С падением Советского Союза и окончанием «идеологического противостояния» появилось ощущение «конца истории», но оно оказалось ложным. Спустя десятилетия идеология вновь начинает играть большую роль в жизни людей по всему миру — от либеральных демократий до авторитарных режимов вроде китайского коммунизма. Российская власть во главе с Путиным считается деидеологизированной клептократией. Однако на самом деле руководство страны в своих действиях руководствуется вполне конкретными идеями. Заместитель председателя партии «Яблока» Александр Гнездилов определяет эту идеологию как черносотенство. Какие принципы и идеи лежат в ее основе, и почему российская власть придерживается именно этой идеологии, читайте в интервью Гнездилова для сайта yabloko.ru.
Если обратиться к термину «идеология», то кажется, что сегодня это чуть ли не ругательство. Наверное, на этом сказалось тяжелое наследие Советского Союза. И вообще, эпоху Советского Союза в мире называют временем противостояния идеологий: с одной стороны — условный либеральный Запад, с другой — советский коммунизм. Некоторые исследователи говорят, что после краха Советского союза сама концепция идеологии себя изжила, и больше нет никакого противостояния. На Ваш взгляд, какое значение сейчас приобретает слово «идеология»? В то время как государственных идеологий уже нет.
Что касается России, та картина, которую рисуете Вы — всё-таки вчерашний день. Сегодня наоборот, я посещаю политические передачи и все время вижу, что нас там возвращают к слову «идеология», и ведущие к этому очень лояльно относятся. Общество приучается к мысли: а как же без идеологии, должна же быть идеология, мы же должны знать, зачем мы живем, сами же мы поодиночке решить не можем, пусть это за нас сделает начальство!
Думаю, нас готовят, и достаточно открыто, к отмене статьи Конституции о запрете государственной идеологии. Якобы нам нужна какая-то такая государственная идеология. Дальше это предлагается сформулировать словом «патриотизм».
Вторая сторона дела в том, что в публичной политике идеологии после краха коммунистической системы начали размываться. Отчасти это правда, но мы видим, как западный мир сейчас платит за это: и Трампом, и «Брекзитом».
Как бы Вы охарактеризовали эту тенденцию? Популизм?
По сути, это плата за оппортунизм политиков. Политик, который ранее себя позиционировал четко – как либерал, консерватор или социалист – сегодня не чувствует себя скованным какими-то идейными рамками. И социал-демократ может при необходимости поддержать приватизацию, а либерал – выступать за более активное участие государства в экономике, если будет считать, что это ему выгодно. Такой подход распростран, но, к счастью, еще не повсеместно.
Ведь, когда ты смешиваешь разные блюда и можешь одновременно заказать себе кусок пиццы, суши, шашлык и заесть это всё пирожным – понятно, что будет в результате с твоим желудком. Ничего хорошего. То же и с общественным сознанием. Электорат теряет чувство ясности, и этим пользуются те политики, которые внутри своего популистского салата протаскивают национализм, расизм, ксенофобию, еще недавно табуированные. В общей мешанине их взгляды становятся приемлемыми, если пользуются успехом у избирателей.
В конце концов, страна за это платит. Тони Блэр в свое время очень сильно сдвинул Лейбористскую партию Великобритании вправо, к центру – и получил внутри своей партии Джереми Корбина, упертого левака. А в британской политике Брекзит. И сейчас Дэвид Кэмерон, который был премьер-министром от Консервативной партии в 2010-2016 гг., написал мемуары, где пытается объяснить, как его не идеальное, но не худшее премьерство оборвалось таким политическим кризисом.
Отдельно скажу, что не надо сбрасывать со счетов Китай с его идеологией. Во-первых, его значение в мире непрерывно растет. Во-вторых, если во времена Цзян Цзэминя и Ху Цзинтао можно было услышать, что идеология уже не играет прежней роли, то при Си Цзиньпине мы наблюдаем обратное. Вот сейчас всех журналистов государственных СМИ тестируют на знание партийной идеологии. В Конституцию КНР внесли указания на руководящие идеи Си Цзиньпина в качестве движущей силы китайского общества.
