действительно, уже как Олег Петрович передо мной справедливо сказал, фактически все, что можно сказать, сказано, я только какие-то формальные аспекты, связанные с нашей позицией о признании обвиняемых по этому делу политзаключенными хотел бы выделить, сделать на них акцент.

Мы на протяжении многих лет ведем списки российских политзаключенных, и смысл этого в том, чтобы по каким-то формальным, объективным, одинаковым для всех признакам – а мы опираемся на резолюцию Парламентской ассамблеи Совета Европы – определить преследуемых незаконно по политическим мотивам, лишенных незаконно по политическим мотивам свободы людей, чтобы это был не вопрос симпатии, вопрос политической приязни, а вопрос каких-то объективных оценок. И в этом смысле, соглашаясь, разумеется, с тем, о чем говорили предыдущие выступающие, о выдающихся достоинствах людей, которые сегодня находятся на скамье подсудимых, для признания их политзаключенными важно не то, что они выдающиеся люди, обладающие многочисленными достоинствами, а то, что их преследование полностью подпадает под критерий признания политзаключенными. Оно является незаконным, политически мотивированным, связанным с реализацией ими прав и свобод совершенно законной.

Действительно, как было сказано, «ингушское дело» – это нечто большее, чем дело против тех семи человек, который сейчас находятся на скамье подсудимых, и восьмого Ахмеда Погорова, который фактически обвиняется в том же самом, это дело против более 50 человек. И это действительно совершенно беспрецедентное в России дело, по крайней мере по итогам одного публичного мероприятия ни одного другого тогда дела массового не случалось. Все дела, которые случались в Москве, в Санкт-Петербурге, в других городах, они гораздо менее масштабны.

И конечно, по сути, говоря о преследовании участников митинга в марте 2019 года, мы не имели возможности разобрать преследование каждого из обвиняемых, поскольку оценка того, является ли человек политзаключенным, особенно если обвинение связано с конкретным эпизодом насилия, требует изучения материалов дела, мы не имели возможности изучить все материалы дела. Но по сути, безусловно, если бы не неправомерное нарушение властью свободы собраний, не было бы никаких эксцессов, которые дали возможность для преследования людей. То есть так или иначе первопричина всего произошедшего – это неправомерные действия власти.

И неважно, как совершенно справедливо сказал Олег Петрович передо мной, кто прав в споре по поводу принадлежности территорий, но совершенно очевидно, что граждане Ингушетии имели полное право реализовывать суверенитет народа, высказывать свою позицию, требовать, чтобы эта позиция была услышана властью Ингушетии, это их конституционное право, и также их конституционное право – это свобода собраний, они реализовывали мирно это право и не было никаких оснований для применения насилия. Поэтому в любом случае, оценивая преследование всех людей, которые попали в этот маховик репрессий, следует говорить, конечно же, о незаконности и политическом мотиве преследования.

Но власть фактически разделила преследуемых, вынося относительно мягкие приговоры в отношении рядовых участников, как можно полагать, опасаясь чрезмерно разжечь возмущение в ингушском обществе, возбудить его целиком против себя, породить слишком опасные для власти формы протеста, но зато, выбрав восемь человек, в том числе семь человек, находящихся на скамье подсудимых сегодня, власть решила их показательно наказать, их покарать, фактически обезглавив, надеясь обезглавить протестное движение в Ингушетии.

И вот, анализируя те конкретные обвинения, которые предъявлены этим людям, мы совершенно безусловно можем считать, что они политзаключенные, поскольку и обвинение в организации насилия в отношении представителей силовых органов, и обвинение в организации экстремистского сообщества и участии в нем не выдерживают никакой критики. Фактически обоснованиями организации насилия в отношении силовиков является то, что люди были организаторами мирного митинга, во-первых, во-вторых, что они играли роль в том, что люди не ушли с места проведения митинга после прекращения его формального времени, и в том, что они не смогли остановить насилие, что якобы на них лежит вина за это.

Ну конечно же, это не может быть основанием для обвинения их в организации насилия; более того, сама идея обвинения этих людей в организации насилия в отношении полицейских абсурдна, поскольку насилие не было предсказуемо заранее, невозможно было его планировать, насилие применили именно полицейские, сотрудники Росгвардии в отношении протестующих; если бы они его не применили, то никакого бы насилия не случилось, поэтому говорить о плане невозможно.

