Мне сильно повезло встретить Ковалева лет 25 тому назад и прошагать по жизни где-то неподалеку от него, восхищаясь его характером, постигая строй его мысли, соглашаясь и споря с ним и неизменно видя в нем почти немыслимое воплощение редкостных в наши дни качеств, какими живо человечество, - чести, благородства, чувства собственного достоинства. Всего ярче они проявляются там, где человек соотносится с государством, ученый втягивается в политику и мыслящий интеллигент становится перед нравственным выбором.
Большую части жизни Сергею Ковалеву, как и всем людям его поколения, довелось прожить в государстве, назначение которого - в подчинении человека, растворении его воли, превращении гражданина в послушную марионетку. Добиваться этого государство умело. Жизнь дается один раз, и прожить ее особенно трудно было тем, кто понимал тоталитарную природу этого государства и сущность его иезуитской идеологии. Большинство из них научилось маневрировать, хитрить в тяжбе с левиафаном, а идя на компромиссы, старалось не подходить к черте, за которой - нравственное падение. Ковалев был человеком иного склада - он считал, что жить надо достойно, сообразуясь с собственными принципами и убеждениями и не поддаваясь давлению государственной машины. Он был в известном смысле соразмерен государству, и сломать его было невозможно.
Еще в молодости, восстав за гонимую генетику, вынужденный покинуть любимую работу в университете, он сформулировал для себя максиму о "нравственной несовместимости порядочных людей с тоталитарным режимом". Сопротивление привело его в диссидентство. Он позволял себе дерзить могущественному противнику ("Андропов, верните книгу, изъятую при обыске!" ) и с присущей ему доскональностью собирал и предъявлял городу и миру обвинительный акт о преступлениях советской репрессивной машины в знаменитой "Хронике текущих событий".
После многолетнего заключения, лагеря и ссылки, во времена перестройки для него открылось поле публичной политики. "Дело чести избирателей нашего округа, - призывала листовка "Мемориала",- избрать народным депутатом России Сергея Адамовича Ковалева".Демократический подъем принес победу Ковалеву уже в первом туре. Но в эйфории от своих достижений демократы едва ли могли себе представить, что они вступают на путь, где их ждет ожесточенное сопротивление сил прежнего режима, проблемы, которые никогда и никому еще не приходилось решать, разброд, замешательство и предательства в собственных рядах.
Авторитет, завоеванный Ковалевым в прежней жизни, и его нравственная безупречность были столь очевидны, что его избранию в Верховный совет и назначению председателем Комитета по правам человека не могли помешать "черные списки", составленные в аппарате ЦК КПСС и рекомендовавшие блокировать политическое продвижение демократов.
Комитет по правам человека стал одним из главных институтов преобразования государства. Подготовленные там Декларация прав человека, проект главы Конституции о правах и свободах человека и гражданина, законы о реабилитации жертв политических репрессий, о беженцах, о вынужденных переселенцах и другие закладывали краеугольные камни в правовую систему России, призванную закрепить европейский (а не какой-то "особый") путь ее развития. Принципиальные подходы здесь для Ковалева и его сотрудников были очевидны. Значительно труднее было принимать решения неожиданно возникавших задач.
Не без активного участи демократов возник институт, которому отводилась решающая роль в проведении политических и социально-экономических реформ. Надо было определить и реализовать условия и границы взаимодействия с этим главным центром новой власти и прочертить линию поведения на политически разнородном, аморфном Съезде. Ясен и прост был выбор в дни августовского путча 1991 г. Но за ним последовали неоднозначные и исключительно болезненные реформы, переход через "долину слез", разочарование населения в реформах и реформаторах и нараставшее политическое размежевание на Съезде. К концу 1993 г. на нем возобладало антиреформаторское большинство. Когда Ельцин распустил Съезд и назначил новые выборы, а его крайние противники развязали мятеж, который поставил Россию на грань гражданской войны, демократы оказались перед мучительно трудным выбором: в какой мере допустима поддержка президента, нарушившего закон. Большинство из нас, от Ковалева до Явлинского, требовали применить для подавления мятежа вооруженные силы, раз милиция не справилась с наведением порядка. Но в докладе Комитета по правам человека в 1993 г. были осуждены также эксцессы - бессудное и безобразное торжество мести, повлекшее жертвы среди ослепленных людей.
