— Так ведь тогда еще не было Торжка! — взбудоражились ученые историки.

— А как же лоскуток? — ответили им вопросом невозмутимые археологи.

— Да, помилуйте, откуда же “кованый шов”, да еще “ягодкой”, в девятом веке? — почти в истерике забились историки.— Это если бы шов был “корзиночкой” или “копытечком”, еще куда ни шло, а “ягодкой” или “денежкой” — такого в девятом веке быть не может!

— Как же не может быть “ягодкой”, когда вот он перед вами? — отвечают археологи и показывают историкам расшитый золотом древний лоскуток.— Видимо, какая-то мастерица взяла специальные деревянные распорки, запялила в них материю и вышила золотой ниткой неведомую зверушку, что ж тут такого? А уж почему ей вздумалось вышивать “ягодкой”, а не вашим “копытечком”, так кто ж ее, девицу, поймет? Это уже вопрос психологам,— заключил один уважаемый археолог, пряча уникальную находку в нагрудный карман.

— Не может такого быть! — настаивали историки и краеведы.

Страсти продолжают бушевать, а я это рассказываю для того, чтобы вы, уважаемые читатели, имели представление о том, какое значение имеет этот легендарный промысел для новоторов. Поистине, мы говорим “Торжок” — подразумеваем “золотное шитье”, а как только разговор заходит о золотном шитье — сразу же перед глазами встает этот тысячелетний многострадальный русский городок.

Раз уж мы коснулись истории, то стоит остановиться еще и вот на чем.

Мы все говорим “новоторы”, “новоторки”, а не мешало бы объяснить читателям, что это за название, откуда взялось?

Давным-давно, когда на бескрайних просторах русского севера процветала могущественная Новгородская республика и вместе с нею — торговля, Торжок назывался Новым Торгом, а его жители соответственно новоторами, характер которых древние летописцы отождествляют с новгородским: “Беша бо человеци суровы, непокорови, упрямчивы, непоставни (неудержимы)...”

Представляете! Взойдешь на пригорок у излучины Тверцы, окинешь взглядом посад, а там... от горизонта до горизонта идет сплошная торговля всем, что только есть на белом свете. Шум, гам, сутолока и, конечно же, ворье шарило по карманам честного народу так, как нигде в другом месте. Видимо, это дало повод В. И. Далю, автору знаменитого “Толкового словаря”, заметить: “Все новоторы — воры”. И, знаете, новоторы на Даля не в обиде. Во-первых, потому что он добавил к сказанному: “...и осташи — хороши” (это про жителей соседнего Осташкова), а во-вторых, назовите, кто у нас на Руси в этом смысле не “хорош”? Тут скорее всего сам Даль и виноват. Надо было за вещичками-то следить и народ наш слабонервный не искушать.

Войны, набеги, грабежи, пожары, революции, реформы изничтожали Новый Торг, и в конце концов дошло до того, что осталось от него лишь несколько лавок, за которыми стояли бабки и продавали что-то вроде семечек. И все. Больше уже ничего тут не было. Какой же это Новый Торг? Поэтому в народе город стали все чаще называть уменьшительно — Торжок и даже Торжочек.

Но если название “Торжок” прижилось, то жители города так и остались новоторами. Женщин здешних в миру зовут новоторками, а совсем молоденьких дево-

чек — новоторочками. Что-то, согласитесь, привлекательное в этом есть.

Правда, люди несведущие называют жителей Торжка по-разному: торжоксами, торжковцами, новоторжцами... И уже бывает, что сами жители не знают, кто они и как их правильно называть. Но в последние двадцать лет все же больше склоняются к новоторам.

Есть у местных футурологов предположение, что с подъемом отечественной экономики торговля в этих краях вновь расцветет, опять потянутся сюда заморские караваны и Торжок снова превратится в Новый Торг. Тогда уже вопросов — что это за новоторы такие? — не возникнет ни у кого.

Итак, если помните, на “Троицких гуляньях” я был приглашен девушками-мастерицами в Торжокское училище художественной вышивки для того, чтобы познакомиться поближе с этим древним промыслом.