Но, более того, неоднократно было сказано о том, что, наоборот, эти люди, пользуясь своим авторитетом, всячески предпринимали меры для того, чтобы насилие не случилось, чтобы прекратить его, чтобы увести людей. И фактически им вменяют то, что, обладая авторитетом, они не смогли полностью его предотвратить. Но это обвинение совершенно абсурдное, и очевидно, что организация преступления предполагает прямой умысел организаторов, никакого умысла тут быть не может, и вообще никакой вины в организации насилия у этих людей быть не может.

Что же касается обвинения в организации экстремистского сообщества и участия в нем, то фактически этим обвинением криминализуются совершенно правомерные действия, нормальная деятельность гражданского общества, реализация права на свободу собраний, на свободу объединений, на участие граждан в управлении делами государства. То есть все те эпизоды, которые вменяются подсудимым как те цели, ради которых они создали якобы экстремистское сообщество, – это абсолютно правомерные, легальные цели, и этим обвинением эта правомерная деятельность криминализуется. Ну вот в этой связи мы считаем, что эти люди абсолютно невиновны, что их преследование носит показательный политический характер, абсолютно незаконный, и что они, безусловно, должны быть освобождены.

Учитывая, что у нас осталось мало времени, не буду больше задерживать ваше внимание, поскольку в принципе мы все совпадаем в оценке этого дела. Мы только в очередной раз можем призвать к скорейшему освобождению политзаключенных вообще и узников этого дела, которое сейчас рассматривается в отношении лидеров ингушского протеста в частности.

Ксения Лаврентьева: Сергей, спасибо большое, спасибо, что расставили акценты и так кратко дали юридическую экспертизу, оценку «Мемориала» этого уголовного дела.

Далее мы бы хотели предоставить слово двум экспертам, экспертам по Северному Кавказу и по Ингушетии в частности, которые бы дали скорее не юридическую, а такую более географическую и политическую оценку этой ситуации. Мы хотим пригласить Екатерину Сокирянскую, она является директором Центра анализа и предотвращения конфликтов. Она выступит, расскажет нам об ингушской республиканской государственности и о политических заключенных. Екатерина?

Екатерина Сокирянская: Здравствуйте. Спасибо большое за приглашение. У меня, к сожалению, плохой интернет, поэтому, если будет плохо слышно, я просто выключу, к сожалению, видео в какой-то момент.

Вы знаете, уже коллеги очень много всего сказали о самом протесте, о его участниках, и по существу мне добавить что-то сложно. Я, наверное, поделюсь какими-то своими личными наблюдениями и мыслями по поводу темы, которую мы сегодня обсуждаем. Я в 2000-е гг. 5 лет прожила в Ингушетии среди ингушей, среди чеченцев, тогда в республике было еще очень много беженцев из Чечни. Очень много работала с людьми, жила среди людей, разговаривала с ними, была частью общества. Моя научная работа, диссертация, тоже была в значительной степени посвящена Ингушетии. И вот в рамках научного исследования мне тоже довелось провести более сотни глубинных интервью с жителями республики.

И в общем-то, ну как все мы, жители Ингушетии очень разные: у них разные политические взгляды, у них разные ценности, у них разные личностные качества. Но вот меня поразило это тогда и до сих пор, наверное, не удивляет, но вот как-то мне кажется это важным такое абсолютное единство ингушей по одному вопросу, а именно по вопросу республиканской государственности. Вот когда я проводила интервью со стариками, с молодыми, с женщинами, с мужчинами, образование Ингушской Республики 4 июня 1992 года, вот с кем бы я когда-либо ни говорила, воспринималось как один из самых важных, один из самых счастливых и таких редких однозначно положительных фактов ингушской истории.

Почему я об этом говорю? Потому что, как мне кажется, сегодня, почти 30 лет после образования Ингушской Республики, у ингушей по-прежнему нет однозначной уверенности, вернее есть опасения того, что они могут эту республику потерять. И почему потерять вдруг? Мы же не опасаемся в Петербурге, что лишимся статуса субъекта федерации. Потому что республика маленькая, потому что самый маленький субъект федерации. Потому что у республики территориальные споры с советских времен с одной стороны с Северной Осетией, с другой стороны с Чечней. Потому что в советское время Ингушетия была в составе Чечено-Ингушетии и многие ингуши воспринимали это очень негативно и очень радовались тому, что своя республиканская государственность в итоге появилась.