Вслед за тем начался закономерный процесс дистанцирования Ковалева от власти. Черту в этом так и не состоявшемся романе подвела Чечня. Уже в 1994 г. он возглавил пост российских депутатов в Грозном и всеми силами пытался остановить
разгоравшийся конфликт, зачинщиками которого были ястребы с обеих сторон. Эту позицию до сих пор ему вменяют в вину нынешние радетели пиратских республик на востоке Украины. Я был рядом с Ковалевым в трагическую новогоднюю ночь 1995 г., когда начался бездарный штурм Грозного, и хорошо помню, как он безуспешно пытался достучаться до разумных, как ему казалось, людей в российском руководстве и по прерывающейся радиосвязи вразумить российских военачальников, отвечавших ему ... матерной руганью. Спустя несколько месяцев он стал добровольным заложником банды, захватившей больницу в Буденновске, и тем самым предотвратил развитие событий по норд-остовскому сценарию.
В январе 1996 г. наступил предел: Ковалев оставил пост председателя президентской Комиссии по правам человека и вышел из Президентского совета. Это был политический и нравственный выбор: "Я не могу больше работать с президентом, которого не считаю ни сторонником демократии, ни гарантом прав и свобод". Показательно, что деятельность Ковалева отмечена орденом Почетного легиона Франции, орденами Чехии, Польши, Литвы, Эстонии - и ни одним знаком признания заслуг перед нашим отечеством, которые власть щедро раздает лояльным к ней людям.
В российской политической оппозиции Сергей Ковалев ныне - нравственный камертон. "В советские времена мы были идеалистами. Таким я и остался",- говорит он. Он не перестает обличать вред "реальполитик", ложь и предательства ее фигурантов. И все же совсем отмежеваться от политики как искусства возможного, уходить от ситуаций, в которых приходится выбирать меньшее зло, невозможно. Существуют, однако, в теории и практике ориентиры, которые неизменно отстаивает Ковалев.
Непреложны, настаивал он еще при разработке новой Конституции, ценности свободы и права человека. Первичны исключительно индивидуальные права, из них можно вывести любое коллективное право, а не наоборот. История учит, что примат коллективных прав, наряженных в одежды государственного патриотизма, национальной идеи и т.п., ведет к подавлению личности и в конечном счете к превращению коллективного права в фикцию. в порабощение также и самого коллектива. Философия прав человека объединяет людей прочнее, чем любое другое мировоззрение. Потому-то недемократические режимы могут одерживать ситуативные победы, но не выдерживают соревнования со строем либеральной демократии. Мысль эта особенно актуальна ныне, когда российское общество захлестывает волна антилиберальной и антизападной истерии.
Российские демократические партии и организации в последние десятилетия целеустремленно вытеснялись властями и их прислужниками из публичной политики. Они лишались выхода на каналы массового телевидения, против них развязана бесчестная кампания ненависти и шельмования. Террор против их лидеров и активистов становится нашей повседневностью Демократическое движение раздроблено. Это данность, которую приходится игнорировать. В своих выступлениях Ковалев постоянно обращается к опыту Хартии-77 в Чехословакии и КОС-КОРа в Польше. Объединившиеся в них люди, подчеркивает он, - были достаточно мудры, чтобы отодвинуть разделявшие их разногласия, добиваясь смены режима. Он знает. конечно, что из "Солидарности" вышли обе основные противостоящие ныне в Польше коалиции: либеральные демократы и националисты. Но после демонтажа прежнего режима (и эволюции самой бывшей компартии к социал-демократизму) в стране установился строй парламентской демократии с периодической сменой правящих сил на свободных выборах. В России, убежден он, объединяющей платформой демократической оппозиции могут и должны стать требования честных выборов, независимого суда и освобожденных от государственного контроля СМИ. Сегодня к этому, конечно, добавляется прекращение интервенции в Украине. Хотелось бы, чтобы призыв патриарха демократического движения был услышан и воспринят всеми, кто озабочен будущим нашей страны.