Китай на волне своих экономических успехов и экономического роста сейчас приближается к тому, чтобы переводить экономический успех в политическую плоскость. И те идеи, которые казались списанными в утиль в момент бурного роста, оказываются все более востребованными, потому что ничего больше компартия Китая на вооружение взять не готова.
Вы имеете в виду какие-то левые идеи?
Смесь коммунизма и традиционных китайских идейных систем — от конфуцианства до легизма. Это в некотором роде смесь национализма и социализма. А что получается из этой смеси, мы знаем.
Вернемся к России. Такое ощущение, что Кремль при Путине берет понемногу от всех исторических эпох нашей страны. Эти заимствования кажутся хаотичными. С одной стороны, все знают историю о том, как Путин в самом начале своего правления вернул советский гимн. С другой, в 2018 году в Москве был установлен памятник жертвам политических репрессий. В том же году в столице установили памятник князю Владимиру как символ крещения Руси, но при этом Кремль упорно отказывается убрать тот же мавзолей Ленина с Красной площади. На Ваш взгляд, это означает, что у Кремля нет идеологии, или же в этих действиях есть какая-то логика?
Я бы не сказал, что речь о единой логике. Это значило бы, что все шаги за последние 20 лет идут по какому-то заранее написанному плану. Но, тем не менее, единство этой политики, на первый взгляд – эклектичной, существует. Администрация Путина решает свои задачи, главная из которых в том, чтобы законсервировать режим, систему власти и постараться дальше передать ее по наследству.
Отсюда довольно специфическая философия. А под нее подверстывается понимание отдельных периодов истории. На первый взгляд, трактовка Кремлем российской истории выглядит противоречиво. Но когда мы поймем философию – обнаружим и логику.
Например, вы хотите сказать, что государство всегда право, а все, кто выступает против нынешней власти, всегда неправы. Тогда вы оказываетесь в трудной ситуации. Вам нужно выбирать: либо Российская империя, либо свергнувшая ее Советская власть. На практике вы решаете это противоречие так: Российская империя на протяжении своей истории – это прекрасно! Потом ее свергают злобные силы (причем в качестве таковых выступают ни в коем случае не крайне левые, а тем более не конкретно большевики, а либералы или правые эсеры). Вы приписываете падение власти злым козням, а не предельной гнили, непопулярности, коррумпированности администрации Николая II.
После чего вам нужно каким-то образом, чтобы уже Советская власть стала хорошей, а любые выступления против нее – плохи. Как вы делаете это? Февральская революция – для вас безусловно плоха; Октябрьская революция – уже возможны разногласия, но в целом тоже плоха. Если посмотреть, например, на сериалы, вышедшие в последние годы – революционеры получают отрицательную оценку. Но дальше вам становится нужен какой-то момент, когда эта революция, став диктатурой, из отрицательной силы превратится в положительную. Этот переход происходит от Ленина к Сталину. И отсюда – запрос на фигуру Сталина.
Если придете в большинство магазинов и посмотрите, чему посвящена выставленная там псевдоисторическая макулатура, увидите, что на первом месте – Сталин. На втором, как ни странно, Николай II. Почему? Казалось бы, это парадокс: постоянно поддерживается культ силы – и тут слабый правитель, который закончил крахом.
Император долгое время отказывался делиться своей самодержавной властью с кем бы то ни было, создавать ответственное правительство, давать больше полномочий Государственной Думе, учитывать мнение оппозиции. В определенный момент просто отрекся от власти, предварительно распустив Госдуму, из-за чего ни одного легитимного института на имперском уровне просто не осталось в этот момент, что облегчило потом захват власти большевиками.
