«Идеология «Яблока» обращается к тому, что касается жизни, свободы, души каждого человека»

В первой части интервью заместитель председателя «Яблока» Александр Гнездилов рассказал о том, что в мире вновь набирают силу идеологические течения – как в демократических, так и в авторитарных странах. Аналогичные процессы происходят и в России, где «путинская вертикаль» в целях самосохранения наполняется идеями черносотенства. Следствия этой идеологии: диктатура и борьба с несогласными, произвол и «право сильного», растущее социальное расслоение, экономический кризис, эмиграция талантливых и образованных специалистов, агрессивная внешняя политика и войны с соседями. С подобными проблемами Россия сталкивается не впервые. Однако, несмотря на популярное мнение о том, что наша страна не может выбраться из «исторической колеи», еще до воцарения династии Романовых в России существовала сильная демократическая традиция. Которая, несмотря ни на что, развивается и сегодня.

Вы говорили, что сейчас дискуссия об идеологии в России набирает обороты. И официальная идеология для страны ничего хорошего не сулит. По крайней мере, в соответствии с позицией «Яблока». А существует ли настоящая идеологическая альтернатива, которая выходит за рамки лозунгов «против Путина» и «сделаем как в Европе»?

Думаю, «официальная» дискуссия вбрасывается искусственно, сверху. В реальности люди больше всего хотят (ощутив повышение пенсионного возраста, цен, НДС и всего остального) свободно выбирать власть. И когда такая возможность есть, они ей пользуются.

Вот кандидаты «Яблока» получили от 36 до 45% на выборах в московский парламент. «Яблочники» выиграли большинство в совете депутатов 50-тысячного города Мурино в Ленинградской области. Кандидаты «Яблока» возглавили сразу два района в Псковской области. Наши представители побеждают по всей стране.

Там, где у людей есть возможность, они свой выбор делают. Не всегда в пользу «Яблока», но это вопрос второй. Важно, что люди просто хотят иметь возможность выбора. И как только у них такая возможность появляется, они как правило голосуют за уход от нынешней системы. Подчас куда угодно, что не очень хорошо. Но, тем не менее, уход.

Поэтому противовесом этим идеологическому конструкту, который нам пытаются внедрить (чтобы мы сидели дома и ничего не меняли, не боролись за свои права), ответом ему является даже не конкретная идеология. А просто требование демократии, в рамках которой разные идеологии смогут сталкиваться на выборах. Пожалуйста, пусть те же черносотенцы создают партию и на равных с другими защищают свои идеи.

Что касается либеральной традиции, то она в российской истории куда древнее, чем черносотенство. Последнее на осмысленном уровне мы не наблюдаем до XIX века, а в 19-м веке как раз черносотенная идеология была заимствована с Запада, от немецких мыслителей. Хотя бы на уровне терминологии. Например, немецкие слова sonderweg – «особый путь», или spiritualität – «духовность». Вся эта «загадочная русская душа» – всего лишь калька с немецкого, как ни смешно.

Вопрос об истоках этой идеологии – отдельный. Например, Исайя Берлин связывал ее зарождение в мире с Жозефом де Местром. Это католический мыслитель с севера Италии, который всю жизнь ориентировался на французскую культуру. На его годы выпала Французская революция, которая его страшно напугала и отвратила. Де Местр долгие годы был послом Сардинского королевства в России. И именно в Петербурге, обобщая и анализируя ту деспотическую практику, которую он видел, де Местр сформулировал свою идеологию, которую Исайя Берлин считал предтечей фашизма. Потом он уехал из России, для Де Местра это было бедой, он к идеям самодержавия очень прикипел, хотя и был католиком. А идеи его в России остались и потом влияли — в основном, на крайне правых.

Вторым истоком была немецкая философия, которая захватила русскую молодежь в конце 20-х и начале 30-х годов XIX века, и повлияла на самые разные политические течения, начиная от Герцена и заканчивая славянофилами. Немцы, о чем мы практически не знаем, болели вплоть до нацизма теми самыми болезнями, которыми болеет эта часть политического спектра в России.

