Заместитель председателя партии «Яблоко» Александр Гнездилов выступил в программе Владимира Кара-Мурзы-старшего «Грани недели» на радиостанции «Эхо Москвы». Среди обсуждаемых тем – 15 лет Валерия Зорькина во главе Конституционного суда и 9 лет патриаршества Кирилла (Гундяева), а также проблема статуса Курильских островов. Кроме того, Гнездилов ответил на вопросы о том, почему фигура Сталина до сих пор вызывает такой накал эмоций и почему в кризисные времена к власти часто приходят радикалы. Предлагаем выдержки из этого эфира.
85 ЛЕТ НАЗАД, В МАРТЕ 1933 ГОДА, В ВЕЙМАРСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ ПРОШЛИ ПОСЛЕДНИЕ КОНКУРЕНТНЫЕ ВЫБОРЫ В РЕЙХСТАГ. ПОЧЕМУ НАСЕЛЕНИЕ В КРИЗИС ОТДАЕТ ВЛАСТЬ РАДИКАЛАМ И ЭКСТРЕМИСТАМ?
— К счастью, далеко не в каждый кризис население передает власть радикалам. Мы можем вспомнить, что практически в то же самое время, в начале 1933 года, прошла инаугурация на первый президентский срок Франклина Рузвельта. В разгар тяжелейшего экономического кризиса в США — «Великой депрессии». И новый курс Рузвельта стал тем основным механизмом, который вывел экономику США и уровень жизни граждан США из того штопора, в который они попали в конце 1920-х. То есть, всё-таки альтернатива приходу к власти популистов и радикалов существует.
Притом действия Рузвельта на тот момент были действительно достаточно нетрадиционными для политики США. Можно спорить, какую роль в окончательном выходе Америки из экономического кризиса и в окончательной победе над массовой безработицей сыграла потом Вторая мировая война. Тем не менее, к концу 1930-х и по уровню валового внутреннего продукта, и по уровню безработицы в основных отраслях, экономика США вернулась к докризисным показателям. Вклад в занятость участия США во Второй мировой войне, когда уход на фронт мужчин привел к тому, что возросла занятость женщин — был уже дополнением к тому, что было сделано. Не без трудностей, с повторным коротким спадом в 1937-38 гг., но, тем не менее, это было сделано Рузвельтом.
Поэтому сейчас, когда у нас четвертый год подряд снижается уровень жизни граждан — это как раз важная возможность: выбрать новый серьезный социальный, политический, экономический курс на мартовских президентских выборах.
Кроме того, нужно заметить, если мы обсуждаем приход Гитлера к власти в Германии, то тут очень важную роль сыграл не только экономический кризис. Да, экономический кризис выступил своего рода катализатором. В 1928 году, до его начала, Национал-социалистическая рабочая партия Германии под руководством Гитлера получила самый низкий результат на выборах в своей истории, а в начале 1932 года она получила самый высокий результат (на первых выборах 1932-го). «Самый высокий», я имею в виду — на свободных выборах, до прихода к власти. К концу 1932 года, на повторных выборах, результат национал-социалистов снизился на 4%.
Тем не менее. Здесь экономический кризис наслоился на очень важное настроение, которое обычно называют «Веймарским синдромом». Хотя более точным, более конкретным будет определение, введенное в свое время в философию Ницше, это определение «ресентимента». Ресентимент — ощущение национального поражения, унижения, сопровождающееся и подогреваемое экономическими и социальными трудностями. Он порождает реваншизм, порождает желание самоутвердиться за счет чего-то другого.
Если мы не можем экономически догнать остальной мир, если мы по-прежнему чувствуем себя после Первой мировой войны проигравшими, платим репарации, испытываем огромные экономические лишения, то это подталкивает нас к мысли, что мы зато сильны в чем-то другом. И здесь вот этот ресентимент, особая модель ценностей, возникающая от оскорбленного ощущения, наложилась на традиционную немецкую идеологию, возникшую после Наполеоновских войн, в первой половине XIX века. Это так называемая философия «Sonderweg» (в переводе — «особого пути»).