Мне много раз доводилось слышать, что чеченцы и ингуши братья, братские народы, но каждый брат должен жить в своем доме. И вот этот вопрос потенциального объединения Чечни и Ингушетии не раз всплывал на поверхность с тех пор, как я близко связана с Ингушетией. Даже когда было покушение на Юнус-Бека Евкурова в 2008 году, я помню, тогда стали заезжать чеченские машины без номерных знаков в Ингушетию, Рамзан Кадыров как-то тогда заявил, что готов взять ответственность за Ингушетию, и я помню, что люди это очень болезненно воспринимали. И потом регулярно эта тема так или иначе вбрасывалась в публичное пространство.

И вот мне кажется, что этот митинг и вопрос земли, хотя земля сама по себе вообще имеет большую символическую ценность на Кавказе, он во многом, этот митинг, был в защиту ингушской государственности. Он был в защиту своей республики, в защиту своей территории, в защиту субъектности ингушского народа, мнением которого пренебрегать нельзя при решении важных, важнейших задач. Поэтому мне кажется, что федеральному центру как-то надо дать раз и навсегда гарантии Ингушетии, что никаких посягательств на республику никогда не будет. Мне кажется, что еще вот эти ингушские протесты показали, что федерализм, каким бы кособоким, увядшим и практически свернутым он ни был, он все равно существует в головах людей, вот в Ингушетии точно.

Ингуши хотят вот этой своей государственности, они готовы ее отстаивать, они активно хотят сами выбирать своего главу, и на самом деле не так много примеров у нас, когда регионы митингуют и требуют прямых выборов главы. То есть Ингушетия хочет такого настоящего федерализма, потому что, несмотря на вот такую кажущуюся традиционность, тут вот у нас тейпы, советы тейпов, тут у нас старейшины сидят в папахах, этикет, на самом деле ингуши такая современная нация со своими политическими устремлениями, с довольно активным гражданским обществом, с традицией светской оппозиции, которая была в Ингушетии, на мой взгляд, все постсоветские годы, не очень сильная, но она была при Зязикове, она была при Аушеве, именно такая светская оппозиция, люди религиозные, естественно, в ней участвуют, но они готовы по светским законам, по демократическим принципам спорить и бороться за политическую власть в республике, за изменения в республике. Опять-таки, нация, успешно сохраняющая национальный язык, ведь у нас вообще-то с сохранением национальных языков очень сложно сейчас, свою культурную самобытность.

И к чему я вот об этом? К тому, что с этой нацией надо договариваться, что федеральному центру надо как-то вступать с ней в диалог, что-то делать-то надо. Нужно понимать, что вот вся эта история привела к глубокому отчуждению целой вот такой национальной республики. И если там в России кого-то можно убедить, что политзаключенные сидят за организацию насилия в отношении представителей власти, то в Ингушетии всем понятно, что они сидят за организацию мирного протеста. Насколько я понимаю, в глазах большинства ингушей они народные мученики, они герои, которые пострадали за свой народ. И мы сами, да, видим, что это интеллигенция, это активисты.

Я лично знакома с тремя из них, Муса Мальсагов, я его знаю лет 20, наверное, ну почти 20, – интеллигентнейший такой, деликатнейший человек с очень чистой репутацией. Сколько я его помню, он помогал людям, работал в Красном Кресте, всегда был рядом, когда у кого-то из активистов случалась беда. Исмаил Нальгиев, Багаудин Хаутиев – такие молодые, неравнодушные, искренние, интеллигентные ребята, которые никогда не призывали ни к агрессии, ни к насилию.

И вот как бы мы сейчас имеем ситуацию, когда федеральный центр очень сильно настроил в целом очень лояльный народ против себя. И у него есть выбор в дальнейшем: либо как-то контролировать эту республику репрессиями и насилием и дальше, либо вступать в диалог, убедить людей в неприкосновенности ингушской государственности и прежде всего выпустить сидельцев. Вот прямо сейчас, если бы я была Кремлем, перед сентябрьскими выборами срочно, чтобы хоть как-то вернуть какое-то расположение людей, по-другому просто пропасть отчуждения, которая создалась, преодолеть будет очень трудно. Освобождение политзаключенных – это первый и самый прагматический шаг, который может сделать федеральный центр навстречу народу.

