В начале октября в Генеральном штабе прошло специальное совещание, весь военный бомонд при участии президента Владимира Путина принимал сценарий дальнейшего военно-стратегического развития страны.

Вероятно, это совещание должно было подытожить реформу армии, которую министр обороны РФ Сергей Иванов признал «в основном завершенной». Но, как показало дальнейшее развитие событий, реформа далека от завершения, правда, пошла она по несколько неожиданному пути.

Вопреки курсу на отказ от рекрутской формы призыва и замену призывников на контрактников Госдума решила ввести в школах массовое обучение первичным военным навыкам, и даже стали поговаривать об отмене брони у студентов.

О военной реформе, ее целях и состоянии Российских вооруженных сил мы беседуем с заместителем председателя Комитета Государственной Думы по обороне Алексеем АРБАТОВЫМ.

Наша справка

Когда-то мощь СССР обеспечивали военные базы, расположенные по всему миру. Советские танки были на Кубе в сотне миль от США. Глаза и уши родины не дремали в Польше (Свиноустье), Германии (Росток), Финляндии (Порккала-Удд), Сомали (Бербера), Вьетнаме (Камрань), Сирии (Тартус), Йемене (Ходейда), Эфиопии (Нокра), Египте и Ливии.

С развалом империи пришлось распрощаться с большей их частью, начиная от почти что бегства из Германии и заканчивая планомерной ликвидацией Лурдеса (Куба) и Камрани (Вьетнам).

В 1994 году у России оставалось 28 военных баз по линии границ Советского Союза: Молдова, Крым, Грузия, Армения, Таджикистан.

В настоящее время у России 25 военных баз, бюджету это обходится в 300 млн долларов ежегодно. Могло бы и больше, но распространена практика взаимозачета. Например, за Байконур Россия не платит предусмотренных 105 млн долларов.
Сейчас намечается укрепление уже существующих баз и появление новых. 201-я дивизия в Таджикистане превращается в 4-ю военную базу. Укрепляется 102-я военная база в Арменнии (Гюмри). К двум российским базам в Киргизии — полигону «Озеро» на берегу Иссык-Куля и узлу связи ВМФ под Бишкеком —добавляется новая военно-воздушная база на военном аэродроме «Кант». В 2002 году российские военные появились и в Азербайджане (радиолокационная станция Габалы).

По мнению генерала Махмута ГАРЕЕВА, президента Академии военных наук, базы — условное название. Часто миротворцы фактически превращаются в военную базу — так было в Абхазии, в Приднестровье. Военные базы нужны, чтобы укреплять свое влияние и сохранять стабильность. С одной стороны, нужно видеть всех, от кого исходит ядерная угроза, предвидеть возможность территориальной угрозы или конфликта на границах. С другой стороны, сейчас бессмысленно объявлять противниками целые страны, в современном мире угрозы неопределенны.

Гареев считает, что американцы продвигают свои военные форпосты к нашим границам. Сначала Германия — Польша — Прибалтика, теперь Средняя Азия. Рост российского военного присутствия за рубежом — это, по мнению генерала, своеобразный ответ, новая форма военной дипломатии.

Справку подготовила Нана ПЛИЕВА

— У нас больше нет заокеанского стратегического противника. Нет врага, значит, впереди мир. Военная реформа — это подготовка к миру?

— Любые изменения в структуре Вооруженных сил в первую очередь — подготовка к войне. Эта подготовка и предотвращает агрессию.
Но угрозы нападения на Россию со стороны других держав сейчас не существует. Есть вероятность конфликтов между другими государствами, куда может быть втянута и Россия, например, Закавказье, Центральная и Южная Азия или конфликт США с Ираном, Северной Кореей.

— Военная доктрина СССР четко определяла: враг — западный империализм. Может кто-нибудь однозначно сказать, с кем мы готовимся воевать сейчас?

— Российская военная доктрина в отличие от советской носит в основном оборонительный характер и персонифицированных внешних врагов не обозначает. На мой взгляд, России предстоят угрозы нового, нетрадиционного типа: фундаментализм, вооруженный сепаратизм, терроризм, контрабанда оружия и наркотиков, браконьерство, организованная преступность — все они угрожают нашей безопасности.

— Вы ведь перечисляете явления. Это в основном не армейские, а полицейские задачи?

— Но в ситуациях, когда эти угрозы обретают крупный масштаб и исходят с территории других государств, без армии не обойтись. В основном я имею в виду территории, которые непосредственно граничат с Россией.

Причем некоторые государства граничат с нами по прозрачным рубежам. У нас с Казахстаном граница — семь тысяч километров, но она никак не обустроена. Та же ситуация и с закавказскими государствами, 1,5 тыс. км — открытая дверь. В этих условиях противостоять новым угрозам можно только совместными усилиями спецслужб, пограничников, внутренних войск и армии.

— В советское время существовал военный Варшавский договор. Может быть, России стоит вступить в новый союз для противостояния новым угрозам?