На начало 1997—1998 учебного года в училище числилось 115 девушек. В основном из Торжка и Твери, но есть девочки и из других городов России. Парней в этом училище нет, но мне сказали, будто два самонадеянных молодых человека сюда как-то поступили, но вскоре сбежали. Стипендия, которую получают будущие мастерицы, от тридцати до пятидесяти тысяч рублей? в месяц. Зато училище бесплатное и в нем может учиться каждый. Платная только одна группа, в которой обучаются будущие художницы-вышивальщицы. За получение этой профессии надо платить шестьдесят тысяч рублей? в месяц.

Здание училища обыкновенное. Ничего изысканного или особенного в нем нет. В коридорах представлены рисунки лучших учениц.

К сожалению, никого из золотошвей я в училище не обнаружил, потому что все они уже разъехались на летние каникулы, а учителя — в отпуск. Зато удалось побывать в музее училища и увидеть уникальные образцы древнего промысла.

Музей располагается в одной большой комнате. Видимо, это специально приспособленная аудитория. Едва начав осмотр экспонатов, я был сразу же сражен фантастическим, невероятно красивым черным меховым костюмом, расшитым золотной ниткой. В этот костюм входили душегрейка, рукавицы, зимняя шапка-боярочка и серьги-клипсы. И, хотя в музее были представлены другие шедевры, отор-

ваться от костюма я уже не мог. Мне представлялась невысокого роста девушка, с длинными и немного завитыми черными волосами, с большими карими глазами, очень подвижная, даже чуть пританцовывающая и лукаво улыбающаяся. Она в длинном черном трикотажном, облегающем стройное тело, платье, в модных сапогах на квадратном каблуке, и уже сверху на платье надет этот удивительный, неповторимый золотошвейный шедевр. “Только где же такую найти?” — думал я. “Да если и найдешь, на этот костюм никаких денег не хватит. Но если даже и деньги будут...”

— Куда же у нас выйти в таком костюме? — спросил я.

— Как “куда”? Костюм называется, между прочим, “Зимой по Невскому”,— ответили мне.

Словом, ушел я из училища и восхищенный, и воодушевленный, и озадаченный. Вот только настоящего разговора о будущем знаменитого промысла не получилось. Его пришлось отложить на три месяца, до того, когда в Москве в киноконцертном зале “Октябрь” проходила выставка-ярмарка изделий народного промысла.

Торжокское золотное шитье было представлено на этой ярмарке довольно скромно, потому что каждый метр площади в центре Москвы стоит больших денег. Но выставленная на обозрение шаль “Райский сад”, дипломная работа торжокской мастерицы, была едва ли не самым красивым и притягивающим экспонатом на всей ярмарке, и многим хотелось эту дивную шаль приобрести.

На выставке мне удалось встретиться с Мариной Владимировной Пугаевой, преподавателем художественной вышивки в торжокском училище. Живо и заинтересованно реагирующая на самые неожиданные вопросы, Марина оказалась прекрасным собеседником.

Прошлое и настоящее золотного промысла мы уже в очерке затрагивали, а о будущем почти не говорили. Вот что рассказала Марина:

— Девушки идут в училище, но из них лишь немногие хотят заниматься этим промыслом. Детей, которые пришли не случайно и притом прекрасно рисуют, мало. Девяносто девять процентов все же случайные.

— Почему?

— В училище нет вступительных экзаменов и не надо платить за учебу. Уже этого достаточно для притока случайных детей. Пять лет назад образовалась творческая группа, отстоять которую стоило больших трудов. Поскольку группа была платной, то можно было нанимать высокопрофессиональных художников из Москвы и Санкт-Петербурга. Прошло пять лет, все было успешно, великолепная программа, а сейчас все летит неизвестно куда. В прошлом году мы такую группу не набрали. Дети все понимают, все знают, и на них это очень отрицательно действует. Они перестают надеяться и верить, что золотошвейный промысел кому-то вообще нужен.

— А действительно, что будет с ними потом?

— Они будут многое уметь.

— Но где они смогут применить свое мастерство?