Что касается земли, меня просили об этом говорить, но я, собственно, с самого начала говорила и повторяю сейчас, что у меня нет мнения о принадлежности спорных территорий, я не историк, я не в состоянии разобраться в многочисленных картах, аргументах, которые приводят с той и с другой стороны. Но мы сейчас, очевидно, расхлебываем последствия колониального прошлого, колониальной политики на Северном Кавказе, когда народы, границы между народами, республиками проводили произвольно, меняли многократно. Это тяжелое наследие, и мы знаем, что территориальные споры есть почти у каждых двух соседствующих народов на Северном Кавказе. Их надо когда-нибудь будет комплексно решать, это очень сложно, это потенциально взрывоопасно, или оставлять границы все по устоявшимся, или найти еще какое-то решение, которое будет в глазах проживающих людей легитимным и справедливым.

Но я вот почему-то абсолютно уверена, что территориальный вопрос между Ингушетией и Чечней, вот этими братскими действительно народами можно было цивилизованно решить путем создания согласительных комиссий, выработав легитимную процедуру в рамках закона, с подключением традиционных каких-то согласительных процедур, народной дипломатии, (!неразборчиво) шариата, тейпов, которые владеют вот этой спорной землей, а главное – просто разговаривать с людьми с той и с другой стороны, не игнорируя их. В общем, то, что должно было быть такой кропотливой долгой работой, сделали кавалерийским наскоком, втихаря, и вот получилось как обычно.

И еще я, наверное, хотела сказать два слова о коррупции, ведь на митинге часто звучала эта тема. Власть сейчас хочет посадить политзаключенных, чтобы никому неповадно больше было устраивать такие протесты. При этом, мы все время говорим про избирательность правосудия, обеспечивает федеральный центр полную безнаказанность представителям руководства Ингушетии, которые вот просто шокирующе разворовали федеральные целевые программы социально-экономического развития Ингушетии. Мы не знаем, кто именно, хотя мы можем догадываться.

Ну вот посмотрите только один Малгобекский район, например. В ноябре работу школы новой приостановили, построена школа на 700 человек, приостановили, потому что трещины по всему зданию, школа в аварийном состоянии. Очистные сооружения с 2013 года фактически не функционируют. Еще один детский сад ведь в вертикально-горизонтальных трещинах, опасный для использования, практически закрыт. Здание культурно-досугового центра в аварийном состоянии, новое все построено. Новый многоквартирный дом в Малгобеке с трещинами, которые могут привести к обрушению. И это целый огромный список: это заводы, которые так и не заработали, это школы, это садики, которые построены так, что детям туда опасно ходить. Это огромные деньги, и кто привлечен?

Вот я для интереса залезла на сайт Следственного комитета Республики Ингушетия: то тут, то там «руководитель коммерческой организации предстанет перед судом за мошенничество в особо крупном размере». За что? – заключил госконтракт на сумму несколько десятков миллионов, которыми распорядился по своему усмотрению. А где вот чиновники, с которыми он заключил эти контракты? Где ответит за эти деньги, которые ушли на непригодные к использованию социальные объекты? Сейчас вот борьба с коррупцией сводится к наказанию подрядчиков и мелких чиновников поселкового уровня максимум. Вот такое избирательное правосудие: одни сидят за организацию митинга, другим гарантирована полная безнаказанность за присвоение сотен миллионов рублей. И все это, конечно, не способствует совершенно стабильности, здоровой обстановке в обществе, за которую так наша федеральная власть ратует.

Наверное, я на этом остановлюсь и передам слово другим выступающим. Спасибо.

Ксения Лаврентьева: Екатерина, спасибо вам огромное, что несмотря на свой отпуск вы нашли для нас время. Ваша экспертная оценка и ваш вклад в нашу дискуссию, мне кажется, просто неоценим, потому что это другой угол зрения на происходящее, это более широкая рамка «ингушского дела». Спасибо вам большое.

И я прошу прощения, что мы выбиваемся из тайминга, просто у нас все такие замечательные спикеры, мне крайне неловко и неудобно кого-то перебивать, и всем хочется дать возможность высказаться, потому что все готовились, это действительно важно, говорить о разных аспектах «ингушского дела». У нас осталось еще три спикера. Я попрошу их по возможности быть покороче, так чтобы мы максимально смогли уложиться в тот тайминг, который был заранее установлен.

