НОВОСТИ ДНЯ.

ВЕАUСE. CENTRE BOURG:

LES TRAVAUX FINIS POUR NO L.

(Боссе. Центр города: работы окончатся к Рождеству.)

Работы по обустройству сердца города начались в середине сентября. Предполагается их окончить к Рождеству.

Этот проект, находившийся в архивах, ждал своего часа долгие годы. "Лет 25 или больше", - уточняет мэр Марсель Гидекок (Marcel Guidecoq).

"Целью этого обустройства является предание нового облика центру города и охрана исторического наследия", - отметил мэр.

Несколько беспорядочная парковка на церковной площади станет более организованной из-за разметки. Что касается количества машин, то оно останется прежним. Около пятидесяти.

Безопасность, а так же облегчение доступа к близлежащим земельным участкам,находящихся в частной собственности, является одним из приоритетных условий реконструкции. Выступление мэра было тем более убедительным, что речь идет о главной церковной площади. Мэр заметил, что реконструкция никак не помешает проведению праздненств 1 и 11 ноября, а так же частным церемониям.

Земельные пространства будут чередоваться с цветочными композициями. Все будет ограждено гранитными бордюрами и мощенными пешеходными зонами. Специальное освещение позволит по-новому увидеть близлежащие здания.

Все предприятия, задействованные в осуществлении проекта, являются местными. Общая стоимость проекта 1.300.000 франков. Инвестиции различных организаций (Профсоюзы электропромышленности, Европейский фонд, Региональный Совет) - 568 тыс. франков. Самофинансирование - 140 тыс. франков. Следовательно, муниципалитет должен взять кредит в 600 тыс. франков на 15 лет.

Quest-France, Vendredi, 16 oktobre.

Что же происходит с погодой? Дождь, ветер, холод... До каких пор? В мои планы дождь никак не входил. А планы такие: побывать в какой-нибудь французской деревне и, насколько это возможно, описать ее. Конечно же такое описание получится поверхностным, скользящим, мимолетным, но и это, полагал я, будет небезынтересным. По крайней мере - мне.

Оказавшись в деревне в обычный субботний день, я не долго думая, решил исследовать ее центральную площадь.

Эта площадь немногим меньше, чем футбольное поле, только вместо трибун е окружают небольшие двухэтажные дома, первые этажи которых заняты, как у нас принято называть, "сферой обслуживания".

Я начал обход площади, внимательно осматривая каждое заведение. Первой, куда зашел, оказалась мясная лавка.

Здесь на прилавках аккуратно разложены всевозможные мясные продукты, готовые к тому, чтобы их жарили, варили, парили, мариновали... Рулеты, паштеты, знаменитая гусиная тушенка, копченые, полукопченые и вареные колбасы; жареные куры, подготовленная к духовке свинина, говядина, баранина, крольчатина; вижу и еще какие-то неизвестные мне мясные продукты, которые не отважусь назвать.

Но если в этой деревне кто-то не любит разделанное мясо, то для тех над прилавками висят ощипанные тушки тех же гусей, уток, здоровенного петуха, кур, кроликов, огромные коровьи языки. А если кому-то не подходит и это, то рядом - прилавок с тушками совсем свежими. Здесь те же кролики, утки, гуси и петухи с курами, еще даже не ощипанные. Кроме них во всей красе - яркие фазаны и какие-то небольшие птички. Отдельно лежат огромные куски туши дикого кабана. Если все это выставлено, значит покупается. Обслуживают двое аккуратных, добросовестных и деловых мужчин...

...За работой мясников-профессионалов можно наблюдать бесконечно. И предположить не мог, что обыкновенная разделка тушки кролика, гуся или той же курицы - являет собою целую науку. Даже покупка обычного куска свинины превращается в действо. Вам не просто подадут этот кусок, но бережно вынут из витрины и станут готовить к продаже: аккуратно разрежут, специальными инструментами отобъют, прожилки и прочее ненужное уберут... При этом почти невозможно проследить за движением рук мясника. Они столь искуссны, что напоминают работу фокусника.

Профессия вырабатывает особую, больше нигде не встречающуюся, пластику. Это своеобразный танец, переносящийся из поколения в поколения. В такой лавке, как правило, свои покупатели, которые на протяжении многих лет доверяют только этим мясникам. И сами мясники знают, кому какой кусочек надо подготовить. Во время такой "операции" между продавцом и покупателями часто завязывается разговор, кажется, прерванный во время предыдущей покупки.

Они не просто перебрасываются дежурными фразами, но успевают расспросить о семейных делах, работе, здоровье, обо всем на свете. Вот только покупатель беззаботно стоит, а мясник, словно белка в колесе, крутится.

Но, как объяснили мои друзья, профессия эта постепенно уходит в небытие. Новые поколения французов все больше предпочитают покупать мясо в супермаркетах, где оно уже заранее и без вашего участия разрезано, взвешено, расфасовано, остается лишь

Помню, во времена перестройки в Москве открылся европейский ресторан и его хозяева не могли найти настоящего мясника. Действительно, откуда же ему взяться? На наших колхозных рынках или в магазинах мясо (когда оно вообще было) рубили топором, словно дрова, и других способов разделки не существовало.

А ведь когда-то и в России были мясники, и в той же Москве даже улица названа "Мясницкой" в их честь...

Вернемся теперь во французскую деревню.

Рядом с мясной лавкой находится отделение банка. У входа - вмонтированный в стену банкомат: пользуясь пластиковой карточкой, деревенский гражданин может в любое время получить нужную сумму из своих сбережений.