— Эпоха таких военно-политических союзов уже безвозвратно прошла. Варшавский договор исчез первым, правда, по другим причинам. Сейчас уже и НАТО начинает вступать в фазу неопределенности и метаний. Исчез образ четкого врага. Теперь при проведении операций США предпочитают опираться на союзы и коалиции, созданные для конкретного случая.

— А разве договор о коллективной безопасности, куда входит Россия, это не союз именно против перечисленных вами целей?

— Заключение военного договора означает, что при необходимости наши солдаты будут погибать за интересы другого государства. Его можно заключать при наличии общего врага, которого нет.

А что касается так называемого Ташкентского договора о коллективной безопасности, куда входят Россия, Белоруссия, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Армения, то его нельзя считать полноценным военно-политическим союзом. Там нет ни общего внешнего врага, ни коллективных вооруженных сил и нет главного, что отличает военный союз, — принципа единогласия в принятии коллективных решений.

— Выходит, в новых условиях армия — просто силовой придаток спецслужб, иных целей нет?

— Последний документ, который обсуждался в Генштабе, состоит из трех частей, которые находятся в явном противоречии между собой. Первая часть — политическая, довольно разумная. Вторая — военно-стратегическая и оперативная, которая описывает характер возможных конфликтов и как к ним готовиться.

Там все про войну с НАТО, хотя альянс прямо не называется. Но речь идет о войне с врагом, имеющим совершенные воздушно-космические силы, информационные системы, высокоточное оружие и пр.

А третья часть, которая относится к программе вооружений, бюджету, военно-технической политике, не согласуется ни с первой, ни со второй. Она исходит из интересов военной бюрократии, которая армию не хочет сокращать, реальную военную реформу не желает проводить. Что немудрено, какое ведомство добровольно согласится на сокращение и реформирование?

— Генералы из года в год жалуются на нехватку денег на перевооружение. Но ведь, по официальным данным, военный бюджет год от года растет. Сколько денег надо военным, чтобы их хватило?

— Махина в миллион человек армейского состава да еще 800 тысяч гражданских служащих в системе Вооруженных сил проглотят и не заметят и не такую сумму.

На содержание более чем миллионной армии уходит более 70% военного бюджета, а то, что остается на техническое оснащение и боевую подготовку, не соответствует ни политическим, ни стратегическим задачам, которые к тому же противоречат друг другу.

В мирное время такая численность армии не оправдана. У американцев в армии 1 миллион 300 тысяч, и то они еле справляются, а их экономика раз в десять крупнее и военный бюджет раз в двадцать больше российского.

— Российские генералы и офицеры давно стали персонажами анекдотов как символ косности и ограниченности. Особая «кондовость» наших военных — это профессиональная черта или национальная специфика?

— Пропорция умных и глупых, хороших и плохих в военной среде примерно такая же, как и в других сферах. Хотя у российских военных есть определенная специфика, которая особенно заметна при общении с зарубежными коллегами. И отличие это не в нашу пользу. Достаточно сравнить военные программы образования: на Западе 90% времени в военных академиях уделяется общим предметам и только 10—20% — специальным. Там военные готовятся к работе в современных условиях, где политика, экономика и военное дело тесно переплетаются. Тем более что надо командовать профессионалами-контрактниками, которые и по возрасту, и по опыту могут превосходить командира.

А у нас образование и воспитание военного сословия еще больше, чем прежде, ориентированы на узкую специализацию, на призывную армию, где солдат — в лучшем случае бессловесный винтик, а в худшем — пушечное мясо. Отсюда, в частности, и разница в том, как мы и они проводим локальные военные операции с точки зрения как своих потерь, так и жертв, ущерба в зоне конфликта.

— Сейчас у нас министр обороны условно штатский человек. Идея военного министра без военного прошлого пробивалась трудно, но, как только пробилась, сразу заговорили о том, что армия не принимает Иванова, потому что он не из ее среды.

— Высшее военное руководство — сложная машина, спаянная и общностью взглядов, и корпоративной солидарностью, и профессиональной этикой, что очень важно. Однако я считаю, что институт министра обороны должен быть гражданским.

Не просто человек, а именно институт: министр должен иметь большой аппарат гражданских и военных помощников, советников, специалистов, которые подчинялись бы исключительно ему, помогая вырабатывать свой собственный взгляд на предложения военных ведомств.

Но если просто поставить министром обороны гражданского человека, то он в плотном кольце генералитета и военных ведомств будет заложником их оценок, предложений, негласных компромиссов и программ.

— Но военное руководство неоднородно. Существует борьба идей, борьба интересов родов войск, наконец, борьба различных генеральских группировок. Иванов — человек извне, и он может просто выполнять роль арбитра?

— Нет, Сергей Иванов не выполняет роль арбитра, потому что к нему никто с альтернативными идеями не приходит. Виды Вооруженных сил полностью подчинены Генштабу, и потому генералитет, как мне представляется, приходит к министру с единой позицией, с единой точкой зрения: его возможности влиять на военную политику и военное строительство существенно ограничены.