И я в свое время с большим удивлением наткнулся в одной из книг немецких политологов, политических мыслителей 1920-х гг. ХХ века, как раз на эту идеологию. И с удивлением обнаружил рассуждения о том, что — вот есть Запад, у которого свой путь, и есть Германия, у которой свой особый путь, она другая. И вот есть понятие поверхностной, наносной западной Zivilisation. И есть глубокие немецкие понятия — Kultur и Spiritualität.
Как переводятся Zivilisation и Kultur — это понятно, а Spiritualität — это «духовность», в переводе на русский язык. И вот эта идеология долгое время существовала, в какой-то степени она играла в какой-то момент отчасти и позитивную роль в объединении Германии. Но потом стала основой для немецкого милитаризма. Она подогревала настроения, которые вели к Первой мировой войне, к трагедии для Европы и всего мира — и для Германии в значительной степени.
И потом она не ушла, после поражения в Первой мировой. Наоборот, на нее наслоилась горечь поражения, желание взять реванш. И когда оно сошлось с серьезными экономическими трудностями (как в России, например, в 1990-е), то стало взрывоопасной смесью. Когда эта идея из кабинетов отдельных мракобесов (в политическом классе, среди ученых, среди интеллектуалов и т.д.) стала охватывать более широкие массы, она привела к мрачным последствиям.
И таким же образом идеи реваншизма, ощущение своего поражения соединилось в 1990-е годы с очень сильным экономическим кризисом. И во многом породило ту идеологию, которая сегодня руководит даже не широкими массами, обществом, а прежде всего политической элитой.
Конечно, в этом есть значительная доля ответственности политического класса. Тех, кто не смог выстроить устойчивую демократию в 1990-е годы. И тех, кто проводил реформы таким образом, что они не принесли пользу подавляющему большинству граждан. Вот сейчас на экономическом форуме в Давосе в очередной раз обсуждалась и высказывалась эта точка зрения: что ключевым фактором успеха реформ является заинтересованность в их результатах подавляющего большинства граждан. Иначе они будут неустойчивы. И могут наоборот привести к еще более вредным, еще более пагубным последствиям.
Ведь в отличие от Германии, Советский Союз не был побежден в войне. Советский народ в конце 80-х — как только дали свободу слова, как только появилась возможность свободного выбора — та же самая Россия, страны Балтии, Украина, Белоруссия и т.д. (не все, к сожалению, части Советского Союза, но значительная часть) добровольно выбрали демократическое движение на свободных выборах. Это был добровольный, уникальный в мировой истории отказ от тоталитаризма.
И потом, к сожалению, по причине ошибок своей политической элиты, по причине не проведенной декоммунизации… Ну, а как ее можно было провести? Если во главе страны остались люди из ЦК КПСС, из обкомов, горкомов. Тот же Борис Николаевич Ельцин. Там, где был в Чехословакии драматург Гавел, а в Польше электрик Валенса — здесь у нас был партийный руководитель. Кого он мог декоммунизировать? Самого себя?
И в ситуации, когда были ошибки Запада, который в 1990-е годы порой пренебрежительно вел себя по отношению к России и не предложил ей того «плана Маршалла», который был предложен после Второй мировой войны для Европы и включил ту же самую Германию в Западный мир.
Был преодолен разрыв, когда немцы себя отделяли и говорили, что есть Запад, под которым понимались цивилизации англо-саксонская и романская — французы, итальянцы, испанцы. «А есть мы отдельно, немцы, потому что на нашей территории не было Римской империи, поэтому у нас отдельная, своя, свежая цивилизация». После Второй мировой войны экономическими, в том числе, мерами, интеграцией в такие политические механизмы, как будущий Европейский Союз, этот отрыв Германии был преодолен. И сегодня эти настроения, если и существуют, то носят маргинальный характер.