Что такое - гражданин? Не просто житель страны, не только обитатель того или иного государства, но, выражаясь казенным политэкономиеским языком - самостоятельный экономический и юридический субъект, права которого защищены конституцией и всеми теми властными институтами, которые формируют политическую систему данной страны. А современный гражданин, это еще и суверенное лицо, встроенное в планетарную финансово-экономическую систему. Не только здесь, в своей деревне, житель Невиль-о-Буа может, когда захочет, взять свои законные капиталы и истратить по своему желанию, но и в других городах, и даже в других странах, с которыми Франция экономически связана. Причем, для местных жителей это так же обычно и естественно, как для нас опустить конверт в почтовый ящик.

Около банкомата - прозрачная будка с телефоном. Отсюда можно позвонить в любую точку мира. И это тоже давно уже не чудо. Проезжая по самой отдаленной дороге, оказавшись в самой глухой части Франции, повсюду встретишь такие телефоны. Значит - не такая уж далекая эта дорога, и не столь глухая часть страны. Связь с ближайшей деревней, городом и любой точкой мира - продолжение связи финансово-экономической и неотъемлимая часть гражданского быта.

Далее, на этой же стороне площади - лавка, которую у нас называют "кулинарией" или "полуфабрикатами". С витрин на вас смотрят всевозможные салаты; жареная рыба нескольких видов: с рисом, картошкой, в красном соусе; рядом рыба в белом соусе с кабачками; далее расположились рулеты, небольшие колбаски, копчености нескольких сортов; тут же красное и белое вино шести или семи видов; несколько сортов

Примыкает к полуфабрикатам еще одна лавочка, судя по всему - кондитерская. Но кроме шоколада, конфет и печенья, здесь тоже выставлены тушки гусей и уток, их печень, расфасованная в разной величины консервные баночки; соленые и маринованные грибы в стеклянных баночках; всевозможные соусы и специи; мед шести видов; далее что-то вроде фасоли с гусиной тушенкой; зеленый горошек, опять паштеты... На специальной витрине - чай в больших банках, которого я насчитал двадцать четыре вида, и кофе "Jeanne d'Ark" (близость к Орлеану). На отдельных полках - пряности и пяти видов соль; затем, вновь конфеты, варенье нескольких видов и в разных баночках; отдельно стоят полки с супом "Pousson" из омара, причем, суп этот разлит в бутылки вроде тех, в которых у нас раньше продавали молоко и кефир. Эти супы надо не есть, а скорее пить, чего я не понимаю и без нашего супа страдаю даже во Франции. Обслуживает также одна милая женщина.

Не знаю, стоит ли добавлять, сколь чисто, опрятно и красиво в таких вот лавочках? Цвет пола, стен, занавесок, светильников тщательно и со вкусом подобран. Даже каждая полочка имеет свой цвет. И никому в голову не придет спросить: зачем? Думаю, не только для покупателей все так устроено. Ведь на работе человек проводит большую часть своего времени. Значит, не только сама профессия, но и рабочее место должно притягивать, радовать, воодушевлять.

Еще один магазин на этой стороне площади - канцтовары. В нем есть абсолютно все, что только необходимо для технического обслуживания научной, писательской, художественной и творческой интеллектуальной работы. А чтобы все это можно было еще и размножить, прямо при входе в магазин стоит здоро-

Что бы испытал житель нашей деревни, или областного центра, или даже столицы, попав сюда!

Одного шампанского я насчитал двенадцать наименований. Но меня поправили, объяснив, что не все, что бухает пробками - шампанское. Оно бывает только из Шампани, и потому его здесь всего шесть видов.

Зато красное вино буквально из всех регионов Франции. Досчитав до девяноста сортов (не бутылок!), я остановился. А еще есть вино розовое - восемь видов, белое - шестнадцать; а еще стоят огромные бочки и ждут, ждут, кто бы пришел, открыл краник, подставил ведро или канистру... Но никто не приходит... Лишь я слоняюсь с блокнотом, да продавщица скучает посреди всего этого изобилия.

А ведь тут кроме вина еще продаются коньяки, виски, пастис, без которого не могут обходиться французы, а еще - разные принадлежности для открывания бутылок и их закрывания, всевозможные кувшины, рюмки, бокалы, графины...

Рядом с винным магазином - ювелирный. В ювелирных делах я мало смыслю, золото не люблю и в подобные магазины обычно не захожу. Но и без того, сквозь стекло витрин, вижу цепочки, кольца, браслеты, бусы, серьги, кулоны, часы... Кругом зеркала, светильники, все сияет и блестит, как в солидных парижских бутиках.

Мне интересней одежда. Правда, здесь магазин одежды никакими особенными изысками не выделяется.

Пальто, костюмы, плащи, куртки, галстуки, рубашки, брюки, юбки, кофты, свитера, головные уборы, носки, колготки, нижнее белье, халаты, тапочки, полотенца и так далее. Мужской отдел и рядом - женский. В этом магазине я застал первых покупателей.

Конечно, в деревнях, подобных этой, нет дорогих бутиков с модной одеждой. Но и того убогого хлама, которым торгуют в наших сельских промтоварах, тоже нет. Все, что продается здесь - добротное, а качество безупречное. Можно сказать, что это магазин для среднего класса. Об этом свидетельствуют и довольно высокие цены. Но если кого-то этот магазин не устраивает: скажем, житель деревни предпочитает следовать моде и изыску, то до Орлеана всего полчаса езды, а уж там одежда на любой вкус.