Сейчас мы хотели бы предоставить слово Денису Соколову, это антрополог и специалист по Ингушетии. Денис?

Денис Соколов: Да, добрый день, добрый вечер.

Я, конечно, не специалист по Ингушетии, это (!неразборчиво), я занимаюсь Северным Кавказом как социальный антрополог, и Ингушетией, к сожалению, не так много, как хотелось бы. И да, действительно, все практически, уже очень много чего сказано, и большое спасибо Кате, потому что она очень многие вещи, которые я должен был бы тоже говорить, уже прекрасно сказала, лучше, чем я мог бы сформулировать.

Я бы обратил внимание на несколько вещей просто как бы для акцентирования ситуации. Во-первых, действительно, вот эти протесты показали, что в Ингушетии формируется, как формируется вот эта политическая нация. Потому что гражданские активисты в Ингушетии, они оказались более зрелыми и более гражданскими, чем их оппоненты из правительства республики и из Москвы, надо сказать.

И еще одна вещь, которая бросается в глаза, – это то, что несмотря на всю войну, на войну и кошмар, которые над Северным Кавказом висят уже последние четверть века, на то, что после Чеченской войны, двух войн, по сути прошла еще одна война по потере, это то, что называлось контртеррористическими операциями и так далее, по сути по потерям выбили целое поколение. Несмотря на это, ингушское гражданское общество, ингушское общество в целом пытается строить свой национальный проект, оно пытается строить свою жизнь мирно, оно пытается вернуться в то, что называется современным государством. И в этом смысле ингуши оказались более современными, взгляды ингушей на государство более современны, чем взгляды на государство Москвы и Кремля, я уже не говорю про полпредство и про республиканские власти.

И последнее, что очень тревожно в связи с ингушскими протестами, в связи с тем, что мы сейчас наблюдаем после них, – это то, что вот это попытка по сути ингушей, попытка хотя бы в своей маленькой республике, в своих отношениях с соседями и в отношениях с Москвой, попытка, что называется, по сути восстановить в России государство. У нас же расползается страна, мы друг друга не слышим. Как тяжело достучаться до Москвы, до любого другого региона относительно Северного Кавказа, все прекрасно знают, мы друг друга не слышим, страна расползается. Единственное, что ее может объединить, – это публичная политика, которая должна быть, она объединяет людей в такой большой стране и в такой разной стране, и закон, который тоже объединяет людей и позволяет людям считать, понимать, что они находятся, живут в одном государстве по крайней мере. Вот ингуши почему-то считают, что они живут в одном государстве, которое называется Российская Федерация, в котором должна быть публичная политика и в котором должно быть то, что мы называли и называем верховенством права, но про что мы в Российской Федерации уже забываем потихоньку.

И получается, что ингушский протест, «ингушское дело», мне кажется, что это символическая история по тому, как маленький народ отчаянно борется за сохранение большой государственности, которая называется Российской Федерацией, потому что Москва за это не борется. Москва как будто схватила гранату и выдернула чеку. В такой стране, как наша, нельзя действовать так, как действовала Москва в Ингушетии и во многих других регионах, просто в Ингушетии мы это видим ярко, мы это видим очень больно, мы это видим, как всегда, на Кавказе абсолютно законченными просто, можно говорить, фразами. Ингуши во время своих протестов все, что можно было сформулировать, про федерализм, про который говорила Катя, про правовую систему, все сформулировали, все было сформулировано на митингах и в публичном пространстве. И на все эти формулировки Москва, ну потому что мы понимаем, что это Москва, Москва ответила, скажем так, отрицательно.

У меня, к сожалению, нет никакого оптимизма по отношению к тому, что будет дальше, я имею в виду со страной, но я благодарен и правозащитникам, и адвокатам, которые ведут это дело, и ингушам, которые мужественно держат удар несмотря ни на что. Мне кажется, что это такое... Это то безнадежное предприятие небольшой группы людей по спасению большой страны, которое может оказаться той самой важной каплей, может быть, которая нас когда-нибудь спасет. Спасибо.

Ксения Лаврентьева: Спасибо за такое прекрасное выступление, возможно, такое большое отрезвляющее, не позитивное, но, мне кажется, очень важно называть вещи своими именами и давать ту оценку, которую вы дали в своем выступлении.

