Когда наши солдаты, матросы и офицеры возвращались с войны – кто служить дальше, кто «на гражданку» - то почти все были обуреваемы мечтами о лучшей жизни. Сердца саднили вид послевоенных пейзажей с разрушенными городами и сёлами, от которых остались только обугленные печные трубы. Но души были полны верой, что всё заново отстроим, и даже лучше прежнего. Но, главное, какое-то послабление должно быть в жизни – не то, что перед войной, когда каждую ночь разъезжали «чёрные воронки». Всё-таки война должна была чему-то научить. Ценить людей, в первую очередь. Вот на передовой офицерам, наконец, разрешили, пусть не всегда, но действовать по ситуации, самостоятельно. И каждый солдат знал свой манёвр, часто проявлял смекалку, действовал инициативно. Именно это обеспечивало успех в сражениях. Война, как ни парадоксально это звучит, предоставила некоторым советским людям хотя и ограниченную, но СВОБОДУ. Недаром многие прошедшие войну, особенно смолоду, вспоминали военные годы как самые яркие и светлые. Потому что следом за окончанием войны вернулось предвоенное лихолетье.
Страх толкает на свирепость
Конечно, на передовой тоже хватало несправедливости. Командиров то и дело вызывали особисты, копались в том, кто кому и что сказал или домой написал. Надо было оправдать своё пребывание в воинских частях, вот их фантазия и работала. Сочиняли, раздували из мухи слона, набивали себе цену на «высоте бдительности». Тем не менее, не они делали погоду, поэтому наши бойцы, набравшись боевого опыта, начали ощущать свою самоценность, что они – не «винтики» и не «пушечное мясо».
Солдаты, старшины, офицеры не только получали военную закалку. Они за годы войны очень расширили свой кругозор. Переброски с фронта на фронт, которые протянулись на две тысячи километров, перемещение вглубь Европы – всё давало информацию к размышлению.
На самом верху, начиная со Сталина, понимали, что карту Европы можно сильно изменить в свою пользу. Для этого надо занять побольше территорий. Однако палка оказалась о двух концах. В пылу войны руководство забыло, что, с занятием в 1939-1940гг. западных частей Белоруссии и Украины, Прибалтики, Бессарабии, политорганы столкнулись с недоумением солдат, увидевших, что тамошние рабочие и крестьяне живут «под эксплуататорами» не только не хуже советских, но даже получше. Один из генералов в воспоминаниях писал, как он увидел бойцов, оцепеневших от изумления при виде, как в дождь львовянки обрядились в разноцветные весёленькие клеёнчатые прозрачные плащи. Город словно стал цветником. Сравнение с нашим довоенным бытом было проигрышным. И так во многом.
И потом, занимая города, которые обошли ковровые бомбёжки и массированные артобстрелы, солдаты вздыхали, глядя на обустроенный быт зарубежных обывателей, хотя они пережили и две мировые войны, и два экономических кризиса. Откровенничая между собой, воины старались понять, почему наш ударный труд не приносил такого же достатка в семьи, хотя правители занятых стран тоже готовились к войне и не жалели денег на подготовку к ней. Население стран-союзниц Гитлера очень настороженно глядело на наших солдат, но даже при этом люди не выглядели приниженными. В балканских деревнях малоземельные крестьяне жили скудновато, но в быту имели такое, о чём наши деревенские и представления не имели. А про венгерские и австрийские и говорить нечего. И все россказни наших агитаторов о том, как «трудящиеся Запада стонут под игом капиталистов и помещиков», пошли прахом.
Многие призадумались. А некоторые дерзнули делать выводы. Это им дорого обошлось. Среди таких разоткровенничавшихся оказался Александр Солженицын. Размышления, доверенные другу, но попавшие на очи военных цензоров, обеспечили ему знакомство с «архипелагом ГУЛАГ».
Сталин с окружением поняли, что масштабы увиденного и познанного при знакомстве с зарубежной жизнью очень велики, и надо срочно принимать решительные и жёсткие меры. Карательная машина снова заработала на всю катушку. Идеологи начали раскручивать не просто патриотическую, а шовинистическую карту. Патриотизм, чувство светлое и лирическое, превратили в ксенофобскую дубину. Если почитать советские газеты и журналы 2-й половины 40-х годов, то видишь, что патриотизм, с точки зрения идеологов, это, прежде всего, не любовь к родному, а ненависть к чужому, иностранному. И хотя уголовной ответственности за «низкопоклонство перед Западом» не было, за него карали охотно. Раз «антипартиот» - значит, антисоветчик. Получай свои 10 лет по 58-й статье! Например, за то, что деревенскому парню, впервые увидевшему в Австрии унитаз, он понравился, о чём он с восторгом высказался. И наказали. Не за то, что унитаз расхваливал, а за то, что австрийский. Или за публичное восхищение проходимостью «виллиса» и «студебеккера». Или за то, что похвалил в беседе услужливых и вежливых чешских торговцев и официантов, так не похожих на наших хамов. Так опаску, настороженность перед иноземным снова усиленно впихнули в сознание поколений. Это принесло опасные плоды. В том числе в виде рецидива русского фашизма.