Однажды я увидел в библиотеке книгу, раскрыл ее – это была книга одного из немецких мыслителей – и прочёл, что вот есть Запад, а есть Германия. И Германия не может быть частью Запада, у нее другой менталитет, свой особый путь. Я думал: а кого он имеет в виду под Западом? Оказалось, что он подразумевал «англо-саксонский» мир и «романский» мир. Это США, Великобритания, Франция, Италия, Испания. А в Германии, дескать, никогда не было власти Римской империи, поэтому она вне античности, вне западного пути, у нее свой путь, «тевтонский», особый. И он сейчас набирает силу, писал человек в начале XX века. Это ровно то же самое, что происходит у нас!

А истоки русского либерализма древнее?

Да. Основной корпус тем, сформулированных авторами вероятно первого проекта Конституции (братья Панины вместе с драматургом Денисом Фонвизиным) в 1770-80-х годах – актуален и для сегодняшней России. Главных вопросов было, на мой взгляд, четыре.

Первое: как заменить систему назначения некомпетентных и вороватых людей, получающих свои должности лизоблюдством и показной лояльностью, симпатией со стороны правителя – на кабинет министров из серьезных профессионалов; как обеспечить качество государственного управления. 

Второе: как обеспечить участие общества в государственном управлении, дать ему право голоса, возможность влиять на состав власти. 

Третье: каким образом сделать так, чтобы правительство, принимая законы, само бы их соблюдало. Потому что с этого, собственно, начинается построение эффективного государства. Путь к неэффективному – когда власть принимает законы для остальных людей. Дескать, вы их соблюдайте, а мы, элита, выше закона. А путь к эффективному государству – элиты сначала договариваются между собой о том, по каким правилам готовы жить они сами, устанавливают эти правила и в целом соблюдают их, а потом эти законы распространяются на остальное общество.

Если мы возьмем ту же Великую хартию вольностей, то там ведь речь идет не обо всех жителях Англии, а о правах части населения, свободных людей. И уж совсем почти мы не знаем, что это не первый такой документ. Первая из известных нам хартий вольностей была выдана королем Генрихом I за век с лишним до Великой хартии, в 1100 году, при его вступлении на престол. Это случилось всего через 34 года после завоевания Англии норманнами, Генрих был сыном Вильгельма Завоевателя. И его хартия касалась в первую очередь прав баронов, мелких и средних феодалов.

А уж потом, с течением времени, Великая хартия вольностей стала касаться всех. Если мы посмотрим на Англию еще 1830 года, там правом голоса обладало всего  несколько процентов населения. А через 100 лет это было всеобщее избирательное право. Хотя парламент работал еще в XIII веке.

Та же задача стояла и в России – то, что Панин называл «непременные законы». То есть: законы, которые единожды приняты, обязательны для исполнения – в том числе и принявшим их государем. 

И четвертое, но важнейшее – гарантии для защиты личности от произвола. От того, чтобы человеку можно было просто отрубить голову, сослать его в Сибирь, сделать с ним все, что заблагорассудится. Все эти четыре пункта остаются актуальными задачами для российского либерализма и в XXI веке.

Но первые попытки вовлечь хотя бы дворянство в процесс государственного управления, мы видим, например, в 1730 году. Когда Верховный тайный совет составил не только Кондиции, но и целый ряд других, крайне малоизвестных обществу и сегодня, документов. Самый важный из них – пожалуй, Конституция «верховников» (иногда историки также называют ее Формой правления или Формой присяги). 

Существовала в 1730 году и другая сила — часть дворянства, которая, вопреки распространенному заблуждению, изначально не выступала за самодержавие Анны Иоановны, а, наоборот, шла дальше Верховного тайного совета. Иностранные послы называли наиболее радикальную группу дворянства, которую возглавлял князь Черкасский, «республиканской партией». Потому что они допускали разные варианты, вплоть до республики, и выступали за расширение (в сравнении с проектами верховников)  права дворянства на участие в делах государственного управления.

Но если мы посмотрим: откуда брал свои идеи Дмитрий Голицын, лидер и главный идеолог Верховного тайного совета? Обнаружим, что он читал не только Джона Локка или Элджернона Сидни – одного из важнейших идеологов Славной революции, который писал, например, что «законодательная власть не может быть доверена в руки того, кто не соблюдает собственных законов». И не только шведские конституционные документы 1719-20 годов. Но и ряд отечественных политических сочинений XVI-XVII веков. 