В 1990-е годы такого с Россией не произошло. В огромной степени — по вине политической элиты. Но и на Западе не предлагали таких интеграционных проектов, которые могли бы создать для нас общий интерес в соединенном движении всего цивилизованного мира — в сторону процветания и роста уровня жизни. В результате, ощущение проигрыша, к сожалению, возобладало над тем ощущением освобождения, над ощущением победы над злом, которое значительная часть граждан испытывали в конце 1980-х и в самом начале 1990-х гг. И этот ресентимент сработал, в конечном счете. Сейчас он привел к конфликту с миром, к санкциям, он используется для того, чтобы прикрывать экономический кризис.
Поэтому глубоко неправильно, например, когда наша оппозиция всерьез ввязывается с властью в дебаты по вопросу Крыма, и начинает обсуждать: вот, международное право было нарушено. А власть начинает в ответ говорить: да, может быть, что-то и было нарушено, но мы следовали желаниям людей.
Но ведь мы же понимаем, что дело не в желаниях людей. Эти желания, если они и существуют и являются в Крыму влиятельным фактором, то еще с 1990-х годов. И это никак не мешало подписывать Будапештский меморандум. И это не мешало заключать договор о государственной границе с Украиной. И это не мешало заключать договор о дружбе с Украиной, признавая ее границы.
То есть на самом деле вопрос не в том, что появились какие-то настроения людей, к которым власти прислушались. Власть использовала тот же Крым, тот же Донбасс, развязывание войны, чтобы уйти от реального разговора об экономическом кризисе. Чтобы уйти от разговора о существующих социальных проблемах.
Поэтому дело не в том, что важнее: международное право или мнение людей? А дело просто в том, что это все большая обманка. Это спецоперация, прикрытие. Власть для того, чтобы сбежать от экономических проблем, попыталась сама превратиться в радикала и популиста.
65 ЛЕТ НАЗАД, В МАРТЕ 1953 ГОДА УМЕР СТАЛИН. ПОЧЕМУ ЕГО ФИГУРА, ПОЛИТИКА И ЭПОХА ВЫЗЫВАЮТ ТАКОЙ НАКАЛ ЭМОЦИЙ?
— Если позволите, я не буду комментировать сам всплеск Шевченко и Сванидзе. Потому что, во-первых, я не видел передачу, о которой идет речь. Мне просто жалко тратить время и смотреть ее.
Во-вторых, я впервые познакомился с работой Максима Шевченко в 2003 году, когда он был главным редактором журнала «Смысл». И тогда на обложке журнала был Ходорковский. А внутри был большой материал о том, как Ходорковский потихоньку перехватывает власть у Путина. Это было как раз в контексте тогдашнего доклада Белковского, примерно на ту же тему. Всё это предшествовало «Делу ЮКОСа». А с «творчеством» Николая Карловича Сванидзе я познакомился впервые, еще будучи подростком, в конце 1990-х годов. И я прекрасно помню, как он в 1999 году в своей программе «Зеркало» на втором канале активно агитировал за Владимира Путина, как преемника Ельцина.
Поэтому я скажу так: по большому счету, какие бы «эстетические разногласия» там ни возникали, но «ворон ворону глаз не выклюет». И один член президентского совета другому члену президентского совета тоже глаза не выклюет. При этом сам стиль дискуссии, эта стенка на стенку, которая иногда может приводить к драке, может (в большинстве случаев) не приводить, но она практикуется повсеместно. Это, Вы помните, было, когда Сванидзе вел передачу, где сначала были друг против друга Кургинян и Млечин, потом Сванидзе сам был, по-моему, против Кургиняна. И вот голосуйте по той или иной теме программы, и 90% за одну точку зрения, 10% за другую — ура-ура, да здравствует дыра!
Вот этот стиль «стенка на стенку», уход от любого содержательного обсуждения, его перевод в крик, в обвинения, в личные оскорбления — это сознательная политика. В т.ч. и сейчас — такие скандалы часто играют роль сознательного умышленного замусоривания информационного пространства.