Но почему же сегодня к нему так относится официальная пропаганда? Тут ключевую роль играет убийство его и членов его семьи.
Мученичество.
Да, убийство, совершенное большевиками. Его смерть объясняет, почему первое поколение большевиков – плохое, и почему потом Сталин, их сверстник, один из них, уничтоживший своих соратников – хороший. Он как бы отомстил за царя.
То есть, как бы восстановилась справедливость.
В извращенном смысле – да. Складывается логика, которая, если ее излагать напрямую, звучит абсурдно и дико. Но на практике, при сложении эклектичных кусочков, о которых вы упомянули, создана абсолютно идиотская, противоречивая, антинаучная концепция, которая в массовое сознание относительно укладывается.
И работает на одну главную задачу: бунтовать против власти, бороться с ней, выступать за смену власти – всегда очень плохо и ни к чему хорошему не ведет. Под эту задачу подверстывается всё остальное.
Получается, это решение некоей практической задачи – закрепить положение элит, чтобы они смогли передать по наследству нажитое за годы Ельцина и Путина.
Именно. Я могу привести пример из совсем другой страны и эпохи, чтобы показать, что это не уникальная ситуация.
В XVI веке самым популярным в Японии видом театра становится был Кёгэн, сатирический фарс. Но с конца этого века и в следующем столетии власти вновь, как и за пару сотен лет до того, возводят на место главного, официального искусства Но. Это ритуальный театр, тесно связанный с буддизмом. Почему это произошло?
В конце XVI и в начале XVII века оканчиваются междоусобные войны всех против всех, длившиеся больше века. В ходе этих войн даже крестьянин, Хидэёси Тоётоми, мог стать правителем страны. Это были времена кардинальных перемен, из грязи в князи и наоборот. Расцвело искусство, прославлявшее качества человека, способствующие его победе в игре без правил: наглость, хитрость, смелость, дерзость, бесцеремонность, недоверчивость. Кто смел, тот и съел. Наглость — второе счастье. Прав тот, кто ударит первым. И так далее.
А потом система устаканилась. Появилась определенная сила – род Токугава, ставший династией сёгунов. Иерархия окостенела. Крестьянину и в рядовые самураи стало не попасть, не то что в правители Японии! Новая власть была заинтересована, чтобы театр транслировал идеи о тщетности суеты в изменчивом бренном мире, стабильности и неизменности толщи океана под пеной дня сегодняшнего, традиций, «вечных ценностей», стабильности.
И потому искусство Но, уже ставшее классическим, внутренне ориентированное на эстетические каноны и выражавшее буддийские идеи, очень подходило для успокоения общества, стабилизации системы. И чтобы находившиеся наверху воспринимали свое положение в системе как законное, правильное, естественное, и передавали бы его дальше, вниз, по цепочке.
То же самое у нас. 1990-е стали временем очень резких социальных перемен. Кто-то, кто был частью советской элиты, мог оказаться нищим, а тот, кто в советское время спекулировал театральными билетами или был скромным сотрудником НИИ, мог оказаться миллиардером и владельцем огромных, не им созданных предприятий, полученных от государства за бесценок (а порой и за кредит, выданный тем же государством на покупку у себя самого).
Потом рано или поздно ситуация устаканивается, список Forbes уже определен. Возник новый слой элиты, которая привыкает жить в таких условиях и нуждается в объяснении (и себе, и, главное, другим): почему именно они? Почему это правильно, разумно, справедливо? Почему это должно перейти их детям и в таком виде, с огромным социальным неравенством и неравноправием функционировать, допустим, следующие несколько веков?
Выходит, что на фоне взлета популярности оппортунистов типа Трампа на Западе в России роль идеологии, наоборот, растет?