С магазином одежды соседствует мастерская по ремонту бытовой электронной и электрической техники. Что ремонтируют селяне? Холодильники, стиральные машины, телевизоры, видеомагнитофоны, швейные машинки, видео и аудиотехнику, а еще - утюги, кухонные комбайны, микроволновые печи, посудомоечные машины и прочее, что ломается даже здесь.

Кухня в современном сельском доме мало отличается от кухни в центре Парижа. Все, чем располагает житель большого города для облегчения быта - использует и житель деревни. Более того, владелец собственного дома обычно имеет большую, чем городской житель кухню и потому может начинить ее таким оборудованием, какое не всякий горожанин себе позволит.

За мастерской располагается фотоателье. Здесь фотографируют, проявляют и печатают фотографии и здесь же продается вся необходимая для этой цели аппаратура. Кроме того, для населения устроен прокат видеофильмов.

Рядом с фотоатэлье находится магазин "Оптика". Очков - сотни видов, для всякого глаза, с оправой на любой вкус. Вижу, как специалист осматривает глаза клиента. Тот послушно сидит, не отвлекаясь на зашедшего.

Возле оптики - еще одно отделение банка с банкоматом. Видимо, одного на деревню недостаточно. А быть может, это и есть та самая конкуренция.

За отделением банка - рыбная лавка. Конечно, это вам не Бретань и не Нормандия, поэтому ассортимент здесь куда скромнее. Всего несколько видов рыбы, креветки разной величины, устрицы, еще какие-то ракушки с улитками, в коих мало разбираюсь и вкус которых даже с белым вином не понимаю. Разумеется, все эти морепродукты свежие.

В соседнем помещении поместилась местная "Союзпечать". Но не киоск, а довольно большой магазин, где, кроме газет и журналов, продают книги, канцтовары и игрушки для детей.

Ежедневных газет - семнадцать. В том числе из Бельгии, Германии, Англии, Нидерландов, США, Турции (целых три), Ирана, Алжира и Испании. Доставляется периодика ежедневно и перебоев почти не случается. Журналы подсчету не поддаются. Этот магазин обслуживается шестью продавцами. Здесь и посетителей много.

На этой же стороне площади - отель с обязательными кафе и баром на первом этаже. Сейчас отель на ремонте. В баре несколько человек стоят за стойкой, а в дальнем углу за двумя столиками сидит шумная молодежь. Кроме них - двое играют в настольный футбол и один занят игровым автоматом. Телевизор никто не смотрит, хотя по нему демонстрируют футбольный матч. По кафе ходит старая черная собака. Судя по всему она здесь живет. Хвост у собаки совсем облысел и оттого больше похож на крысиный, чем на собачий.

Рядом с отелем еще один ресторан. Пока он пустой и заполнится деревенскими жителями только вечером. Мест свободных не будет.

В соседнем доме - хозяйственный магазин. Чего тут только нет! Все, что необходимо для работы на огородах и дачах - электропилы, дрели, небольшие станки, бормашинки, агрегаты для стрижки газонов, и масса всего прочего, в том числе мелкого, без чего не обойтись в хозяйстве.

Дойдя до конца площади, я перешел еще одну улочку и оказался на противоположной стороне от того места, с которого начал осмотр. Здесь расположена аптека, но я не стал в нее заходить, потому что описание аптеки, как раз требует знания языка.

Внешне же сегодняшние наши аптеки все больше походят на западные. И лекарства в основном импортные, и оборудование тоже, а про цены - и говорить нечего.

Рядом с аптекой еще один ресторан, относящийся к трехзвездочной гостинице, сравнительно дорогой для деревни. Одноместный номер в сутки - 340 франков, то есть больше шестидесяти долларов США. Обычно в небольших городках или деревнях стоимость проживания колеблется от 180 до 230 франков за сутки. Номера же почти все одинаковые и относятся к категории "двухзвездочных" гостиниц.

Прохожу мимо отеля и вижу парикмахерскую, которая оказалась закрытой.

Мой осмотр площади завершается на последней ее стороне. Что здесь? Цветочный магазин.

Кто был в странах Западной Евпропы, знает, что такое цветочные магазины. Тем, кто любит цветы, здесь есть за чем понаблюдать и чему научиться: как подбирают букеты, дополняют их зеленью, упаковывают прозрачной пленкой, а затем искуссно украшают цветными ленточками. Даже если вы купите всего один цветок - вам его упакуют так, что он будет выглядеть весьма достойно.

За цветочным магазином следует бюро по продаже и покупке недвижимости. В витрине выставлены объявления о продаже квартир и домов, а также их фотографии.

Самый дорогой дом - 1.720.000 франков, а средняя цена - 600-700 тысяч франков. Плохих домов здесь не строят, а места в округе замечательные.

Четырехкомнатная квартира в Орлеане продается за 700 тысяч франков. В день, когда я осматривал площадь, стоимость американского доллара была 5.2 франка. Прикиньте.

А вот и магазин детской одежды, в котором есть все, что только надо ребенку от рождения до шестнадцати лет. Детей во французских деревнях одевают точно также, как и в больших городах. Разницы нет никакой и, глядя на ватагу мальчишек, вы ни за что не определите - парижане это или жители маленькой деревни. Ну а цены на детские товары не дешевле, чем на взрослые.

Вообще, цен я не касаюсь, потому что ничего это не объяснит. Надо учитывать очень многое, чтобы определить - дорого или дешево стоит тот или иной товар. Все относительно. И называя цену, тут же надо назвать и доход покупателя, и соотношение цен между различными товарами, и многое другое. Та же креветка или курица стоят дешево, а бензин - дорого. Свитер - дешево, а страховка на вождение автомобиля очень дорогая и, притом, обязательная.