Вот сейчас у нас президентские выборы. Мы решаем, как будет жить страна в будущие 6 лет. В прошлые 6 лет мы вступили в две локальные, ограниченные войны. Наши граждане гибнут в Украине, наши граждане гибнут в Сирии. Что будет в следующие 6 лет? Не сменятся ли две маленькие войны одной, но большой? Что будет с экономическим кризисом?
Представители власти с высоких трибун ставят задачи — преодолеть, победить, и т.д. Но как мы можем им верить, если невыполненными остаются даже обещания середины 2000-х — догнать Португалию, самую бедную страну Западной Европы. И гигантское количество таких обещаний остаются невыполненными. А серьезнейшие вопросы жизни людей заменяются спорами на эпатажные темы, на такие, которые традиционно разделяют и раскалывают общество по историческим вопросам.
Но вторая сторона этой темы заключается в том, что, будучи исторической, тем не менее, тема сталинизма остается действительно современной. Потому что одни люди не только хранят память о своих предках, и вообще, о выдающихся деятелей науки, искусства, культуры, уничтоженных при Сталине, о гигантском количестве ни чем неповинных мирных обычных граждан, но и примеряют эту ситуацию на себя.
А другие люди примеряют на себя совершенно иное. Они думают, что для них сталинизм — это возможность вседозволенности. Это война большой части нынешней политической элиты за свое право делать с народом всё, что угодно. Потому что, если удастся оправдать Сталина, если удастся оправдать то, что делал он, массовые убийства, то уж все нынешние грехи спишутся и подавно. Это значит, что можно оправдать всё, что угодно. Любое зло. На все можно будет найти ответ, объяснения: «а этого не было!», «а Мейерхольда расстреляли правильно», — как мне тут кричал в телеэфире один псевдоисторик.
Но есть и третья сторона. Помимо вот этой части политической элиты заинтересованной во вседозволенности. И помимо тех, кто хочет гарантировать права человека, хочет гарантировать достоинство человека, и поэтому борется за десталинизацию не только по отношению к прошлому, но и по отношению к нынешней политике. Есть еще та часть общества, которая с конца 1990-х изменила отношение к Сталину на положительное — что мы видим во всех опросах. Но это совпало с еще одним важным изменением в общественном мнении.
В начале 1990-х большинство людей считали, что от них многое зависит в политике, что они многое решают. И по мере того, как они теряли веру в свои силы, в свою способность что-то сделать, в низовой контроль, и опускали руки — они начинали перекладывать надежды на контроль хотя бы сверху. Руководствуясь теми мифами, которые насаждала часть политической элиты, захватившая книжные полки, постепенно более и более захватывавшая телеэфиры, радио, газетные полосы.
И поэтому люди, чувствующие, что от них ничего не зависит (а сейчас более 90% людей по данным опросов говорят, что в политической государственной жизни они ни на что толком повлиять не могут), начинают надеяться, что придет какой-то тиран и исправит.
Но это миф. Потому что он «исправлять» будет, во-первых, их жизнями. А, во-вторых, мы можем обратиться к реальной статистике и увидеть, что вседозволенность элиты, которая является бичом современного российского общества, в значительной степени восходит к временам Сталина.
В МАРТЕ 2003 ГОДА ВАЛЕРИЙ ЗОРЬКИН ИЗБРАН ГЛАВОЙ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ. КАК ОЦЕНИТЬ 15 ЛЕТ ЕГО РАБОТЫ?
— Здесь бы я начал с оценки не лично Валерия Зорькина, а с вопроса в целом о роли Конституционного суда в современной России. Можем ли мы вспомнить громкий резонансный закон последнего времени, наступающий на права граждан, и принятый т.н. «бешеным принтером», который был бы отвергнут Конституционным судом?Мы видим гигантское количество ограничений в свободе слова, в праве граждан на массовые акции, в защите человеческого достоинства, когда на людей, организации начинают навешивать, например, ярлык иностранного агента, прямо нас отсылающий к сталинским репрессиям. И мы видим совершенно другую позицию Конституционного суда. Он не возражает против нарушения Конституции, когда нормы международных договоров, международных обязательств, взятых на себя Россией, не выполняются, несмотря на то, что в Конституции прямо написано, что эти нормы стоят выше российского законодательства.