В России – да. До кризиса 2008 года власти было достаточно просто объяснять людям, что не надо участвовать в политике. Поддерживайте Путина и «Единую Россию» – вы же на своих карманах видите, что всё идет неплохо. И довольно многие россияне думали: я не знаю, что эти парни делают, но мне хуже не становится, наоборот, становится лучше - поэтому буду их поддерживать! Как это связано с ростом цен на нефть – об этом не очень задумывались. И этот консенсус работал.
А с 2008 года экономика России то падает, то растет, то опять падает… Сейчас вроде как официально чуть-чуть растет, но по сути – страна с 2008 года стоит на месте. Реальные доходы людей сокращаются. Мы отстаем не только от Китая или США, но и от неспешно растущего Евросоюза со всеми его проблемами.
И возникает необходимость в красивой истории о том, почему всё должно идти как идёт, с повышением пенсионного возраста и прочими «радостями». Отсюда спрос в верхах на всё более и более консервативную идеологию и на накачку ей общества.
На встрече с немецким либералом Герхартом Баумом, в которой Вы участвовали, был произнесен тезис, что российская власть черпает вдохновение у идеологов фашизма, например, у Карла Шмитта. Такие движения кто-то замечал и раньше – взять того же официально любимого Путиным Ивана Ильина. Как так вышло, что элита страны, победившая нацизм, находит вдохновение в таких идеях, от которых все давно отказались?
Увы, убеждение, что после Второй Мировой войны такие идеи как фашизм и нацизм были побеждены и их исповедуют лишь маргиналы, оказалось неверно. Мы видим, что, заимствуя крайне правые идеи, российская власть находит союзников во многих странах Европы. Везде есть свое крайне правое крыло, и подобные настроения усиливаются – из-за экономического кризиса, наплыва беженцев...
Также нужно сказать, что и в России существует давняя и малоизвестная традиция такого рода. Ее мы не очень хотим знать и замечать, а она есть. Назовем ее «черносотенство». К ней имеют отношение некоторые люди, художественно безмерно талантливые, до гениальности. Но творческий дар — не спасение от нравственной и политической слепоты. Ярчайший пример тому – Гоголь. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» мы прочтем, например:
«Если бы многие из государственных людей начинали свое поприще не бумажными занятиями, а устной расправой дел между простыми людьми, они бы лучше узнали дух земли, свойство народа и вообще душу человека, и не заимствовали бы потом из чужеземных земель нам неприличных нововведений. Правосудие у нас могло бы исполняться лучше, нежели во всех других государствах, потому что из всех народов только в одном русском заронилась эта верная мысль, что нет человека правого и что прав один только Бог.
Эта мысль, как непреложное верование, разнеслась повсюду в нашем народе. Вооруженный ею, даже простой и неумный человек получает в народе власть и прекращает ссоры. Мы только, люди высшие, не слышим ее, потому что набрались пустых рыцарски-европейских понятий о правде.
Мы только спорим из-за того, кто прав, кто виноват; а если разобрать каждое из дел наших, придешь к тому же знаменателю, то есть — оба виноваты. И видишь, что весьма здраво поступила комендантша в повести Пушкина «Капитанская дочка», которая, пославши поручика рассудить городового солдата с бабой, подравшихся в бане за деревянную шайку, снабдила его такой инструкцией: «Разбери, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи».
Или:
«Учить мужика грамоте затем, чтобы доставить ему возможность читать пустые книжонки, которые издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор. Главное уже то, что у мужика нет вовсе для этого времени. После стольких работ никакая книжонка не полезет в голову, и, пришедши домой, он заснет как убитый, богатырским сном. Ты и сам будешь делать то же, когда станешь почаще наведываться на работы.
Деревенский священник может сказать гораздо больше истинно нужного для мужика, нежели все эти книжонки. Если в ком истинно уже зародится охота к грамоте, и притом вовсе не затем, чтобы сделаться плутом-конторщиком, но затем, чтобы прочесть те книги, в которых начертан Божий закон человеку — тогда другое дело. Воспитай его как сына и на него одного употреби все, что употребил бы ты на всю школу.