И его оппонент, один из лидеров так называемой «республиканской партии», Василий Татищев, знаменитый историк, переводил, например, труд шведа Стралленберга, написанный после Северной войны, где тот упоминал ограничения власти монарха, которые якобы принял, всходя на трон в 1613 году, Михаил Федорович. На самом деле, до нас информация о таких ограничениях не дошла. Историки склоняются к мысли, что это легенда. Но в 1730 году в дворянской среде считали, что эти ограничения реально были и действовали, исходя из этого, считая, что еще первый царь династии Романовых, вступая на престол, отказывался от произвола.

И действительно, если мы посмотрим на времена Смуты (хотя, казалось бы, что можно найти либерального в XVI-XVII веках?), то увидим, что российское общество, как только появилась возможность и необходимость, за очень короткое время совершило стремительный прогресс в своей гражданственности, если можно так выразиться. С 1584 года страна за три десятилетия 5 раз выбирала царя. В среднем — раз в 6 лет, как президента сейчас!

В 1584 году умирает Иван Грозный. Как многие диктаторы, он считал себя вечным, поэтому не оставил завещания («Смерть Сталина» — сюжет вечный в этом отношении). Поэтому его сын и преемник, Федор Иоаннович, был возведен на трон не завещанием, как всегда было прежде, а формальным избранием на Земском соборе. Разумеется, это было не избрание, пустышка, как советские выборы. Хотя бояр Нагих совет регентов выслал из Москвы, боялись, что они захотят возвести на трон маленького царевича Дмитрия, сына Грозного и Марии Нагой.

И уже в 1598 году, когда умирает царь Федор, происходит реальная борьба за избрание. Существует несколько кандидатов на царство. Известно, что активное участие в этой борьбе принимали Борис Годунов, с одной стороны, и Федор Никитич Романов, с другой. Патриарх и часть народа симпатизировали Борису. Но Боярская дума отказывалась присягать Годунову. В патовой ситуации дьяк Василий Щелкалов вышел на Красную площадь и, обращаясь к народу, предлагал присягать Боярской думе.

Ведь почему Годунов тогда трижды отказывался от власти? Он сумел организовать кампанию в народе, толпы приходили просить его на царство, он приезжал в Кремль, а дума его снова не утверждала, и он вновь вынужденно возвращался в Новодевичий монастырь. Это была целая полугодовая избирательная кампания. Сохранились даже некоторые материалы агитации, наветы конкурентов на Бориса. Тогда появляется впервые версия, что Годунов причастен к убийству царевича Дмитрия, что он за ней стоит. Это отголоски выборной кампании 1598 года. 

И, победив в конце концов, Годунов впервые в российской истории при вступлении на царство дал народу некое обещание. Он поклялся, что у него не будет нищих и обиженных. (Это позже повлияло на события Смуты. После страшного голода, когда погибло огромное количество людей – а голод случился не по вине Годунова – ему не удалось свое обещание сдержать. Но нам важно, что на этих вторых выборах впервые в российской истории царь что-то обещал людям).

Когда в 1606 году убили первого самозванца, на престол избрали (и это уже третье избрание царя) Василия Шуйского. С одной стороны, это был самый непредставительный собор. Через 2 дня после убийства Лжедмитрия, когда еще никакие представители страны не могли приехать, в столице (как писали очевидцы) Василия Шуйского провозгласили царем торговцы, купцы, ремесленники. Да, это было самое непредставительное избрание, но в то же время оно было самым демократичным. Основной его силой было «третье сословие», часть которого традиционно симпатизировала роду Шуйских.

И, вступая на трон, Василий Шуйский, к смущению бояр, дал клятву — Подкрестную или Крестоцеловальную запись (то есть «под крестом», поцеловав крест). Он дал обещание никого не казнить, «не осудя с боярами праведным судом», не наказывать за преступления коллективно: то есть, каждый отвечает за себя, члены семьи не наказываются, личная ответственность. Это было первое фиксированное обещание правосудия, юридически обязательная гарантия царя, данная народу. Следующий шаг после простого обещания хорошей жизни, данное Годуновым. 

Появляется идея «всей земли», так тогда назывался Земский собор. Противники Шуйского, требуя его свержения, аргументируют это тем, что он «не избран всей землей». То есть, это уже идея, норма, что царя надо избрать и избрать по правилам. Конечно, никаких норм представительства не было, сколько должно быть выборщиков, от какого сословия и тому подобное. Но самая идея о том, что Собор должен быть правильным и представляющим «всю землю», появляется.