Мы можем взять не только правовые, не только политические, но и экономические вопросы, и рассмотреть решения Конституционного суда, например, по внесудебному сносу собственности в Москве, по правомерности платежей за капитальный ремонт и т.д. Мы можем взять все эти репрессивные законы последнего времени в сумме — начиная от «оскорбления чувств верующих» и вплоть до закона о «пропаганде гомосексуализма» — и увидим, что ни по одному из них Конституционный суд не выступил защитником прав граждан, которые записаны в первых главах Конституции. И которые должны бы (поскольку Конституция — документ прямого действия) превалировать над принимаемыми решениями.
И дальше мы можем уже посмотреть на общественные выступления лично председателя Конституционного суда. И увидеть, что, например, в сентябре 2014 года в «Российской газете», Валерий Зорькин писал о крепостном праве, что «при всех его издержках, именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации». Дальше он написал в некоторых своих текстах, что «тысячелетиями Россия была скрепляема высшими духовными скрепами», и будучи ими скреплена, «могла относиться к скрепам правовым с большим или меньшим пренебрежением». Что Февральская революция началась с того, что солдаты, входя в церковь, «переставали креститься». И отсюда возник «крах всех институтов и крах всей социальной жизни». В 2016 году он заявил, что мировая правовая система терпит крах, предсказанный еще апостолом Павлом. Он высказывался, например, что «права человека не должны подрывать нравственные устоя общества и разрушать его религиозную идентичность» и так далее.
[Полная цитата: «Защита прав человека не должна подрывать нравственные устои общества и разрушать его религиозную идентичность. Обеспечение прав граждан не должно создавать угрозу государственному суверенитету. Наконец, защита достоинства человека не должна вести к отказу от тех моральных универсалий, на которых сформировалось когда-то человечество и которые до сих пор позволяли ему сохранять себя от саморазрушения» — Валерий Зорькин, 18 мая 2017 года]
Вот эти выступления — когда речь шла, например, о том, что Запад допускает ошибку, пытаясь уравнивать права мужчин и женщин — они показывают, что председатель Конституционного суда занимает позицию идеологическую. На которую он с точки зрения свободы слова имеет право. Но которая входит в довольно острое противоречие с теми ценностями, которые изложены в первых главах Конституции, и которыми он должен был бы руководствоваться. То есть, он, в определенном смысле, оппозиционен самим основам государственного строя Российской Федерации.
И это далеко не уникальные настроения в нашей элите. Мы видим гигантское количество случаев, когда управленческий аппарат, вертикаль власти, люди в парламенте, люди в СМИ открыто призывают игнорировать те законы, по которым общество вроде бы должно жить. И сами первые подают пример неуважения к законодательству. Вот это очень серьезная проблема.
И здесь мы можем вернуться к событиям 1993 года. Ведь тогда — с 1991-го по 1993-й — Валерий Зорькин впервые возглавлял Конституционный суд. И Конституционный суд признал неконституционными указы Ельцина, в том числе 1400, которые привели к окончательному обострению конфликта с Верховным советом, и, в конечном счете, стали прелюдией маленькой, но реальной гражданской войны в Москве в то время.
И многие считали, когда Зорькин был через 10 лет снова избран председателем Конституционного суда в 2003 году, что в 1993-м он проявил гражданское мужество. Выступил против президента и поплатился креслом председателя Верховного суда (правда, остался его членом), за то, что он соблюдал Конституцию. Но сейчас, глядя на решения Конституционного суда, на устранение фактическое от защиты Конституции, которое мы, к сожалению, наблюдаем почти всегда…
Возникает впечатление, что либо Валерий Зорькин так не любит Конституцию нынешнюю — именно потому что она была принята по итогам гражданской войны октября 1993 года, на референдуме 12 декабря. Потому что она стала триумфом президента Ельцина и закрепила суперпрезидентскую модель, по которой мы живем и сегодня.