Народ наш не глуп, что бежит, как от черта, от всякой письменной бумаги. Знает, что там притык всей человеческой путаницы, крючкотворства и каверзничеств. По-настоящему, ему не следует и знать, есть ли какие-нибудь другие книги, кроме святых».
То есть, невежество, бесправие, идеология слепого подчинения, рабства. И такое агрессивное сопротивление идеям свободы, человечности, гуманизма, мессианство, обскурантизм, национализм мы наблюдаем далее у целого ряда авторов. Тут и Победоносцев с «Великой ложью нашего времени», и Константин Леонтьев, и Тютчев, и Данилевский.
Некоторые из них объясняли, почему всю политику России нужно подчинить имперской экспансии, захвату по религиозным и геополитическим (вот уж поистине подлое слово!) соображениям проливов и Стамбула/Константинополя. Вспомним Достоевского, который в «Дневнике писателя» в 1877 году страстно оправдывал войну, писал, например, что «в некоторых случаях, если не во всех почти (кроме разве войн междоусобных), — война есть процесс, которым именно с наименьшим пролитием крови, с наименьшею скорбию и с наименьшей тратой сил, достигается международное спокойствие».
Вот уж где Оруэлл, вот где «война это мир»! Отсюда регулярные войны, идея освобождения славян (после обретения государственности быстро отворачивавшихся, как, например, Болгария, от России в сторону Западной Европы с ее развивающимся парламентаризмом). Последней в этом ряду стала Первая мировая. Тоже говорили о проливах. Как же, ЦарьградНаш! И погубили в итоге Россию. Хотя тот же Достоевский ждал обратного:
«Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды — всё это рухнет в один миг и бесследно — кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа. Всё это «близко, при дверях». Вы смеетесь? Блаженны смеющиеся. Дай Бог вам веку, сами увидите. Удивитесь тогда. (…) Волны разобьются лишь о наш берег, ибо тогда только, въявь и воочию, обнаружится перед всеми, до какой степени наш национальный организм особлив от европейского.
Тогда и вы, г-да доктринеры, может быть, схватитесь и начнете искать у нас «народных начал», над которыми теперь только смеетесь. А теперь-то вы, господа, теперь-то указываете нам на Европу и зовете пересаживать к нам именно те самые учреждения, которые там завтра же рухнут, как изживший свой век абсурд, и в которые и там уже многие умные люди давно не верят, которые держатся и существуют там до сих пор лишь по одной инерции…»
Всё, как мы знаем, случилось в 1917-1918 годах с точностью до наоборот. Но этим слепцам верили и по-прежнему верят, это большая традиция. На ее основе после 1905 года возник ряд партий, так называемые черносотенцы.
Например, «Союз русского народа», одним из вдохновителей и потом членов которого был Иоанн Кронштадский. Одним из лидеров этой партии был Николай Марков. Как и Иван Ильин, впоследствии он работал на пропагандистские структуры Гитлера, где занимал довольно заметные должности. В год прихода нацистов к власти он написал: «Только слепому не видно, что человечество всё более подпадает черносотенным настроениям. Идеи Союза русского народа и «Сионских протоколов» побеждают повсеместно. Даже во Франции, даже в Англии. Теперь это зовётся иначе: где фашизмом, где расизмом, но дело не в названии, а в сути». Это был 1933 год, время успехов Гитлера, Муссолини, Салазара и так далее... Ценное свидетельство о том, кто был их идейным собратом в дореволюционной России. Особенно оно ценно тем, что исходит изнутри этого крыла.
Демонстрация черносотенцев в начале XX в.
И сейчас эта политическая традиция очень востребована. Она и в советское время никуда не исчезла, существуя в полуподпольном виде внутри КПСС и среди интеллигенции. Сейчас приходит ее время, чтобы объяснить, почему нам не нужно никакой свободы, демократии, прав человека. Потому что всё это, среди прочего, инструменты ротации элит, смены власти, изменения по воле народа государственного устройства – изменения мирного и законного, но опасного для нынешней элиты. Поэтому нужно объяснять, отчего людям не надо читать никаких умных книжек.