В 1610 году от имени тушинского лже-патриарха Филарета (в прошлом — уже известный нам боярин Фёдор Романов, а в будущем патриарх и отец царя Михаила Романова) делегация во главе с боярином Михаилом Салтыковым привозит под Смоленск королю Речи Посполитой Сигизмунду предложение возвести на престол его сына Владислава, и конкретные условия этого. По моему предположению, их основным составителем (или одним из основных) был дьяк Иван Грамотин, четырежды возглавлявший российскую дипломатию.

В этих условиях тушинцев требовалось подтвердить все прежние вольности российского народа и добавить к ним новые, которые Грамотин, хорошо знавший языки и многократно бывавший за рубежом, видел, например, у вольных имперских городов в Германии. Также речь шла, например, о свободе выезда за рубеж для получения образования. И о том, что все важнейшие вопросы должны решаться с Боярской думой и Земским собором. Это был, как минимум, проект сословно-представительной монархии, какая уже существовала в то время в Англии, Швеции, Дании. В принципе, это был общий путь для Северной Европы.

Потом этот договор в сильно урезанном виде (церковь и высшая знать исключили самые прогрессивные пункты типа свободы выезда за рубеж и повышения по службе незнатных, но талантливых людей), патриарх Гермоген и Боярская дума предложили уже официально от имени Московского государству королевичу Владиславу в августе 1610 года. Патриарх Гермоген, бояре и горожане торжественно встретили под Москвой гетмана Жолкевского с армией Речи Посполитой и потом добровольно пустили ее в Кремль, потому что боялись наступления Тушинского вора с приверженцами, а также с наемниками из числа поляков и казаков.

Позже Лжедмитрий II был разбит Жолкевским и сыном Салтыкова, затем убит своими бывшими соратниками. Избранный царем Владислав, которому принесли присягу Москва и ряд других городов (четвертое избрание царя), всё не появлялся. Его отец, король Сигизмунд, и строил планы по захвату России, и боялся отпустить в охваченную гражданской войной страну сына. Поляки в Кремле из спасителей от самозванца становятся фактически оккупантами. Возникает Первое ополчение во главе с Прокопием Ляпуновым, Дмитрием Трубецким и Иваном Заруцким. Все они в разное время служили самозванцам, Трубецкой и Заруцкий командовали отрядами Тушинского вора.

Это ополчение создает Совет всей земли для управления делами не только ополчения, но и страны. Совет претендовал на то, чтобы стать законной властью. В итоге ополчение проиграло из-за убийства Ляпунова казаками из отрядов Трубецкого и Заруцкого. Но позже появилось Второе ополчение во главе с Мининым и Пожарским. Оно сделало выводы из судьбы Первого и держалось отдельно от отрядов Трубецкого. Но, как и с Первым ополчением, формально с тогдашней точки зрения легитимная власть – это избранный царем Владислав и Боярская дума, сидевшая в Кремле с поляками, а Минин и Пожарский – мятежники. Но по факту феодальная логика личной присяги заменялась в этот момент национальным, гражданским самосознанием.

В момент тяжелейших испытаний, когда в Кремле не осталось ни царя, ни патриарха (вершин двух вертикалей, на которых, якобы, держалась Россия) – города страны сами между собой переписывались, договаривались, поддерживали друг друга, формировали ополчение. То есть, Россию вытащило сильное местное самоуправление, пошедшее против центральной власти. «Вольно нам бояр и воевод переменити…» Оказалось, что страна имеет вполне прочную социальную основу, нужно просто дать ей голос и возможность самореализоваться.

К сожалению, в реальности на Соборе 1613 года Михаил Федорович никаких ограничений своей власти не устанавливал, его кандидатура была навязана испуганным боярам казаками. Они оказались основной вооруженной силой в Москве, потому что многие ополченцы Минина и Пожарского разошлись по домам сразу после победы над поляками. Пожарскому казаки грозили расправой, повторением судьбы Ляпунова. Это всё напоминает смелых защитников Белого Дома в августе 1991-го и тех ушлых братков, кто воспользовался плодами борьбы за свободу. На этом пятом избрании опыт выборов закончился надолго, но мы видим, как всего за четверть века российское общество стремительно стало очень зрелым.

