Соглашусь (что нечасто бывает) с Владимиром Пастуховым в его оценках состояния российского правосудия и требовании правового государства как ключевого пункта политической повестки дня.
Но есть два важных замечания.
- О необходимости правового государства, — где Закон выше власти и одинаков для всех, а правоохранительные органы защищают граждан от произвола власти, а не власть от требований граждан, — на моей памяти говорят уже лет тридцать. А строят — прямо противоположное, причем сознательно: неверным является не построение, а чертежи.
- Появление реального правосудия — то есть, суда, основанного на праве, а не на указаниях начальства, — крайне важно. Именно это — «кощеева игла» Системы, та ниточка, с которой надо разматывать клубок произвола и беззакония в стране. Потому что если любое безобразие власти можно отменить в суде — становится почти бессмысленным это безобразие совершать.
Вопрос лишь в том, как именно этого добиться.
«С определенностью можно сказать, что суд не пользовался властью, а власть бесконтрольно пользовалась судом. Антидемократический режим, не меняя своей сущности, с одинаковым цинизмом представал то в маске народного представительства, то под видом правосудия. Суды выступали преимущественно как репрессивный орган, подчас освящая ритуалом судоговорения предрешенную расправу. Граждане на собственном опыте убеждались, что оградить свои права и законные интересы с помощью правоохранительных органов так же трудно, как и защититься от этих органов, попав в сферу их деятельности. Язвы судопроизводства — коррупция, сокрытие преступлений от учета, дутые показатели раскрываемости, почти полное отсутствие оправданий, отработанная технология добывания лжепризнаний и осуждения невиновных. Надзор вышестоящих инстанций оказывается близоруким, суд покрывает ошибки обвинения, прокурор горой стоит за выводы расследования, а следователь смотрит сквозь пальцы на неправомерные действия оперуполномоченного...».
Это не доклад правозащитников о состоянии российского правосудия и не статья о нем в западной прессе.
Это концепция судебной реформы в РСФСР, утвержденная Верховным Советом РСФСР 24 октября 1991 года, и разработанная группой экспертов, в том числе Борисом Золотухиным, Тамарой Морщаковой, Александром Лариным и Сергеем Пашиным.
В которой, как нетрудно видеть, констатировалось практически такое же состояние «расправосудия» советских времен (не только я склонен употреблять этот термин), какое мы видим и сейчас, через три десятка лет.
Ничего не изменилось. Судебная система осталась в практически прежнем состоянии (организационные изменения — не в счет, они не изменили сути).
Почему?
Ответ представляется достаточно очевидным: правовое государство, — как и демократия, честные выборы, сменяемость власти, свободные СМИ, — было категорически противопоказано идеологам реформ 90-х годов прошлого века, которые сознательно выстраивали авторитарную политическую систему, позволяющую игнорировать общественное мнение.
Какое правовое государство, когда надо провести «единственно верные» экономические реформы и не допустить «коммунистического реванша?
«Критической точкой» стал октябрь 1993-го, когда суд признал, что президент, нарушивший Конституцию и распустивший парламент, заслуживает за это импичмента, — после чего президент фактически распустил тот суд, который это признал, а затем и практически все представительные органы власти в стране. После этого всерьез говорить о правовом государстве было уже невозможно.
Да, конечно, и в последующие годы случались и справедливые судебные решения. Но только «случались». Потому что в демократическом государстве правосудие является правилом, а в авторитарном — исключением. И, например, знаменитое «дело Никитина» (капитана первого ранга Александра Никитина обвинили в «разглашении гостайны» за предание огласке информации о радиоактивном загрязнении на Северном флоте), в 90-е годы закончившееся его полным оправданием, сегодня вряд ли имело бы такой исход.
А так — будь тогда в России правосудие, были бы совершенно другими президентские выборы 1996 года, где в пользу Бориса Ельцина были нарушены почти все нормы избирательного закона. И были бы признаны ничтожными «залоговые аукционы». И указы Ельцина о начале войны в Чечне были бы признаны неконституционными.
Ну, а о том, что происходило после прихода к власти Владимира Путина, вряд ли надо подробно напоминать — правосудие и рядом не стояло. Начиная с разгрома НТВ и дела «ЮКОСа».
Не соглашусь, кстати, с тезисом Владимира Пастухова о том, что «2019-й стал для России годом растерзанного правосудия и торжества правового нигилизма во всех возможных его проявлениях».
А что, «болотное дело», или «дело Юрия Дмитриева», «дело «Пусси райот» или «дело «Сети» — это не «растерзанное правосудие»?
Что касается «правового нигилизма», то он торжествует, как минимум, с «присоединения Крыма». Более того, все, что мы наблюдаем — вовсе не правовой нигилизм в его классическом понимании, когда отрицаются и не исполняются законы. Это право, понимаемое, как воля начальства, возведенная в закон.