Рядом с магазином детской одежды - кафе, судя по всему, самое популярное в деревне. Здесь полно народу и довольно шумно. Возраст самый разный. Очевидно именно здесь жители деревни любят общаться.

Кто-то играет в настольную игру, а вот веселая компания ест, пь т и что-то обсуждает. Суббота, выходной день, и бывает, что завсегдатаи в таком кафе сидят с утра до позднего вечера, совсем не скучая.

Примыкает к кафе еще один ресторан, где только готовятся к приему посетителей. Откроется ресторан после семи вечера. Вижу, как официанты раскладывают приборы, протирают бокалы...

Сразу за рестораном - магазин женского нижнего белья, в котором я немного смыслю, но могу предположить, что женщины в наших вышневолоцких и весьегонских палестинах такого не носят, а может, и не видели никогда. (Впрочем, мы ведь нашего народа не знаем!)

Дальше - еще одна парикмахерская. Не работает одна, открыта другая. Оборудование здесь самое современное. Обслуживают шесть мастеров. Трое клиентов ждут своей очереди. Зал один. Для женщин и мужчин.

Возле парикмахерской опять полуфабрикаты с уже известным набором продуктов, за ними - еще один цветочный магазин (неужто одного мало?); далее магазин женской одежды, - чувствуете, что я уже устал подробно все описывать? За магазином - табачная лавка и здесь же бар, в котором полно народу; за табачной лавкой - косметический кабинет, куда деревенские барышни могут в любое время зайти, привести себя в порядок, а выйдя, заглянуть в кондитерскую, где продаются пирожные, торты, кексы, булочки. В этой же кондитерской выпекается и продается хлеб.

На площади есть и мастерская по ремонту обуви, в которой пахнет точно так же, как в наших обувных мастерских. Рядом с мастерской еще одно фотоателье, и, наконец, замыкает площадь магазин продуктов, что-то вроде небольшого супермаркета.

Такова деревенская площадь. В центре же е находится автостоянка, чтобы деревенские жители не знали проблем со своими машинами. Я не поленился и посчитал количество автомобилей на этой стоянке и вокруг площади. Их на пять часов вечера было семьдесят восемь. Да еще один мотороллер у цветочного магазина. Какие марки? Почти все - французские: "Рено", "Пежо" и "Ситроен", но есть и "Мерседес", "Фольксваген", "Опель", "Фиат", "Вольво", "Форд" и моя старенькая "Ауди". Разумеется, за время обхода площади многие жители приезжали и уезжали.

Конечно же деревня не ограничивается площадью.

В Нэвилль-о-Буа есть поликлинника, школы: общеобразовательная и музыкальная, несколько спортзалов, площадки для игры в баскетбол, футбольные поля и корты для тенниса, бассейн, и, наконец, большой супермаркет на въезде в деревню, где продается все то же, что и на центральной площади, только в чуть больших количествах.

В стороне от "сферы услуг" находятся административные учреждения, жандармерия, церковь. Все устроено так, чтобы торговля и досуг не пересекались с делами казенными или божьими.

Что еще? Наверное, стоило бы поговорить с местными жителями, порасспрашивать о житье-бытие, об их проблемах, заботах, хлопотах, что им хотелось бы получить, а от чего избавиться, чего ждут от будущего... Но, глядя на мирных, спокойных, улыбчивых жителей, о чем может их спросить человек, живущий в России? Какие еще вопросы нужны и что после всего увиденного здесь не ясно? Может спросить, почему в магазинах здешних не видно гречки? Без гречневой каши какая жизнь?..

Вечером, я возвратился в Париж.

В Париж можно попасть разными способами. На самолете, пароходе, поездом, автобусом, на велосипеде, наконец, на машине, но я не представляю, можно ли в Париж прийти пешком? И никто не представляет. Об этом, уверен, даже не думают, и тропинок пешеходных в Париж давно уже нет.

Из тихой французской деревни по неосвещенной и безлюдной проселочной дороге я выехал на дорогу побольше и пошире, затем на еще большую и влившись в бешенный поток других машин устремился к Парижу. По мере приближения к городу, автомобильный поток все увеличивался, в него вливались все новые и новые ручейки и реки машин, образуя сплошную раскаленную лаву из красных габаритных огней, причем скорость этой лавы не уменьшалась. Вероятно так мириады красных шариков по кровеносным сосудам устремляются к нашему сердцу. Ближе к Парижу к этой лаве присоединяются еще и сверхскоростные поезда TJV, и сверхсовременные RER (Reseau Express Regional) - синтез метро и пригородных электричек, и, кажется, даже самолеты, которые, заходя на посадку, пролетают низко-низко над всем этим сумасшедшим потоком. Как важно здесь не ошибиться, не перепутать направление, не отвлечься куда-нибудь в сторону, не прозевать нужный указатель! И вот ты уже видишь сверкающий огнями Париж, узнаешь его безусловные символы и прежде всего светящуюся золотом Эйфелевую башню...

(Здесь нужен пафос и потому самое время на всю громкость включить "Non, Je Ne Regrette Rien" Эдит Пиаф!) Наконец, достигнув своей высшей точки, набрав скорость и массу, весь этот целеустремленный поток ударяется об окружную дорогу (Peripherique), гасит скорость, растекается по его гибкому жолобу в противоположные стороны и затем уже по частям просачивается в вечерний город. Ты в Париже. Другой ритм и иные скорости. Здесь пафос не уместен, и потому лучше слушать "Les Feuilles Mortes" в любом исполнении, а то и самому запеть...