«Конституция Михаила Салтыкова» и Ивана Грамотина 1610 года осталась проектом. В конечном счете, она и Крестоцеловальная запись восходят к 98-й статье Судебника 1550 года, которая гласит, что царю не принимать решений по новым делам, не определенным Судебником, без бояр. А традиция участия бояр в управлении вытекает из традиции совета князя со своей ближней дружиной. От нее, например, пытался отойти Андрей Боголюбский в XII веке, разогнав дружину из вольных людей. И набрав в окружение холопов, людей несвободных, лично зависимых, но верных и покорных, как князь думал. Эти холопы-дружинники в итоге составили заговор и убили деспотичного хозяина. Традиция вольных дружин для Руси была исконной, шла от варягов-викингов. Это то, с чего наша страна когда-то начиналась.

Тут мы не сильно отличаемся от ряда других стран Европы, где было все примерно то же самое, и из чего постепенно вырос европейский парламентаризм. И мы с нашим трудным, извилистым путем – скорее правило, чем исключение. Вспомним английские революции XVII века. Тогда практически все страны Европы брали пример с Франции, где ликвидировали Генеральные штаты, которые могли стать аналогом английского парламента. Потом кардинал Мазарини сумел подавить Фронду, точнее, целых две: «фронду парламентов» (имелись в виду городские парламенты) и «фронду принцев». Как и у нас: всевластию монарха сопротивлялись городское самоуправление (республики Новгорода и Пскова) и высшая аристократия.

Считалось, что все эти парламенты и магистраты (как и губное самоуправление на севере России, как и вечевая вольница) – средневековые пережитки, государствам нужна сильная рука на троне. Подобный откат произошел и в Швеции, причем дважды, в 1680 и 1772 году. В Дании произошел тот же переворот, причем почти на два века: с 1660-го по 1849 годы держалась абсолютная монархия.

В этот момент в конце XVII века, почти все страны отступили от сословно-представительных органов. Англия смогла с помощью Славной революции 1688 года удержаться за (как тогда виделось) отсталый, никому не нужный, неэффективный институт парламента. Который оказался зернышком завтрашнего дня для всей Европы и в какой-то мере для всего мира. И Россия шла, как одна из стран Европы, этим же путем, хотя и труднее большинства, с крайними формами. И потому пока не завершила успешно эту работу до сего дня.

То, что вы рассказали, мало изучают в школе, люди про это ничего не знают. Они весьма далеки от идей парламентаризма, конституции. Можно ли сказать, что идеология черносотенства, наоборот, находит массовую поддержку? Например, в западных СМИ часто пишут, что россияне искренне поддерживают Путина и «вертикаль власти». Можно ли говорить о тенденциях к либерализации в массовом сознании?

Я уже упомянул, например, выборы в Мосгордуму… 

Но на это могут возразить, что ведь явка была низкая. Можно даже сказать – нелегитимная.

Честно говоря, я враждебно отношусь к слову «легитимность». С моей точки зрения, его употребляют в публичной плоскости, чтобы что-то где-то скрыть, надуть. Есть такие слова-маркеры. Когда их произносят, значит, сейчас будут где-то врать. К таким словам я также отношу «духовность», например. А уж зазвучит слово «геополитика» – совсем плохо дело. Это пагубное слово (еще одно из немецкого словаря столетней давности) значит, что сейчас нас будут убеждать, почему надо кого-то убить или начать очередную войну по выспренным и надуманным соображениям, очень далеким от нормального человека.

Приведу еще пример выборов. Муниципальные, в Петербурге. Людям не давали зарегистрироваться, снимали с выборов, фальсифицировали результаты. Но тем не менее – 100 оппозиционных депутатов. А если бы была возможность, было бы и 150, и 200. Есть и результаты в других регионах России.

Да, явка низка. Во-первых, люди справедливо понимают, что эти органы власти решают немного. Во-вторых, у людей есть огромный скепсис и ощущение, что все будет по-прежнему, что ничего не изменить. Это понятно. Но если люди будут видеть, что появляются депутаты, которые хотя бы слышат людей и пытаются действовать в их интересах, как вот Евгений Бунимович, Дарья Беседина, Максим Круглов, Сергей Митрохин, Артур Гайдук в Пскове, давно уже работающий в питерском парламенте Борис Вишневский и так далее – явка будет расти.

Поэтому я все же вижу определенные основания, чтобы не опускать руки, продолжать действовать. Хотя никак не мешает незнанию людей про конституцию Панина-Фонвизина или проекты Тайного верховного совета. На практике такие вещи редко играли роль чего-то, что воодушевляет всю нацию.