— Мы нацелены на то, чтобы наши лучшие ученицы поступали дальше в институты.

— Но если талантливая девочка вышивает так, как больше никто в целом мире, то, может, ей этим и следует заниматься? Зачем ей институт? Может, и толкать их туда не стоит?

— Я в первую очередь пытаюсь сделать из них художников. Преподаю им рисунок, живопись, композицию. Может, я не права, все-таки они учатся в вышивальном училище, но они, три года проучившись, становятся больше художниками...

— И перестают вышивать, уходя из уникального промысла.

— Но с вышивкой где им работать? Только если уж сильно повезет.

— Для вышивки им не надо ни института, ни академий, ни, простите, большого ума. Надо нечто другое, может быть, большее. Нужны сердце, душа, желание и трудолюбие, разумеется, золотые руки.

— Они, когда поступают, сами порой не знают, кто они больше — вышивальщицы или художники.

— Вот редкой красоты экспонаты вышиты золотом. Есть ли место, где занимаются только этим?

— В Торжке есть золотошвейная фабрика.

— Какой процент из училища попадает на фабрику?

— Они вообще перестали сейчас брать у нас выпускников. Там всех сократили. Теперь на фабрике закрыты все цеха, вышивальщиц распустили, и фабрика на грани закрытия. Работает лаборатория, причем в ней остались лишь два художника из восьми. А главный художник вообще не знает, что будет с фабрикой.

— Значит, вас становится все меньше и меньше.

— Да. На фабрике сокращения, мы в училище в этом году набрали всего тридцать человек — такого никогда не было! Просто стыдно. Учителя от нас уходят. И детям это настроение передается. Впервые в жизни я от них услышала... Пришла на урок и спросила: “Девочки, как у вас дела?” И вдруг они говорят: “Ужасно!” Как? Отчего? Сентябрь! Солнце светит! Мы сейчас, говорю им, рисовать начнем... А они: “Мы не можем, все так ужасно!”

— Они душой, сердцем чувствуют, что это умирающий промысел?

— Они понимают непрочность своего положения, видят, что уходят в никуда лучшие педагоги. Они в отчаянье.

— А вы сами ощущаете, что промысел умирает?

— Я надеюсь, что он все-таки не умрет. И на фабрике, и особенно в училище работают великолепные мастера. Люди, которые золотному шитью посвятили всю свою жизнь.

— Но ведь уходят. А если прекратится финансирование училища? Если уйдут все преподаватели?

— Они будут сидеть дома и выполнять заказы. Ремесло не пропадет.

— Для заказа нужны деньги. Мало того, нужно, чтобы человек, имеющий деньги, обладал еще и тонким вкусом. Если Екатерина Вторая заказывала платье или Александр Сергеевич “поясы”, то это были люди с высоким уровнем культуры. А из нынешних кто будет у вас заказывать? Посмотрите на тех, у кого водятся деньги.

— Да, нам сейчас, чтобы жить, приходится шедевры продавать за бесценок. Знаете, как мы об этом жалеем... У нас произошел случай, который я никогда не забуду. Приехали американцы, а иностранцы вообще-то к нам часто приезжают, и вдруг, смотрю, уносят из музея уникальное панно, вышитое настоящими золотыми нитками. Я вся затряслась, когда увидела. Боже мой! Неужели продали? Бегу узнать. Продали! За сколько? За семьсот тысяч рублей! Я чуть не потеряла сознание.

— Что за изделие?

— А черный меховой костюм? — встрепенулся я.— Кажется, “Зимой по Невскому”? Где он? Что с ним? Его кому-то продали?

— Нет,— успокоила меня Марина,— костюм еще висит. Пока.

— Что нужно сделать, на ваш взгляд, чтобы промысел не погиб?

— Нужно, чтобы дети приходили учиться. Надо вселить в них надежду, уверенность, что это нужно людям, стране, России. Раньше выпускали по шестьдесят человек. В 1995 году был выпуск — восемьдесят пять человек. Восемьдесят пять дипломных работ — и все гениальные! А в этом году всего двадцать выпускников. И о том, что будет завтра, даже не хочется думать.