Летом 2016 года британский социологический центр YouGov перед выборами президента США провел исследование о симпатиях по отношению к Дональду Трампу и Хиллари Клинтон в разных странах. Преимущество оказалось на стороне Клинтон во всех исследованных странах, кроме одной – в России больше симпатизировали Трампу. Как бы вы объяснили эти настроения в российском обществе?
В 2016 году в российском обществе после двух лет войны после аннексии Крыма и многих лет антиамериканских программ по телевизору Хиллари Клинтон воспринималась как лицо Вашингтона. Дональда Трампа поддерживали как противовес Клинтон. По той же причине россияне поддерживали Зеленского перед выборами президента Украины. Не потому что так любили его фильмы, а просто потому что он – не Порошенко.
Но есть, возможно, и глубинное восприятие Трампа. Его послушать его сентябрьскую речь в ООН, то там он говорил про те же идеи: национальное государство, суверенитет – которые Путину и российской элите очень близки. Они понимают суверенитет как право безнаказанно и пожизненно делать со своим народом всё, что угодно. Между тем, это вещь глубоко отсталая. Так суверенитет понимают в Кремле и подобные ему режимы: Китая, Ирана, Эрдоган в Турции и другие. Что хочу — то и ворочу, и никакие международные институты не могут меня ограничить.
Это логика «национальных государств», которая сформировалась в Европе по результатам Тридцатилетней войны. Но ее время закончилось с образованием ООН и принятием Всеобщей декларации прав человека. Потому что все эти национальные государства постоянно между собой воевали. И закончилась «вестфальская» эпоха двумя страшными мировыми войнами.
В итоге человечество поняло, что дальше так жить просто невозможно. Но Трамп это всё пропустил, он в это время строил в Нью-Йорке небоскребы. Поэтому о том, чем заканчивают суверенные национальные государства, оставшиеся в одиночестве, он не знает.
Вы назвали современную идеологию Кремля черносотенством, а одной из ее современных основ – криминальную приватизацию 1990-х. Какие еще главные качества этой идеологии есть, помимо подчинения начальству, есть, и какие события привели к распространению этой идеологии среди элиты?
Когда я говорил о подчинении начальству, я говорил про голую суть – что нужно нынешнему Кремлю в итоге. Но отсюда возникает, например, важная роль религии. И как обещание счастья в ином мире. И как приучение к вере вместо анализа и рационального понимания.
Отсюда возникает и информационная политика наших телеканалов. Причем не только и даже не столько сама политическая пропаганда, но и всяческая мистика. Ведь поверив во всяких барабашек, инопланетян, магов и масонские заговоры, часть народа сможет поверить и в то, что повышение пенсионного возраста – это для нашего счастья.
Кроме криминальной приватизации, основанием черносотенству служит и сырьевая зависимость, которая появилась еще при Брежневе, в 1970-х годах. Если мы посмотрим на крупнейших производителей нефти и газа, то увидим полноценную демократию только в Норвегии, которая создала ее до обнаружения богатств в своем море и до сих пор избегает использовать нефтегазовые деньги напрямую, инвестируя их и расходуя только проценты. В остальных странах-экспортерах с этим проблемы: в Венесуэле, в монархиях Персидского залива, в Иране. Не случайно это называют «голландской болезнью»: впервые такой угнетающий эффект природных богатств для развития страны замечен в Нидерландах, передовом европейском государстве.
Когда страна живет за счет того, что она качает из недр, во-первых, становятся не так нужны образованные, творческие и независимые люди. Они могут быть, а могут не быть – страна выживет. Поэтому таланты и умы могут уезжать, их можно убивать. Их наличие или отсутствие мало влияет на бюджет.