Ничего, зато это знание полезно для людей, более вовлеченных в политику и зараженных мыслями, что вот, мол, судьба России такова... мы наследники Золотой орды»... у нас всегда только рабство да «сильная рука»… А вот нет! Вспомните переписку князя Курбского с Грозным, старцем Вассианом Муромцевым и другие труды бежавшего на Запад боярина-политэмигранта.

Курбский упрекал царя за его жестокость и произвол именно потому, что присвоение Грозным всей власти, отношение ко всем другим людям, как к холопам, дворовым рабам – были революцией, переворотом, тем, чего не было прежде. И что навязывалось стране силой, страхом, кровью, через опричинину и другие репрессии. Слово «опричь» — это «кроме», «помимо». То есть, чрезвычайка, особисты, режим ЧП, нарушение обычного, сложившегося в стране уклада жизни. При всей суровости и жестокости Ивана III Великого, он, дед Грозного, еще должен был советоваться с боярами и считаться с церковью.

Кстати, сочинения Курбского были в библиотеке Дмитрия Голицына. Когда Голицын сотоварищи на 5 недель создали в России ограниченную монархию в 1730 году, Никите Панину шел 12-й год, его отец был при Анне Иоанновне в высоких чинах. А потомки сочинителей конституции Панина-Фонвизина (и их единомышленников) были затем среди реформаторов в начале правления Александра I, а после неудачи их проектов, следующее поколение мы найдем в более умеренном крыле декабристов. То есть, тут линия просто прямая.

Потом целый ряд историков начала XX века: Милюков, Кизеветтер, Якушкин (кстати, родич декабриста), с одной стороны, исследовали темы, о которых мы с вами говорили, а с другой, были членами Кадетской партии, депутатами Государственной Думы. И они это не разделяли. Они жили настоящим и для него вглядывались в прошлое, в длинную историю борьбы за свободу в России. Для них из одного возникало другое.

Дальше болезненный разрыв после 1917-1918 гг., после Октябрьского переворота, после разгона Учредительного собрания. Но сам факт, что мы сидим сейчас и говорим об этом, значит, что этот разрыв преодолен. И в этом тоже великая роль «Яблока» и других общественных институций последних десятилетий. Мы не ностальгируем по «вальсам Шуберта» и «хрусту французской булки», не идеализируем «Россию, которую мы потеряли».

Но мы читаем  вступление к конституции Панина-Фонвизина и видим то же самое, что мы говорим сегодня на митингах:

«Сила и право совершенно различны как в существе своем, так и в образе действования. Праву потребны достоинства, дарования, добродетели. Силе надобны тюрьмы, железы, топоры. Совсем излишне входить в толки о разностях форм правления и разыскивать, где государь самовластнее и где ограниченнее. Тиран, где б он ни был, есть тиран, и право народа спасать бытие свое пребывает вечно и везде непоколебимо».

Или:

«Надлежит правлению быть так устроену, чтоб гражданин не мог страшиться злоупотребления власти; чтоб никто не мог быть игралищем насильств и прихотей; чтоб по одному произволу власти никто из последней степени не мог быть взброшен на первую, ни с первой свергнут на последнюю; чтоб в лишении имения, чести и жизни одного дан был отчет всем».

И мы понимаем, что это прямая, живая связь людей, которые жили, дышали, боролись, верили, подчас жертвовали жизнью ради того, чтобы достичь целей, которыми и мы руководствуемся. Это такая эстафета, огромная ответственность.

И ты вдруг чувствуешь такую укорененность в своей стране, и становится ясно, что ты здесь не инопланетянин. Наоборот, это вы тут инопланетяне, дети иностранных идеологов фашизма, пересказывающие их мысли про национального лидера и его мистическую связь с народом. А мы тут просто веками живем, мы — народ, это наша страна и наша история.

В качестве своей идеологии «Яблоко» называет социальный либерализм. Среди его основных принципов вы уже назвали политическую конкуренцию, или парламентаризм. Какие еще глобальные идеи можно указать?

Список таких идей записан в Меморандуме политической альтернативы, как в конституции партии, и в нашей программе — Демократическом манифесте. В Меморандуме он сформулирован в отрицательном ключе. «Если вы не сталинист», «если вы не путинист», «если вы не националист» и так далее. Я бы хотел обозначить позитивный вектор.