НОВОСТИ ДНЯ

MADELEINEDOUSSET RETROUVE

SES ANCIENS ELEVES

(Мадам Дуссе встречает бывших учеников)

Очень трогательной была встреча Мадам Дуссе, бывшей учительницы и директора женской школы, со своими бывшими учениками в Отель Нотр-Дам де Клери (L'hotel-Notre-Dame de Clery).

Мадам Дуссе родилась в Терминье (Terminiers) (департамент Eure-et-Loir), куда и вернулась, когда ей перевалило задевяносто. Верная читательница нашей газеты, она по-прежнему бодра, активна и обладает превосходной памятью.

Она начала свою карьеру в Ля-Шапель-Онзерен (La Chapelle-Onzerain) в 1928 году, затем перебралась в Клери в 1930 году, где проработала до 1945 года, прежде чем обосноваться в школе на улице Банье (rue Bannier) в Орлеане.

В воскресенье она лично приветствовала каждую бывшую ученицу, вспомня какую-нибудь забавную историю с ней произошедшую. "Вы знаете, - поведала нам она, - в то время семьи не были богатыми, и я старалась помочь всем, а для некоторых девочек стала второй матерью."

Нам удалось узнать, о чем умалчивала Мадам Дуссе, а именно, что для девочек, потерявших матерей, она была "курицей-наседкой", оберегающей своих птенцов.

В воскресенье около шестидесяти женщин, бывших учениц, окружили Мадам Дуссе любовью и вниманием.

Ивон Безо (Yvonne Bezault) выразила чувcтва всех собравшихся: "Мы очень уважаем нашу учительницу. Ее наставления всегда имели особый смысл. Мы все ей очень признательны и ценим заслуги этого удивительного человека, преданного школе."

"La Republique du Centre",
Dimanche, 18 oktobre.
18 октября. Воскресенье.

Почти десять лет прошло с того дня, точнее, вечера, когда я впервые увидел Париж. Как и все провинциалы был поражен и даже сражен им с первых же секунд, полностью разделяя восторги, которые откровеннее других выразил в своих письмах князь П.А.Вяземский: "...Неужели я в самом деле в...в... в... в... Сила крестная с нами! Выговорить не могу. Так дух и спирает. Чертенята в глазах пляшут, в глазах рябит, в ушах звучит, в голову стучит!..."

Представляете, каково было мне! Ведь в те времена, когда там был пушкинский друг, звучать и стучать особенно было нечему: ни метро, ни полицейских сирен, ни полыхающих огнями экскурсионных катеров,

С тех пор я был в Париже не меньше десяти раз, исходил его вдоль и поперек, днем и ночью, в разное время года и во всякую погоду (в основном дождливую), написал не одну страницу самых разных текстов, но о Париже - ни строчки, даже желания такого у меня не возникало. Дело здесь не в отсутствии дерзости или в моей лени: того и другого предостаточно. Что-то иное удерживало. И вот, стараясь разобраться в причине такого небрежения к величайшему из городов, я припоминаю, что вызвано оно было следующим. Бывая в российской провинции, я всегда обращал на себя внимание женщин. Если, скажем, это Торжок или Вышний Волочек, то на меня поглядывают все встречные женщины разных возрастов и сословий.

В селениях поменьше - они, бывало, еще и хихикают.

В относительно крупных центрах, таких, как Новгород Великий, Смоленск, Томск или Тверь, я удостаиваюсь внимания, если не всех женщин, то некоторой их части, главным образом молодой и красивой. В нашей северной столице, куда я зачастил, на меня в последнее время также стали обращать внимание женщины, чем благословили на новые приезды в Санкт-Петербург. В Москве я пешком почти не хожу, а если случается, то на меня москвички внимания не обращают.

Впрочем, в Москве, кажется, вообще никто ни на кого не смотрит, зато толкаются локтями.

Так вот в Париже, сколько бы я там ни был и сколько бы ни бродил по его бульварам и улицам, на меня парижанки (если это не Rue St Denis) не смотрят вообще. Ни молодые, ни пожилые, ни прочие, как будто меня нет вовсе, и это не я, а кто-то другой проходит мимо них... Такое, с трудом выносимое, обстоятельство привело к тому, что высокомерный Париж, несмотря на свою славу, на долгое время оказался в опале и вот уже почти десять лет, как лишен всякой возможности и надежды быть мною воспетым, как это случилось, например, с более благодарными и чувствительными ко мне Торжком, Вышним Волочком, Новгородом Великим и Выдропужском, коим я посвятил в своих книгах не одну главу.

Может это грешно, но величие и прочие достоинства того или иного города я определяю не по его архитектуре, не по числу музеев и количеству вернисажей, не по его героической истории, не даже по наличию в нем футбольного суперклуба, а по степени внимания к себе местных женщин. И здесь Париж - в аутсайдерах.

Когда я как-то разоткровенничался со своим старшим другом, крупным специалистом в области театрального искусства, а значит большим ценителем женщин, и сознался ему в своем нездоровом подходе к оценке городов и весей, он неожиданно признался, что втайне, в глубине души, руководствуется тем же, и даже добавил, что иных критериев у нормальных людей быть не может. Так что и в этом я, оказывается, не оригинален.

Не надо также считать, что чем больше город, тем меньше внимания обращают там на всех и всякого.

