СМИ переполнены публикациями о жестоких пытках в ОТБ-1 УФСИН по Саратовской области. Во время эфира на телеканале «Дождь» был задан правильный, но, увы, наивный вопрос: как можно полностью победить пытки в российской пенитенциарной системе.
Андрей Бабушкин. Фото: пресс-служба партии
В полной мере победить на сегодняшний день пытки в уголовно-исправительной системе невозможно.
Во-первых, недостаточен уровень общей и профессиональной культуры большинства сотрудников уголовно-исполнительной системы.
Во-вторых, репрессивные настроения, широко распространенные в обществе, распространяются и на сотрудников системы
В-третьих, ненависть к преступникам у некоторых из сотрудников причудливым образом переплетается с приверженностью к криминальной субкультуре. Наверное, вы заметили, когда смотришь кадры пыток в Саратовской ОТБ-1, читаешь о то, что происходило в СИЗО №3, 1 и 6 Иркутской области или жалобы на СИЗО № 2 Кировской, трудно понять, кто все творит – профессиональные бандюганы или лица, являющиеся должностными в государственной системе.
И все же добиться радикального снижения пыток и жестокого обращения в российских колониях можно.
Ничего нового для специалистов я здесь не напишу. Но и те меры, которые уже десятилетие предлагают правозащитники, к сожалению, не утратили свою актуальность.
Первое. В состав Общественных наблюдательных комиссий по общественному контролю за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания должны срочно вернуться правозащитники. ОНК – это не то место, куда должны войти просто хорошие люди. У меня нет оснований полагать, что в ОНК Саратовской области входили какие-то плохие люди. Но обнаружить пытки они не смогли. Почему? «Мы там были недавно, но к нам никаких жалоб не поступило», - так они объяснили свой провал. Если бы на их месте были правозащитники, то они бы и признаки пыток выявили, и грубые нарушения прав человека увидели и нашли бы способы все это пресечь в зародыше.
Однако Общественная палата России, несмотря на многолетнюю критику в свой адрес, все никак научится включать в состав ОНК опытных и авторитетных правозащитников. Не отстает от нее и Государственная Дума РФ, которая ставит все больше рогаток для того, чтобы правозащитники смогли попасть в состав ОНК.
Второе. Необходимо восстановление надзорных функций за соблюдением прав человека со стороны органов прокуратуры. Надзирающий прокурор получает заработную плату от государства именно за это. Но большая часть проводимых им проверок с соблюдением прав человека никак не связана. В лучшем случае большинство прокуроров проверяет соблюдение малозначительных и никому не интересных норм законодательства в ущерб тому, что на самом деле важно: не бьют ли? Как кормят? Платят ли зарплату? В худшем случае прокурор еще и вносит свой посильный вклад в ухудшение ситуации с правами человека. Например, администрация «потеряла» записи с видеорегистратора, когда заключенный получи травму. Заключенный пишет прокурору, а тот отвечает: все правильно, нарушений нет. И никто за это ответственности не несет.
Третье. В органах Следственного Комитета РФ должно измениться отношение к расследованию пыток. Все, кто в теме, знают о судьбе дела по ИК № 15 Ангарска Иркутской области: уже летом имелись достаточные основания для привлечения к уголовной ответственности десятков сотрудников ИК и СИЗО, а также т.н. «разработчиков» для привлечения к уголовной ответственности за пытки, тяжкий вред здоровью, сексуальное насилие. Однако год спустя большинство из них не только не было обвиняемыми, а один из «разработчиков» и вовсе освободился условно-досрочно. То есть за примерное поведение и добросовестное отношение к труду. И, главное, что все знают, что за «труд» это был.
Такая ситуация не удивительна. Что в СИЗО и ИК пытают не просто ради любви к искусству.
У пыток есть свой заказчик. И этот заказчик – следователь СКР. Ему позарез нужна явка с повинной. На худой конец - показания о том, что некий уркаган знает о преступной деятельности депутата, правозащитника, прокурора, бизнесмена (нужное подчеркнуть) Н. …- дцать лет тому назад. И эта потребность включает рубильник на пыточном конвейере.
Поэтому:
- дела о пытках в учреждениях УИС должны расследоваться за редким исключением, силами Центрального Аппарата СКР, а не его регионального отделения;
- оперативное сопровождение проверки должно осуществляться оперативным подразделением регионального Управления, а, возможно, и оперативными органами полиции или ФСБ. Сегодня чаше всего мы видим совсем иную картину – доказательства виновности оперативного уполномоченного колонии № Н. лейтенанта Х. собирает его друг оперуполномоченный лейтенант У.
Четвёртое. Приступ короновирусной фобии привел к снижению открытости и прозрачности работы УИС. Прекратились свидания. Снизилось количество и длительность посещений. Система стала работать не только при ослаблении общественного контроля, но и при резком снижении уровня общественного воздействия.
Необходимо, чтобы ФСИН России занял жесткую позицию противодействия тем региональным начальникам и «хозяевам» учреждений, которые не только мечтают использовать, но и используют долгожданный короновирус для того, чтобы закрыть все окна и двери в учреждения УИС.
Пятое. Фонд Президентских грантов должен, наконец-то, прекратить держать на голодном пайке правозащитные организации, которые занимаются общественным контролем за соблюдением прав человека в полиции, ИВС, спецприемниках, СИЗО, тюрьмах, колониях и т.д. Пока что ситуация в этой части мягко говоря более чем печальна: один нелегальный сувенирный или авторемонтный цех в одной из многих и многих колоний дает большую прибыль нежели сумма всех грантов ФПГ на борьбу с пытками в масштабах всей необъятной страны. Может быть начальникам Фонда следует понять, что пытки и истязания происходят при их невидимом попустительстве?
Шестое. В свое время бывший директор ФСИН России Г.А. Корниенко ввел правило: если видеозапись не сохранилась, то спор о ее содержании будет решаться не в пользу сотрудника, который эту запись утратил, а в пользу заключенного, который ссылается на содержание записи.
Мы должны пойти дальше: не только исходить из презумпции добросовестности того, не по чьей вине была утрачена запись, но и обеспечить мониторинг содержания ВСЕХ записей.
Как мы видим, в Саратовской ОТБ-1 записи велись на служебные видеорегистраторы. Все это сохранялось на серверах.
Но никто их не изучил, оценки этим записям не дал, никаких мер не предпринял. Поэтому необходимо изменение порядка хранения, изучения и анализа данных видеозаписей.
Разумеется, эти шесть мер – лишь видимая верхушка нашего антипыточного айсберга.
Есть и иные, наверное, менее важные аспекты борьбы с пытками, которые должны стать предметами правозащитного анализа и научного исследования.
Но это уже для обширной научной статьи.
А пока что мы должны понимать: уровень пыток не снизится сам по себе. Чтобы он снизился, гражданское общество должно иметь реальные механизмы воздействовать на то, что происходит в тюрьме.
Но можно и победить пытки. Для этого нам нужно поменять тот культурный код, который в российской культуре связан с тюрьмой.