Ещё беспокоил наших верховодов распространявшийся в нашей стране невосторженный образ мыслей, нарастание критических настроений. Война на многое открыла глаза миллионам. Далеко не все поверили в байку о внезапном и вероломном нападении Германии. Пережившие оккупацию подчас видели и слышали, как местное партийное начальство распекало население за панические слухи, а само быстро смазывало пятки. А некоторые секретари парткомов даже с хлебом-солью выходили навстречу оккупантам, как случилось на Брянщине. Им было всё равно, что кричать – «Слава Сталину!» или «Хайль Гитлер!» - лишь бы начальствовать. В разговорах, едких частушках народный скепсис не исчезал, и это очень беспокоило власти. Они вспомнили об «инженерии душ».
«Кто организовал вставание»?
Во второй половине 1946 года, 65 лет назад, Союзу писателей СССР уже было 12 лет. Всех писателей согнали в один отряд и приказали им быть «инженерами человеческих душ». Литературу, творчество подчинили политике и идеологии. Провозгласили держать курс «социалистического реализма». Почему недостаточно просто реализма? А он был не нужен. Это то же, что сейчас: демократия как таковая не нужна, подавай «управляемую демократию»! И «социалистический реализм» мало общего имел с реальностью. Он должен был соответствовать партийному курсу и установкам, «лозунгам текущего момента». А они менялись часто и непредсказуемо. Неизменным было одно: общий облик СССР, жизни трудящихся должен внушать оптимизм, звать к новым подвигам и свершениям любой ценой. Заострение внимания на всякого рода ошибках и просчётах не должно быть чрезмерным. Но критериев достаточности и чрезмерности никто не давал. Поэтому цензоры могли придираться к кому и чему угодно. Особенно при большом богатстве «лозунгов текущего момента».
Партийные органы очень зорко следили за тем, что предлагали читателям наши литераторы. И нынче мы отмечаем 65-летний юбилей события, ставшего рубежным в нашей послевоенной жизни. Оно определило многое. Это и отбор литературы для школ. И разворачивание очередных идеологических кампаний, определявших в жертвы всё новые круги советского общества. В конце августа – начале сентября 1946 года в разных периодических изданиях было напечатано полностью или в отрывках постановление оргбюро ЦК ВКП(б) №274 о журналах «Звезда» и «Ленинград». Главным дирижёром этого действа был видный партийный руководитель А.А.Жданов, один из сталинских любимцев и авторитет для вождя в области культуры, поскольку мог бренчать на пианино. Жданов осуществлял руководство блокированным Ленинградом, хотя, в основном, отсиживался в убежищах, принимая для успокоения солидные дозы горячительного. Не забывая при этом смачно закусывать. Сохранились документы, как по заказу высокого партийного босса спецрейсом гоняли в Ленинград самолёт с персиками на борту, которых возжелал Жданов. Это в Ленинграде, где тысячи людей ежедневно гибли от голода и были случаи людоедства. Основные тяготы по управлению осаждённым городом легли на А.А.Кузнецова, которого потом уничтожили по печально знаменитому «ленинградскому делу», инициированному Маленковым, усмотревшим в лице Кузнецова опасного конкурента. Долгое время все лавры по защите великого города были приписаны Жданову, которому после войны было поручено курировать вопросы идеологии и культуры. Тут «специалист» развернулся. Особенно ему претили писатели, чьё творчество сложилось или проявилось ещё в «серебряный век». Такими были Михаил Зощенко и Анна Ахматова. Последняя не давала покоя партийному деятелю. Несмотря на то, что она была вдовой расстрелянного поэта Н.Гумилёва и матерью репрессированного историка-востоковеда А.Гумилёва, люди, невзирая на опасность, выражали ей почтение. Она тоже пережила тяготы войны, продолжая творческую деятельность. И как-то при появлении её в театре публика встала и встретила знаменитого поэта рукоплесканиями. Это привело А.А.Жданова в бешенство. Дело дошло до того, что он посылал порученцев расследовать - «Кто организовал вставание?» Партийному чинуше было невдомёк, что почитание может быть естественным и спонтанным.
Жданов усмотрел в почитании Ахматовой, Зощенко, Городецкого, других старых литераторов, не взращённых на идеях коммунизма и социалистического реализма, огромную опасность. По его мнению, они являлись примером для подражания молодым советским писателям, отчего появлялись «не те» произведения. Прежде всего, в «толстых» литературных журналах, издававшихся в городе на Неве - «Звезда» и «Ленинград». На них и обрушилась 65 лет назад карающая длань. Гнев Жданова и его партийных сослуживцев вызывала сатира и описание реальных событий и настроений в советском обществе в произведениях М.Зощенко. Особенно возмутили его «Приключения обезьяны» («Звезда», № 5-6 за 1946 г.). Вот как аттестуется популярный писатель в постановлении: произведение Зощенко, дескать, «…представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.
Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца».
Охаянная Ждановым повесть оказалась не по мозгам «специалиста по культуре». Это – опыт психологического самоанализа, выявление причин страха и уныния под воздействием жизненных коллизий. Жанр, конечно, мало совместимый с «социалистическим реализмом», непривычный для высших партийных деятелей, где после чисток 30-х годов почти исчезли люди с достаточно высоким образованием. Но гнев Жданова особенно странен, если учесть другие автобиографические произведения - Максима Горького, где полно описаний негативных ощущений автора, который в юности даже совершил попытку самоубийства. Но то, что дозволено «пролетарскому писателю», не дозволено бывшему офицеру царской армии, да ещё донимающему язвительной сатирой. Поэтому «оплот культуры» в ВКП(б) не стеснялся в шельмующих выражениях, почти перещеголяв базарных торговок.
Сполна досталось и другому члену ленинградской писательской организации А.А.Ахматовой. Цитируем постановление снова.
«Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Её стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, «искусстве для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе».
А в журнале «Ленинград» бдительные партработники нашли клевету на Ленинград, пессимизм и разочарование в жизни. И ему вынесли приговор: «Советский строй не может терпеть воспитания молодежи в духе безразличия к советской политике, в духе наплевизма и безыдейности». А ошельмованные поэты и писатели лишь робко выразили настроения обеспокоенности по поводу некоторых тогдашних явлений, передали мир своих чувств, не проявив интерес к прокатным станам или яровизации семян. Издание журнала прекратили вовсе. Лишь спустя какое-то время стал выходить другой ленинградский литературный журнал – «Нева».
На долгие годы после того, как это постановление получило силу закона и служила орудием подавления живой мысли, не помещённой в прокрустово ложе идеологических догм и установок, Анну Ахматову отстранили от публикаций произведений. Ей пришлось заниматься исключительно переводами. Лишь в 1956 году, после смерти Сталина, ей удалось поместить немного стихов в литературном альманахе. Но школьникам при этом по-прежнему велено было о ней негативно отзываться – в соответствии с продолжающим действовать постановлением от 1946 года, изучение которого в том же году было введено в курс школьной программы.
Судьба же Зощенко была ещё горше. После такого аутодафе, что ему учинили партийные инквизиторы, он не мог не только нигде печататься, но даже устроиться на сколько-нибудь приличное место. Более десяти лет он перебивался случайными заработками, ужасно переживал и на глазах чах. От него собратья по перу шарахались, как от чумного. А председатель ленинградской писательской организации В.Кочетов то и дело отпускал в адрес измученного пожилого человека обвинительные опусы. Лишь несколько писателей из города на Неве не выразили в его адрес порицаний и старались хоть чем-то помочь. Это были Ольга Берггольц, Юрий Герман, Даниил Гранин, Вениамин Каверин, Израиль Меттер, Леонид Пантелеев. Помощь поступала и от Корнея Чуковского, который помнил Зощенко ещё дебютантом. Но моральное угнетение было столь велико, что долго несчастный писатель, которого при жизни так и не реабилитировали, не прожил, скончавшись в 1958 году.
Ничто не должно быть забыто
В нашей газете мы постоянно погружаемся в прошедшие годы. Это – политика редакции: обращать внимание читателей на важные страницы нашей истории, понимание которой помогает в современной жизни. Нельзя её строить на незнании и более того – мифах и откровенной лжи. Современные школьники уже не знают про злосчастное постановление, исковеркавшее судьбы талантливых людей. А два поколения учащихся были вынуждены зубрить его фрагменты, знать суть и осуждать Ахматову с Зощенко.
Опасность подчинения литературы идеологии не исчезла. Сейчас наступление на неё пошло с другого фронта. Не так давно нам вдруг поведали, что Пушкин якобы не о попе писал, нанявшим в работники Балду, а о купце. И вообще священников критике подвергать нельзя, какими бы они ни были. На это, мол, должно быть табу.
На недавнем телевизионном поединке (Российский телеканал) от команды Рогозина тоже пускались стрелы в адрес либералов, которых якобы представлял С.С.Митрохин, унизивших Россию в своей публицистике. С трибун и из студий нет-нет, а звучат, смысл которых такой: «проклятые девяностые» критиковать можно. А вот другое десятилетие, мол, ни к чему. Мы и так себя унизили, издавая книги, разрушившие созданную за десятилетия благолепную картинку нашей истории. Не тем писатели занимаются. Надо вообще искать побольше позитива в современности.
Ничего не напоминает?
Автор - член Регионального Совета Московского областного отделения партии.