Сан-Паулу больше Парижа, но когда я прохаживался по этому мегаполису, на меня довольно откровенно заглядывались бразильянки, улыбались, кокетничали, а на одной из улиц вообще едва не разорвали на части.

Причем, это были девушки необыкновенной красоты.

Правда, потом мне объяснили, что это вовсе не девушки, а трансвеститы - гордость местной медицины.

Ну, так хоть что-то, в то время, как в Париже вообще ничего.

Еще одна причина, по которой мое перо не касалось столицы Франции: о Париже довольно написано и без меня. Кто только здесь не отметился! Вы не найдете ни одного значительного человека, который, будучи в Париже или рядом с ним, не оставил бы после себя хоть несколько строк. Библиография Парижа, если таковая существует, занимает не один том, начиная с Юлия Цезаря, который где-то здесь жил и, как сообщают историки, любил этот город.

Бесчисленные исторические романы, поэмы, очерки, рассказы, стихи, песни, притчи, анекдоты - всякий жанр, который только существует в искусстве, отдал дань Парижу. И как написано! Один Виктор Гюго чего стоит. Прочтешь страницу-другую и поймешь, что перо такого художника должно бы предостеречь многих самонадеянных людей от соблазнов писать вообще и о Париже в частности. Но разум не всегда властен над эмоциями, особенно, над теми, которые порождает этот город. И потому о Париже пишут вновь и вновь.

А сколько писем написано из Парижа о Париже!

Это сейчас можно сфотографировать Консьержери (Conciergerie), Дом Инвалидов (Hotel des Invalides) или Сакре-Кёр (Sacre-Coeure) и отослать любимой (знак внимания!), а раньше, вырвавшийся из родных пределов человек старался в письме отметить каждую деталь, пересказать впечатления, чувства, восторги.

Оттого письма из Парижа - жанр особый.

Из другой аллеи неслись тихие, сладостные звуки нежной музыки; прохладный ветерок шевелил листочки на деревьях. - Нимфы радости подходили к нам одна за другою, бросали в нас цветами, вздыхали, смеялись, звали в свои гроты, обещали тьму удовольствий и скрывались, как призраки лунной ночи ..." (Н.М.Карамзин, "Письма русского путешественника")

Получали такое письмо в далекой России, читали-перечитывали, показывали родственникам, друзьям, соседям, и каждый представлял прочитанное по-своему, давая волю воображению и завидуя путешественнику. А сколько писем не опубликовано!

Так вот, зная, что о Париже писано кем угодно, я до сих пор считал неуместным присоединиться к этому многозвучному хору. Но с годами понял, что мое неприкасание к столице Франции есть величайшая гордыня и высокомерие; что, отказываясь писать о Париже, в то время, как все о нем пишут, я совершаю нечто такое, чего мне ни за что не простят потомки, обнаружив в ряду писавших о Париже отсутствие моего скромного имени. Словом, я понял, что не писать об этом городе не имею права.

С этим радостным откровением меня (и Париж!) можно было бы поздравить, если бы тут же не возник следующий вопрос: о чем и как писать?

Ведь если писали о Париже все, то очевидно, эти "все" написали обо всем. Думаю, что и том, о чем пишу сейчас я, тоже кто-то уже написал, и не раз.

Написано о парижанках и парижанах, об их внешности, привычках, пристрастиях, расписаны их характеры, достоинства и недостатки, о том, что едят и что пьют, и когда именно; не одна сотня, если не тысяча книг о том, во что и как одеваются парижане; какие делают прически, как пудрятся, как и чем красят ресницы; подробнейшим образом описано, о чем разговаривают жители столицы, как разговаривают и даже крикам Парижа посвящены отдельные исследования:

Все ко мне за спелой вишней!
Вот кудель, кому кудель!
Хлеб румяный, мягкий пышный!
Дыни, дыни! - Лучший хмель!
Колодцы чистить! чистить колодцы!
Деревянная утварь, грабли, светцы!
Покупаю обувь, сколько найдется!

Это лишь часть стихотворения, которое написал, а точнее, сложил из криков неизвестный автор в XVII веке. Взял бумагу, карандаш, вышел на рынок, простоял там несколько часов, записал обычный ор, а потом положил на рифму. Делов-то! Каждый квартал, каждая улица и каждый дом удостоились своей летописи, а в самих домах описаны стены, двери, подъезды, лестницы, чердаки... Я листал толстую книгу, посвященную крышам Парижа. И с самих крыш, с высоты птичьего полета, Париж тоже скурпулезно описан. А парижские мосты! Сколько мостов - столько книг, и всем им вместе тоже посвящены тома, и особенно жизни под этими мостами: страшной, грубой, жестокой...

Вот идет навстречу хозяин с собакой на поводке. Думаете, о здешних собаках нет книг? Есть, и не одна.

И даже от их имени тоже что-то написано, а Оноре де Бальзак рассказывал о Париже от имени престарелого льва. Написано также о кошках, птицах, прочих животных, населяющих Париж. И о насекомых тоже. О парижских блохах, клопах и тараканах существует множество любопытных строк. В основном о них упоминали в своих письмах постояльцы дешевых парижских отелей. Многое сказано и о том, что и описать, кажется, невозможно. Например, о парижских запахах. И не только о приятных. Великие парфюмеры чувствительны не только к духам. А самих парфюмеров как расписали!