Во-первых, демократия. Если вы выступаете против демократии (то есть, против народовластия и всеобщего избирательного права), вы не с «Яблоком».

Второе. «Яблоко» – партия, выступающая за гражданские права и свободы, за права человека, уважение к личности и ее выбору.

Третье. «Яблоко» выступает за социальную рыночную экономику. За экономическую конкуренцию, свободу предпринимательства и частную собственность. Если вы против этого, вы не с «Яблоком». Но ответ на вопрос о мере регулирования рыночной экономики может быть различным.

Четвертое. «Яблоко» – социал-либеральная партия. «Яблоко» считает, что Россия должна быть социальным государством. Это такое государство, где определенные вещи гарантированы любому человеку, вне зависимости от его богатства, бедности, происхождения. Это не то государство, где люди разделены на сословия, и ОМОНовец, чиновник или олигарх всегда прав, а рабочий, инженер или врач по определению всегда не прав.

Это государство, где все люди имеют доступ к лечению и образованию, даже если у них нет денег. Это государство, где человек имеет доступ к культуре. В противном случае он оторван от общества, а оно лишается общего социального поля, общего языка и дальше там могут формироваться различные фундаменталистские идеологии. Нет, нам нужно единое образовательное, культурное, правовое пространство на всей территории России. Иначе наша страна – очень большая по территории, довольно большая по населению, многонациональная и многорелигиозная – просто не сможет существовать.

Короче, если вы считаете, что образование, здравоохранение, культура, наука должны быть полностью приватизированы – вы не с «Яблоком».

Пятое: защита окружающей среды. Конкретные меры можно обсуждать. Но если вы считаете, что природа не нуждается, например, в заповедниках и вообще в целенаправленной государственной политике защиты – вы не с «Яблоком».

Шестое. Еще в начале 2000-х «Яблоко» определило как важнейшую для России задачу в XXI веке: сохранение и развитие страны в ее сложившихся границах. Не допустить распада — и не тратить силы на захваты, аншлюсы, аннексии. Мы не можем жертвовать интересами народа, его уровнем жизни ради абстракции, пустышки. Нельзя подставлять жизни людей под войну, под кризис, под санкции — ради удовлетворения имперских амбиций кучки самолюбивых политиков, ради безумных фантазий их советников, ради фантомных болей генералов, проигравших вчерашние войны.

Поэтому все планы по переделу границ в любую сторону — пожалуйста, вне «Яблока». И мы будем с этими вашими планами бороться, ведь еще столько не сделано для обустройства жизни в нашей родной стране! Эта «геополитика» — просто кража будущего у России и других стран.

Таков ясный идейный контур. Мир, обустройство страны, свобода, демократия, права человека, экология, экономика рыночная, а государство социальное. И при том внутри этого контура не то, что не «секта», а масса вариаций, расхождений, дискуссий, поиска лучших решений и новых возможностей. Должен ли быть подоходный налог плоским или прогрессивным? ЕГЭ: отменять или совершенствовать? Нужно ли поощрять конкуренцию в медицине, или вернуться к полностью бюджетному финансированию по смете? Это все темы внутрипартийных дискуссий.

Этот идейный контур очень широк. Он объединяет в «Яблоке» не только социальных либералов, но и зеленых, и либералов более классического толка, и социал-демократов, и христианских демократов в общеевропейском понимании этой идеологии. В сумме это огромная часть европейского идейного спектра.

В конце вопрос о логотипе «Яблока» – это клин, разрывающий круг, переосмысление знаменитого плаката Лисицкого. О задаче разорвать круг говорил, например, Григорий Явлинский. Можно ли сказать, что «Яблоко» стремится разорвать этот самый круг через участие и победы в выборах, чтобы продвигать свою идеологию во власти?

Я против концепции «колеи», «замкнутого круга», «матрицы» истории России. Мы смотрим на это иначе, и, например, интереснейшая книга «Историко-политические заметки» Григория Явлинского и Андрея Космынина – это тот самый клин знаний, который пробивает круг заблуждений.

Но лично для меня самое важное в эмблеме «Яблока», что этот клин устремлен к центру. К сути. И мне кажется, что идеология «Яблока», социальный либерализм, обращается к сути дела, к тому, что касается жизни, свободы, души каждого конкретного человека.