Теперь мы бы хотели пригласить Виталия Зубенко, он адвокат, председатель Ставропольского регионального отделения партии «Яблоко». Помимо прочего, Виталий был защитником Хасана Кациева, это тоже один из политических заключенных по «ингушскому делу». И Виталий кратко даст тоже общую оценку уголовному «ингушскому делу», которое было, и о многочисленных нарушениях прав обвиняемых и заключенных в рамках этого большого уголовного дела. Виталий?

Виталий Зубенко: Да, добрый день, коллеги. Очень рад всех видеть.

В общем-то, после выступления моих уважаемых коллег многое можно, конечно, добавить, но поскольку времени не так уж у нас в изобилии, я, в общем-то, поделюсь своими впечатлениями. И то, что сложилось сейчас на протяжении длительных месяцев после того, как я Хасана Кациева защищал, это так называемое выделенное дело, одно из дел, где человека обвиняли в том, что он применил насилие в отношении представителя власти. Поначалу, конечно, вот это резонансное дело казалось довольно-таки страшным, но с течением времени мы, в общем-то, понимали, что доказательств как таковых или нет, или совсем мало. Но чем дальше, тем больше мы изумлялись тому, как было построено вот это обвинение, собственно говоря, с какой профанацией права мы имеем дело.

Достаточно сказать, что мой подзащитный обвинялся по части 2-й статьи 318-й, что позволяло содержать его долгое время под стражей. Каково же было наше удивление, когда по окончании следствия выяснилось, что тот потерпевший, о котором идет речь, фактически не получил телесных повреждений и следствие об этом знало еще за 9 месяцев до того, как ознакомило нас с материалами этой экспертизы. Более того, следствие цинично врало суду, судам как минимум двух инстанций, о том, что этот человек должен быть привлечен к уголовной ответственности именно по части 2-й статьи 318-й. То есть совершенная вседозволенность со стороны следствия, со стороны прокуратуры, которая тоже наверняка об этом знала, она вообще удивляла.

Для меня вообще нет никаких сомнений в том, что вот эти люди, которые уже осуждены и которые сейчас до сих пор находятся за решеткой в условиях неволи, они фактически являются заложниками. Заложниками той ситуации, которую установила власть, чтобы ингушский народ не продолжал вот этот активный протест. Но власть не понимает того, что фактически ингушский народ, наверное, не простит это никогда и так или иначе этот протест, если он даже задавлен сейчас, загнан в угол, он все равно имеет место, и люди об этом помнят.

Даже сразу скажу, что Хасан Кациев, да, сейчас уже освобожден, ему зачли те месяцы, которые он находился под стражей, и он получил обвинительный приговор. Но когда мы увидели эту ущербность, как я уже сказал, обвинения, для нас, в общем-то, задачей было изобличить это все, показать, с тем чтобы в последующем при пересмотре этих дел, а они, несомненно, случатся, показать обществу, людям, что ингуши сражались за правду и никаких, в общем-то, нарушений со стороны практически всех людей, которые привлекаются, привлечены к уголовной ответственности, их просто не было. Естественно, эти дела все пойдут в ЕСПЧ, естественно, и международный суд даст оценку вот тем доводам, которые мы приводим.

Но я просил бы обратить внимание еще вот в этом деле особенно, до чего дошло обвинение, что единственным объективным доказательством вины Кациева было якобы видео. Я впервые вообще встречаю в своей практике за 20 лет своей адвокатской деятельности, чтобы гособвинение отказывалось от того, чтобы продемонстрировать это самое объективное доказательство в виде видео. Нас долго кормили сказками о том, что есть неопровержимые доказательства того, что Кациев якобы бил полицейского; как выяснилось, этого совершенно не было. Тот кусочек видео, который имел место в материалах нашего выделенного уголовного дела, всего лишь демонстрировал приближение Кациева в сторону, так сказать, силовиков.

Должен сказать, что мой подзащитный какое-то время служил в органах полиции, более того, он был оперативником, оперуполномоченным; он прекрасно понимал, что все происходящее, и это все понимали из протестующих, снималось с многих ракурсов, то есть каждое движение находящегося человека на площади были зафиксировано как минимум с двух-трех точек. И мой подзащитный категорически утверждал, что он не просто не хотел бить, а он даже, в общем-то, понимал, что это абсолютно невозможно, его причастность к этим преступлениям будет тут же доказана.