Зайдя в книжный магазин, можно без труда обнаружить самые разные справочные и исторические издания о Париже, начиная с фундаментального двухтомного труда Jacques Hillaret "Dictionnaire Historique Des Rues De Paris", из которого можно узнать любую подробность из жизни Парижа (включая и то, куда заходил Вольтер 14 октября 1764 года перед тем, как отужинать с друзьями) и заканчивая упрощенными красочными книжками для тех, кто хочет выяснить, где здесь некий Лувр и как перейти Сену, и вообще что за река такая? Есть огромные книги-альбомы, посвященные парижским площадям, театрам, соборам, воротам, окнам; я видел книги о парижских садах, фонтанах; а чего только не написано о парижских памятниках! Как-то я с большим интересом просматривал толстую книгу, рассказывающую о катастрофах Парижа: боже, чего только не пережил этот город! И горел, и тонул, и взрывался... Там есть печальная фотография Эйфелевой башни, стоящей по колени в воде... Мы говорили, что Париж подробно описан с высоты птичьего полета, но не меньше написано о Париже подземном.

Идем по улицам, любуемся увиденным, а там, под нами, кипит жизнь. И не метро я имею в виду, хотя и о парижском метро много чего написано, а о другой жизни - катакомбной. Десятки и сотни километров подземелий, тянущихся неизвестно откуда неизвестно куда. Там разыгрывались настоящие драмы и трагедии, и в этих катакомбах, между прочим, лежат целыми и невредимыми останки более шести миллионов парижан.

Больше, чем живых на поверхности! Где-то они аккуратно сложены: череп к черепу, косточка к косточке, а где-то просто валяются. Почему здесь? Почему не на кладбищах? Читайте об этом - в книгах все описано. Кстати и о кладбищах Парижа имеются фундаментальные исследования, настоящие энциклопедии парижского некрополя.

Добавьте к написанному сотни тысяч живописных полотен, акварелей, гравюр, рисунков, набросков, присовокупите шедевры кинематографа, прибавьте мастерство выдающихся фотографов - получите необозримую и многоцветную картину, сотканную из впечатлений, восприятий, открытий, восторгов и разочарований многих пытливых сердец, панораму, которой могут позавидовать все прочие города на земле.

Словом, о Париже сказано все. Ничего нового изложить невозможно и всякий дерзнувший приговорен на повтор, банальность и скуку, которую ни читать, ни слушать никто не станет. И даже замечательная по оптимизму фраза Станислава Ежи Леца - "Обо всем уже сказано, к счастью, не обо всем еще подумано" - здесь гаснет, потому, что о Париже, кажется, и подумано достаточно.

И все же, существует ли во французской столице нечто такое, о чем еще никто не написал? И, если да, то что?

Это то, чего здесь еще не произошло.

Кажется, не беда. Можно с событиями и подождать. Но в том-то и дело, что в Париже больше ничего не произойдет. Жизнь, конечно, продолжится, но событий в этой жизни не будет. Останутся лишь новости, которые постараются превращать в события.

Этот славный самообман будет все труднее скрывать, и тогда величайшей вехой станет чемпионат мира по футболу, который французам, читай парижанам, нельзя не выиграть: Кубок Мира в их руках - единственное, чего им до сих пор не доставалось. Можно ли было желать этого Парижу, зная, что для него уже ничего несостоявшегося не останется?

Воскресное солнечное утро. Я в прозрачном кафе "Сара Бернар" (Le Sarah-Bernardt), расположенном на первом этаже, или лучше сказать - у подножия Городского театра (Theatre de la Ville). Мне нравится это кафе из-за множества фотографий великой актрисы. Посетителей сейчас мало. Те что есть - пьют кофе, едва слышно разговаривают или вовсе молчат. Город только только оживает. С одной стороны вижу огороженный решеткой сквер с башней Сан-Жак (Saint Jacques), очень похожей на недогоревшую парафиновую свечу; с другой - площадь Шаттле (Place du Chatelet) cо знаменитым одноименным театром; отсюда же начинается Севастопольский бульвар (Вoulevard de Sebastopol)... Тихо, красиво, спокойно. А пару столетий тому назад на этом месте такое творилось! Воодушевленные толпы парижан со знаменами, ружьями, кольями и барабанами под нескончаемую канонаду пушек и Марсельезу проносились мимо этого спокойного кафе, увлекая за собою зевак и бездельников (вроде меня) в сторону улицы Сент-Оноре (Saint Honore), которая начинается поблизости. Там как правило толпу уже ждала телега (и не одна) с погруженными на нее врагами революции, и вся эта возбужденная масса дружно двигалась к Площади Согласия (Place de la Concorde). Пройдусь и я в ту сторону.

Вот едва заметная пешеходная улочка, на которой в утренние часы и людей-то нет. А когда-то здесь стучали подковами и колесами так, что впору было затыкать уши. (Вот отчего у князя Вяземского стучало в голове!) Однажды проезжал здесь, ничего дурного не помышляя, король Генрих IV, в карете, окруженный заботливой охраной. Вдруг выскочил со стороны Сен-Дени некто Равальяк и зарезал бедного Генриха у всех на глазах средь бела дня. А сейчас идешь по улочке Ферронерии (de la Ferronnerie) и ни о чем таком не думаешь.

Направляюсь в сторону Лувра и захожу в старинный собор, находящийся на площади перед дворцом.