Либо же дело заключается в том, что тогда он тоже руководствовался не столько законом (который был на его стороне в конце сентября 1993 года, на стороне неконституционности Указа 1400), а скорее руководствовался политическими соображениями. Желал прихода к власти тех людей, которые тогда находились в Белом доме — Руцкого, Хасбулатова и т.д., видя в них приверженцев более консервативной, менее западнической идеологии.
И то и другое остается версиями. Но мы видим, что сегодня Конституция России фактически остается не просто без защиты. Она встречает яростное сопротивление в своей практической реализации со стороны государственной власти, которая вроде бы должна ею руководствоваться.
НАСКОЛЬКО ИЗМЕНИЛАСЬ МОСКОВСКАЯ ПАТРИАРХИЯ ЗА 9 ЛЕТ ПАТРИАРШЕСТВА КИРИЛЛА (ГУНДЯЕВА)?
— Есть такое общее место, когда мы обсуждаем Патриарха Кирилла: говорится, что церковь стала значительно политизироваться. И, с одной стороны, вроде бы да. А с другой стороны — это далеко не впервые. Мы можем вспомнить, что значительная часть церковных иерархов и видных деятелей церкви начала ХХ века, вплоть до Иоанна Кронштадтского, входили в руководство черносотенных партий, и активно поддерживали это движение.
Что такое были черносотенные партии, мы можем увидеть, посмотрев на дальнейшую судьбу многих их деятелей. Таких, как Марков-второй, как генерал Бискупский, как Шабельский-Борк, Таборицкий и т.д. Эти люди, оказавшись потом в эмиграции, не просто сочувствовали фашизму, как, например, знаменитый философ Иван Ильин, которого у нас не так давно с почестями перезахоронили на Новодевичьем кладбище. И президент Путин неоднократно на него ссылался. Ильин с большим пиететом отзывался и о Муссолини, и о Гитлере, поддерживал их приход к власти, призывал не бояться их.
Например, лидер партии «Союз русского народа» в Государственной Думе Марков-второй, один из виднейших думских ораторов черносотенного движения до революции, после закончил в эмиграции тем, что работал на такой орган нацистской Германии, как «Вельтдинст», занимавшийся антисемитской пропагандой. Он поддерживал начало войны Германии против Советского Союза. Выступал на стороне гитлеровской Германии в Великой Отечественной войне. И таких примеров достаточно много. И тот же самый Марков писал в середине 1930-х, что черносотенное движение побеждает повсеместно, во всем мире, оно может называться по-разному – где-то нацизм, где-то расизм, где-то фашизм, — но дело ведь, – писал он, — не в названии, а в сути. А суть такая, что значительная часть мира движется по этому пути.
[Точная цитата: «Только слепому не видно, что человечество всё более подпадает черносотенным настроениям. Идеи Союза русского народа и «Сионских протоколов» побеждают повсеместно. Даже во Франции, даже в Англии. Теперь это зовётся иначе: где фашизмом, где расизмом, но дело не в названии, а в сути» — Марков-второй, 1933 год]
И начало ХХ века – это не первый период, когда церковь активно участвовала в политической деятельности. Мы можем вспомнить, хотя например, начало XVI века, когда дискуссии между иосифлянами и нестяжателями в огромной степени определяли не только чисто религиозные вопросы, но и политические вопросы. Один из лидеров нестяжателей Максим Грек впервые употребляет в своих трудах слово «россиянин», например, как собирательное по отношению ко всем жителям России. Еще один из лидеров нестяжателей Вассиан Патрикеев выступал, помимо всего прочего, за ограничение власти Великого князя со стороны Боярской думы.
В чем смысл спора между иосифлянами и нестяжателями? Иосифляне защищали огромную церковную собственность, огромные землевладения. И в дальнейшем церковь стала крупнейшим владельцем крепостных крестьян. А нестяжатели выступали за бОльшую скромность церкви. И в тоже время значительная их часть — второе-третье поколение, с Вассиана Патрикеева, Максима Грека и т.д. — выступала за ограничения царской власти Земскими соборами и Боярской думой. Иосифляне наоборот. Они обменивали согласие власти с богатством церкви на идеологию самодержавия, на идеологию неограниченной власти. В конечном счете, это была одна из важнейших политических развилок для России, сделанная окончательно в эпоху Ивана Грозного в пользу иосифлян.