То есть, не нужна сложная структура экономики.
Да. Развитая, диверсифицированная экономика – это развитая, сложная социальная структура, наличие разных групп интересов, со своими запросами, реализуемыми в том числе через политику. А если сидишь на трубе, никакой конкуренции не нужно. Поэтому «сырьевое проклятие» здесь тоже играет большую роль, вместе с криминальной приватизацией как необходимостью охранять ее результаты.
Третья причина – в президентстве Ельцина и его якобы «либеральных» реформах. Настоящей смены элит не произошло. Процесс, который в Польше возглавил рабочий Лех Валенса, а в Чехии – драматург Вацлав Гавел, у нас возглавил выходец из советской номенклатуры. Оттуда же были Виктор Черномырдин, Егор Гайдар, Юрий Лужков… Новая Россия оказалась не только формально, но и содержательно преемницей Советского Союза.
Поначалу казалось, что основанием новой России будет лучшая часть СССР – диссиденты, шестидесятники, гуманистические декларации, искренне разделявшиеся многими и так далее. Но потом оказалось, что перетекло и все остальное. Сущностной смены не произошло. Номенклатура просто использовала переход к рынку, чтобы создать псевдодемократию с суперпрезидентской властью, псевдолиберализм и псевдорынок.
Так получилось уже просто потому, что если в других демократических странах политическая власть порождается системой, конституцией, то у нас наоборот: Конституция 1993 года – производное от Ельцина и его команды, пришедшей к власти в 1991 году. Они пришли к власти и после маленькой гражданской войны, в которой победили, написали основной закон. Если быть совсем точным – внесли несколько, но исключительно важных правок в тот проект, который до октября 1993-го готовился при участии Виктора Леонидовича Шейниса.
В итоге, в Конституции декларируется целый ряд важнейших принципов. Хотя тут же, еще в первых главах, оговорено, что права человека могут быть и ограничены – если это необходимо, например, для государственной безопасности. А политическое устройство описано так, что возник режим почти неограниченной власти президента. И когда пришел президент из госбезопасности, началась та вакханалия, которая с каждым месяцем заходит всё дальше. С репрессиями, мнимыми «иноагентами», ложью, цензурой и прочей сталинизацией государства.
В 1990-е маскировка этого режима была необходима, так как была нужна для хороших отношений с Западом, кредитов МВФ и так далее. Потом важнейшую роль в укреплении этого режима сыграли Осама бин Ладен и Джордж Буш-младший. Теракты 11 сентября и последовавшие за этим войны в Афганистане и особенно в Ираке обеспечили высокий рост цен на нефть. За счет этого режим оказался устойчивым.
Может, маскировка режима Ельцина под либеральный отвратила людей от настоящей идеологии либерализма, и теперь в России у него мало сторонников?
Да. Тут сочетание нескольких факторов. Во-первых, в 1990-х были действительно низкие цены на нефть. Во-вторых, то, что реформы были в значительной степени псевдолиберальными и не заложили устойчивых институтов, на что указывает, например, Григорий Явлинский. Ожидалось, что сам механизм рыночной экономики создаст институты. Вышло прямо наоборот: нужно сначала выкопать бассейн, пустить туда воду и только потом купаться.
Не сработала идея, что нужно делать движения, как будто мы плаваем, отсюда появится вода, а там уж как-нибудь и бассейн нарисуется. Фактически назначить крупных частных собственников и будет рыночная экономика — это не сработало.
Поэтому да, все плохое приписывается либерализму и демократии, так как эти слова использовали, как политическое прикрытие. Поэтому идеи эти в России были сильно скомпрометированы. И только сегодня понемногу ситуация меняется. В чем и есть одна из наших важнейших исторических задач.
Продолжение читайте в следующей части интервью.
О ком статья?
Член Федерального политического комитета партии. Театральный режиссер. Главный редактор Smart Power Journal