Но тем не менее человек просидел длительное время, почти год, в условиях несвободы, понес совершенно, что называется, незаслуженное наказание. Я нисколько не сомневаюсь, что при изменении режима эти все дела, все до единого, будут пересмотрены, потому что я так или иначе был знаком с содержанием всего этого уголовного дела, общался с коллегами, обменивался мнениями по поводу того, что происходит в этом деле, абсолютно солидарен с тем, что ни одного виновного человека, в общем-то, на скамье подсудимых не было и нет по этому делу.

Поэтому спасибо всем за участие в этой конференции. Я надеюсь, что это сегодняшнее мероприятие послужит прологом к тому, что справедливость восторжествует и так или иначе эти все люди, несомненно, будут реабилитированы. Спасибо за внимание.

Ксения Лаврентьева: ...и, возможно, хорошо, что вы выступаете в конце, это более такое позитивное завершение, касающееся того, что уголовное дело в отношении вашего подзащитного было прекращено и Хасана Кациева удалось освободить.

Виталий Зубенко: Извините, оно не было прекращено, как и все остальные, просто та часть наказания, то наказание, которое ему было назначено, приблизительно равнялось тому сроку, который он содержался под стражей, вот и все. Естественно, это был обвинительный приговор, на другое надеяться не приходилось. Спасибо.

Ксения Лаврентьева: Да, простите, пожалуйста, юридические тонкости очень важны, да.

И в конце мы бы хотели предоставить слово Дарье Корниловой, это журналистка, которая говорит об этом деле и доезжает до судебных заседаний. Более того, Дарья была в «Яблоке» и делает репортаж о той выставке, которая будет здесь, она здесь была еще до открытия. Дарья, вам слово. Так, у нас какие-то неполадки...

Дарья Корнилова: Так, слышно так, да?

Ксения Лаврентьева: Да, все, вы с нами.

Дарья Корнилова: Отлично-отлично.

Да, я с вами, я с вами на протяжении всех этих 2 часов. Я благодарю организаторов за возможность выступить. И в принципе, конечно же, уже все сказали. Я, пользуясь, скажем так, своей позицией завершающего только реперно обозначу какие-то основные моменты, про которые я бы тоже хотела сказать. В первую очередь это то, что сказала Каринна Акоповна Москаленко по поводу того, что лидеров ингушского протеста судят большей частью за то, что они активно призывали бороться с коррупцией и называли коррупционеров в Ингушетии, именно это власть им не простила, и об этом говорил Барах Чемурзиев на одном из последних заседаний.

Мне очень приятно, что и Магомед Муцольгов, и Изабелла Евлоева упомянули Ахмеда Погорова, о котором, конечно же, тоже надо говорить, когда мы говорим о лидерах ингушского протеста, потому что если процессуально, скажем так, его дело выделено в отдельный процесс, то идейно, идеологически он, конечно же, сейчас сидит на одной скамье подсудимых вместе с лидерами ингушского протеста, и приговор им будет однозначно приговором и ему.

Я, конечно же, согласна с Сергеем Давидисом по поводу того, что это именно показательный процесс, образцово-показательный процесс. И это процесс, который, скажем так, говорит гражданскому обществу: «Не высовывайтесь». И этот процесс затянутый процесс. Понятно, что до выборов, которые у нас будут в сентябре, не будет оглашен приговор. Почему? Потому что власть боится вот этого самого массового, организованного и очень дисциплинированного ингушского протеста, и совершенно справедливо боится.

Соответственно, хотелось бы сказать, да, много раз обозначили вопрос, скажем так, ответили на вопрос, кто виноват. Что делать? Я думаю, делать то, что делали бы лидеры ингушского протеста сейчас, а я думаю, что делали бы они именно то самое, что они делали и 3 года назад, то есть они призывали бы к справедливости, к законности, они бы помогали тем людям, кто действительно нуждается в их помощи. И они, конечно же, продолжали бы призывать бороться с коррупцией и с коррупционерами в республике, размах коррупционной составляющей просто ошеломляющий, о чем Екатерина тоже сказала.

И что делать? Идти на выборы. Я призываю ингушей, пользуясь случаем, пользуясь эфиром, призываю прийти на выборы, проголосовать за тех, кто будет действительно отстаивать интересы ингушского народа, а не за ставленников власти, не за тех, кого в Ингушетии называют «передастами». За тех людей, которые будут решать проблемы региона, касается ли это отсутствия воды в кране и заканчивая границами с соседними регионами.