Именно поэтому большинство законов, принятых в последние годы, сознательно написаны так, чтобы максимально затруднить реализацию конституционных прав граждан, — либо поставив на этом пути бесконечно много бюрократических барьеров, либо создав многоуровневую систему запретов и ограничений, и одновременно — максимально «развязать руки» исполнительной власти и правоохранительным органам, которые эти законы применяют.
Почему необходимо правосудие и правовое государство?
По очень простой причине.
Это — не прихоть теоретиков, и не выдумка оппозиционных политиков.
Это — единственно возможный способ ограничения произвола власти и защиты прав граждан: ничего лучшего в мире не придумано.
Сегодня в России суд — это орган, встающий на сторону власти при большей части ее конфликтов с гражданами. Охотно верящий любым свидетельствам, предъявленным властью или полицией — но «критически относящийся» к любым свидетельствам в пользу граждан. И выносящий вопиюще неправосудные решения с полной уверенностью в своей безнаказанности.
Конечно, рядом с таким судом необходимы правоохранительные органы, не заслуживающие называться таковыми, ибо превращены в охранку, охраняя не право, а режим. И прокуратура, молчащая, когда надо оспорить безобразия начальства, но немедленно включающаяся, когда надо преследовать тех, кем начальство недовольно — например, объявить «нежелательной организацией».
Но важнейший элемент — суд.
Будь в стране правосудие — стали бы поправимы любые беззакония других «ветвей власти», исполнительной и законодательной, как и беззаконие правоохранительных органов. Потому что любое из этих беззаконий в таком суде можно отменить. И те, кто беззаконие творит, это знают. А когда они знают противоположное — что любое беззаконие (особенно, совершенное с нелояльными гражданами, не страдающими верноподданным образом мыслей) сойдет им с рук, — они творят его и дальше с удвоенной силой.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы подделывать результаты выборов, потому что суд бы это отменил. А сейчас те, кто подделывает, уверены, что суд все оставит, как есть. За редчайшими исключениями.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы фабриковать уголовные дела на «несогласных», потому что они бы развалились в суде. А сейчас те, кто фабрикует, уверены, что суд проштампует обвинительное заключение. За редчайшими исключениями.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы вести «уплотнительную застройку» под окнами жилых домов и застраивать скверы, отказывать больным в лекарствах, а бедным — в пособиях, потому что суд бы исправил положение. А сейчас те, кто все это делает, уверены в своей безнаказанности. За редчайшими исключениями.
Поэтому «разматывать клубок» надо начинать именно отсюда. Не с громких призывов посадить коррупционеров (при таком суде они выйдут сухими из воды, даже если в него попадут), а с требования изменения судебной системы.
Полгода-год работы в стране судов, подчиняющихся только закону — и произойдут кардинальные изменения.
Проблема в том, как этого добиться.
О судебной реформе написаны сотни книг и тысячи статей, защищены сотни диссертаций и сделаны тысячи докладов.
- Множество раз сказано о том, что нужны кадровые изменения — как на уровне принципа (не может быть реального правосудия, когда всех судей назначает президент, а готовят эти решения его чиновники, исходя из лояльности назначенцев), так и на уровне смены конкретных фигур (о чем говорить, когда председатель Верховного суда тридцать лет сидит на своей должности?).
- О том, что надо изменить атмосферу в судах — где сегодня любого, кто попытается работать по закону и по совести судьи (как написано в судейской присяге), ставят перед выбором: или работать как все (подчиняясь указаниям начальства), или быть изгнанным, как упомянутый Сергей Пашин и десятки других судей, не удостоившихся такого же общественного внимания.
- О том, что необходимо избавить суды от административного давления — не предусмотренного ни одним законом, но реально существующего.
- О том, что надо лишить председателей судов права распределять дела, отдавая «нужные» дела специально отобранным судьям, и использовать жребий.
- О том, что надо дать гражданам право оспаривать любой правовой акт, как незаконный, не доказывая при этом, что он нарушает именно их права.
- О том, что нужно запретить судам отказывать в вызове свидетелей и приобщении к делу доказательств — фактически, ограничивая право граждан на защиту.
- О том, что должна заработать, наконец, статья УК о вынесении заведомо неправосудного судебного решения (практически, не применяемая, как чудовищны не были бы отдельные «репрессивные» решения судей).
И о многом, многом другом, не являющемся тайной, давно применяемом и оправдавшем себя в демократических странах.
Конечно, изменить ситуацию только с правосудием — очень сложно, если не изменятся другие институты. И самое главное — если не будет обеспечена реальная сменяемость власти. Потому что если судьи будут понимать, что власть может смениться по воле граждан — станет бессмысленным упомянутое административное давление.
Да, как говорил тот прославленный сантехник — «тут всю систему менять надо».
Но с чего-то надо начинать.
Оригинал публикации: «Новая газета».