“Золотая нить, послушная руке вышивальщицы,— это прозрачная нить памяти, традиции, культуры, ведущая в глубь столетий...”,— говорится в красочной брошюре, посвященной золотному шитью...

Откуда много веков назад пришло к нам золотное шитье? С Востока? Из Средней Азии? Из Индии? Появилось ли оно лишь благодаря желанию копировать чужеземные роскошные одежды, сверкающие заморские наряды? А может, в этом стремление самим как-то отличиться — блеском и роскошеством? Или золото у нас не в цене, так давай его на одежду, на обувь, на пояса, мол: вот мы, русские, какие!

Нет, не в том главный вопрос, откуда пришел этот промысел. Мало ли попадало к нам модных заморских чудес! Пошумим, повосторгаемся... да и забудем. Пришло и ушло. Главное в другом: почему этот промысел прижился у нас на века, отчего стал своим, родным, каким образом вобрал в себя нашу русскую особенность, неповторимость, почему так органично впитал в себя наш природный орнамент и сумел отразить в себе чаянья нашей беспокойной души?

Вот секрет золотошвейного промысла!

А может, и не секрет никакой?

“...Как бы ни были прекрасны другие цвета, все-таки золото полуденного солнца — из цветов цвет и из чудес чудо. Все прочие краски находятся по отношению к нему в некотором подчинении и как бы образуют вокруг него “чин”. Перед ним исчезает синева ночная, блекнут мерцание звезд и зарево ночного пожара. Самый пурпур зари – только предвестник солнечного восхода. И, наконец, игрою солнечных лучей обуславливаются все цвета радуги, ибо всякому цвету и свету на небе и в поднебесье источник — солнце.

Такова в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходимого”. Нет того цвета радуги, который не находил бы себе места в изображении потусторонней божественной славы. Но из всех цветов один только золотой, солнечный обозначает центр божественной жизни, все прочие — ее окружение. Один Бог, сияющий “паче солнца”, есть источник царственного света. Прочие цвета, Его окружающие, выражают собою природу той прославленной твари небесной и земной, которая образует собою Его живой, нерукотворный храм...” (Евгений Трубецкой, Два мира в древнерусской иконописи.)

Окиньте взором наши бескрайние поля, на которых колышутся налитые золотом пшеничные колосья; вспомните наши пышные золотистые караваи; посмотрите на золотые косы русских девушек; взгляните на золоченые купола наших древних храмов, на сияние золотых крестов, венчающих их; всмотритесь в золотые лики наших святых, чудотворных икон; наконец, полюбуйтесь нашей золотой осенью — сказочной порой и временем наивысшего вдохновения для солнца русской поэзии — Александра Сергеевича Пушкина.

Разве не отзывается все это, самое ценное, дорогое и значительное, что только есть у нас, в золотисто-солнечном узоре, искусно вышитом на бархате или шелке? Неужели не слышим в этой симфонии голоса любви, добра, надежды и разве не видим в вышитых фигурках птиц, зверей, фантастических животных, в волшебном растительном орнаменте удивительный, бескрайний и сказочный мир — нашу Россию? Поистине этот древний промысел еще и Промысел Божий! И как же нам, народу по преимуществу северному, которому всегда так недоставало тепла и солнца, добра и правды, должны быть по-особенному дороги свет и тепло, исходящие от искусной золотной вышивки!

Но что происходит! Тысячелетний, истинно русский промысел, сочетание высокого искусства и кропотливого подвижнического труда, умирает?

Соединение трепетного сердца, отзывчивой души и нежных женских рук — никому не нужно?

Этими вопросами задаются сегодня, сейчас лишь тверские девочки-золотошвеи, да их учителя, бесценные носители многовекового опыта и традиций.

Кто из сильных мира сего услышит эту робкую, едва слышную тревогу? Кто из преуспевающих и провозглашающих: “Время жить в России!” — обратит внимание на эту опасность? Чего будет стоить “обустроенная” и оцивилизованная Интернетом держава без сказочной золотой фигурки, вышитой на бархате искусной новоторжской девушкой? И как эта держава будет называться?

продолжение