И еще я хотела бы обратиться к тем людям, которые будут фальсифицировать эти выборы. Не секрет, что у нас подключен весь административный аппарат на то, чтобы, скажем так, выдать заданный результат, наверняка уже есть списки таких, кто должен выиграть в этих выборах, весь административный аппарат всей своей огромной мощью работает над этим. Так вот, скажем, мне очень нравится притча про муравья, который носил воду, когда сжигали священные книги. Все звери говорили: «Но, муравей, ты такой маленький, зачем ты носишь эту воду? Пожар такой огромный, ты не потушишь его». На это муравей отвечал: «Когда меня Бог спросит, что я делал, когда горели священные книги, я отвечу, что я носил воду». То есть вот эта притча про личную ответственность каждого, она про действенную личную ответственность каждого.

Вот мне хотелось бы, чтобы вот эту личную ответственность проявили и жители Ингушетии, и те, кто так или иначе вот сейчас фальсифицируют, будут фальсифицировать эти выборы: пожалуйста, не участвуйте в этом, саботируйте это. Выборы делаются не руками лично Путина, не Администрацией президента, выборы делаются на местах нашими соседями, учителями наших детей. И вот, пожалуйста, если возможно, минимизируйте, потому что это, ну банальность скажу, много раз это уже говорили, что это воровство будущего у нас, у нашей страны. Но вот хотелось бы, чтобы, скажем так, голос совести как-то звучал и диктовал какую-то дальнейшую линию поведения.

Я хотела бы поблагодарить Екатерину за совершенно блестящий анализ, просто хочется его еще раз прослушать и распечатать, ситуации, которая происходит в Ингушетии. Екатерина дала блестящий совет федеральному центру, наконец-то освободите политических заключенных, верните стабильность в регион и так далее. Но как человек, скажем так, как реалист я понимаю, что федеральный центр, конечно же, на это не пойдет, наоборот, он будет держать в заложниках этих людей, он будет затягивать этот процесс. Собственно говоря, это еще один аргумент, почему надо идти на выборы, – потому что никто не даст эту свободу, ее можно будет только взять.

Собственно говоря, все, наверное. Конечно, много хотелось бы сказать очень добрых, очень теплых слов в адрес лидеров ингушского протеста, потому что это действительно незаурядные люди, люди, которые меняют вокруг себя все пространство. То есть я слышала много разных историй, с каким почтением, с каким уважением к ним относятся там те люди, которые осуществляют сейчас за ними надзор, это сотрудники СИЗО и так далее. И это тоже показатель того, каким огромным уважением пользуются не только у себя в регионе эти люди, но и в соседних регионах. Хотела бы пожелать им здоровья и хотела бы сказать, что, говоря о политических заключенных, стоит вспомнить о том, что это не только лидеры ингушского протеста, их много, этих людей, к сожалению, в нашей стране, и, конечно же, свобода политическим заключенным.

Все, у меня все. Спасибо огромное, спасибо!

Ксения Лаврентьева: Дарья, спасибо вам большое за такое выступление, за притчу, спасибо большое, за призыв идти на выборы и напоминание нам всем о том, что самое главное – это наши действия, и мы по крайней мере несем личную ответственность за все то, что происходит в нашей стране в общем и с «ингушским делом» в частности.

Также я бы хотела поблагодарить всех тех, кто сегодня был с нами, кто согласился выступить несмотря на болезнь, на отпуск, на прочие какие-то сложности. Спасибо, что были с нами, спасибо, что сделали вклад. Мне кажется, что наша дискуссия получилась очень разносторонней. Мы попытались осветить и ингушский протест, и историю, и «ингушское дело» с разных сторон, дать возможность высказаться разным людям, которые так или иначе вовлечены в это дело. И мы надеемся, что больше людей узнают об этом деле, больше людей будут за ним наблюдать в дальнейшем. Спасибо вам всем, спасибо!

Отдельно от себя лично хочу поблагодарить Хаву Хазбиеву, которая, к сожалению, сегодня не могла быть с нами, но благодаря усилиям которой вообще состоялась эта выставка здесь, в «Яблоке», которая собрала всех этих потрясающих спикеров, которая сделала возможным нынешнее мероприятие.

Спасибо всем, кто был с нами в трансляции! Спасибо, что смотрели нас. И до скорых встреч, до свидания.