Увы, собор этот зажат со всех сторон зданиями, так что его внешнее великолепие теряется. Зато внутри!.. Поет женщина - меццо-сопрано, ей аккомпанирует орган и подпевают прихожане. Всем розданы листочки с текстами молитвы, но видно, что и без того парижане слова знают:

Je leve les yeux vers les montages:
d'ou le secours me viendra-t-il?
Le secours me viendra du Seigneur
qui a fait le ciel et la terre...*

Вглядываюсь в лица. Они спокойны, светлы, немного блаженны. Не хочется уходить. Тем не менее выхожу из собора, оборачиваюсь и смотрю на его башню, внутри которой, очевидно, прячется колокол. Как его услышать? Ведь именно колокол Сен-Жермен л'Оксеруа (Saint Germain l'Auxerrois) в ночь с 23 на 24 августа 1572 года накануне дня св.Варфоломея возвестил начало массовой резни католиками гугенотов.

По внутреннему двору Лувра прохожу на площадь перед Тюильри, иду мимо стеклянных пирамид и длинной очереди в музей, поворачиваю направо и через арку выхожу на небольшую площадь перед Пале-Роялем.

Здесь на солнышке небольшая толпа туристов. Перед нею два актера. Один в одежде богатого господина времен Людовика XIII (а может это и сам король), другой - в белых одеждах ангела, с большими крыльями на спине. Артисты неподвижны и оттого кажутся скульптурой. Реагируют лишь на подаяния. Такие номера в Париже довольно популярны. Кого только не изображают актеры, и, быть может, на ангела я не обратил бы внимания, но с ним случилось вот что: актер, видимо, подустал и замерз. Он спрыгнул с пьедестала, отошел в сторону и стал себя растирать, приседать, подпрыгивать, как это делают спортстмены перед стартом. Потом закурил, складывая губы трубочкой, наслаждаясь затяжками и пуская кольца дыма.

Я обращаю свой взор к небесам:
откуда придет ко мне помощь?
Помощь мне придет с Господом,
Сотворившим солнце и землю...

Крылья при этом болтались, словно ангел пытался взлететь. Некоторые прохожие останавливались и с изумлением наблюдали эту забавную картину. Не представлял, что крылья делают человека столь смешным и нелепым.

Не то что шпага! Ведь совсем рядом с тем местом, где сейчас топчется, потирая бока, смешной ангел, 12 июля 1789 года молодой адвокат Камилл Демулен, встав перед возбужденной толпой, выхватил шпагу и призвал:

"Граждане! Нельзя терять ни одного мгновения. Отставка Неккера, это - набат, раздавшийся с Лувра, это призыв к Варфоломеевской ночи. Еще в этот вечер ахлынут с Марсова поля немецкие и швейцарские батальоны, чтобы истребить нас. Одно спасение осталось нам теперь: к оружию, граждане, к оружию!"

После таких слов народу ничего не оставалось, как взять Бастилию и начать революцию...

Ну, а мой путь лежал по мирной и спокойной улице Сент-Оноре, в сторону Площади Согласия. Я представил, как со мною рядом, скрипя огромными колесами, движется телега, подгоняемая одобрительными возгласами, пением революционных маршей и веселым задором, который всегда сопровождает предвкушение экзекуций.

Кого только я не видел в этой телеге.

Вот она доехала до того дома, где жил Робеспьер. Это здесь 5 апреля 1793 года обреченный Дантон орал во всю глотку: "Я жду тебя! Ты последуешь за мной!". А рядом с главным трибуном революции молча стоял Камилл Демулен. Уже без шпаги... Затем процессия свернула налево, чтобы по улочке Сент-Флорентин (Rue Saint Florentin) выехать на Площадь Согласия, где уже с нетерпением ждали несогласных или согласных не полностью, и где гильотина должна была устранить эти недопустимые для революции слабости.

У решетки сада Тюильри (Jardin des Tuileries), на том месте, где возвышалась гильотина, продают сандвичи, хот-доги и блины, которые без конца покупают и тут же всухомятку жуют многочисленные туристы, сопровождая все это беспрерывным пощелкиванием фотоаппаратов. Слышен детский плач. Отчего? Оказывается, мальчику не тем намазали блин: надо было шоколадом, а не вареньем... Иные времена, иные страсти.

Пройдя через сад Тюильри, я оказался на улице Риволи (Rue de Rivoli) и зашел в первое же попавшееся кафе, не чувствуя от усталости ног. Вот что значит долго сидеть за рулем и совсем не ходить пешком.

...Париж без событий. А может ли живущий в России человек без них обходиться? Способен ли существовать без ежедневных потрясений, изломов, перекосов, перегибов и прочего, что, по нашему определнию, составляет "исторический процесс"? Сможет ли человек, обитающий в стране, где ежедневно, а то и по нескольку раз на день, решается судьба страны и, значит, его собственная, жить без соучастия в "великих свершениях" или хотя бы без ожиданий этих "свершений"? Очевидно, нет.

И вот, Париж. Мне он напоминает немолодого, но крепкого ветерана, повидавшего на своем веку и пережившего все возможное, добившегося и славы, и почета, и уважения. Теперь можно успокоиться и просто жить без суеты, радуясь достигнутому, не жалея о прошлом, без страха за будущее. Вот он, красивый и улыбающийся, по-современному одет, с бородой и усами, еще не совсем седой, молча и неспешно набивает роскошную трубку самым изысканным табаком, затем со смаком прикуривает, перед ним только что купленные газеты, которые он скорее проглядывает, нежели читает, и большой бокал доброго красного вина. Сколько же им этого вина выпито!

Хорошо иметь такого дядю, а лучше - отца. И дорогого стоит возможность хоть изредка сидеть на его коленях, обнимать, тереться щекой о щетину, расспрашивать о том, о сем, а то и просто молча смотреть на него.