Впрочем, она привела также и к гибели церковных иерархов, таких, как митрополит Филипп (Колычев), при Иване Грозном. И не помешала в дальнейшем упразднить патриаршество Петру I, а Екатерине II — секуляризовать церковные земли. В результате чего тот же Исаакиевский собор и не принадлежал никогда церкви. Потому что со времен Екатерины II церковное имущество было государственной собственностью. И Исаакиевский собор был всегда собственностью государства.
Мы можем говорить, что вроде бы во времена патриарха Кирилла церковь стала более активно участвовать в имущественных спорах. Мы слышим то о выселения театра кукольного, то о выселении научных учреждений, то о выселении реставрационных мастерских, то о выселении университетского корпуса. Но ведь это началось далеко не с патриарха Кирилла. Я прекрасно помню, например, защиту родного для меня Таганского парка жителями района, дважды, еще при Патриархе Алексии II. И дважды Сергей Митрохин, которому я пожизненно благодарен за это, ему удалось дважды защитить — еще при старом мэре Лужкове, и при старом Патриархе — Таганский парк от передачи церкви. И сегодня он по-прежнему — отреставрированный, обновленный — является важной точкой отдыха для жителей района и не только. Поэтому патриарх Кирилл историей с часами, историей с отдыхом на яхте, историей с пылью от соседа по квартире, которая села на драгоценные книги и т.д... Это все в большей степени подчеркнуло роль лично патриарха, это скандалы лично вокруг патриарха. Но сказать, что он каким-то образом кардинально в этом отношении изменил курс Церкви, я думаю, было бы сильным преувеличением.
Говорить о том, что церковь, например, лоббируя закон об оскорблении чувств верующих, активно наступает на гражданские права и свободы — да, это так. Но если мы вспомним, например, тот же вопрос о реституции, когда другим дореволюционным владельцам собственность не возвращается, а церкви возвращается, то это неравенство идет оттуда, еще с 1990-х годов. И те же католики в свое время указывали, что закон о свободе совести, который долгое время отказывался подписывать президент Ельцин, что он просто нарушал ряд статей Конституции и международных договоров. И хотя туда был внесен потом ряд поправок, но даже в подписанном виде католики указывали на нарушение 16 статей Конституции и 3 международных договоров.
72 ГОДА НАЗАД КУРИЛЬСКИЕ ОСТРОВА ВКЛЮЧЕНЫ В СОСТАВ СССР. НУЖНО ЛИ РФ ПЕРЕСМАТРИВАТЬ СТАТУС КУРИЛ?
— Это решение является результатом Второй мировой войны. И как любое решение победителей, оно нуждается в заверении мирным договором. Проблема в том, что Сан-Францисский мирный договор, который Япония подписала и по которому отказалась в т.ч. от всех прав на южную часть Сахалина и Курильские острова, Советский Союз не стал подписывать, поскольку у него был ряд разногласий с текстом.
Совместная декларация, принятая в 1956 году СССР и Японией, положила конец формальному состоянию войны между странами, но не стала прологом для подписания того мирного договора, который мог касаться вопроса о Курилах. В 1956-м году СССР соглашался обсуждать с японцами передачу двух из четырех островов Южно-Курильской гряды, точнее — острова Шикотан и группы островов Хабомаи (как называют их японцы).
Но поскольку Япония (под давлением США в разгар холодной войны) отказалась от дальнейшего подписания мирного договора с Советским Союзом, то вопрос о выполнении условий 1956 года повис в воздухе. И при всем моем критическом отношении к современной российской дипломатии, я должен заметить, что это тот случай, когда инициатива действительно должна исходить от японской стороны.
В 2000-е годы министр Лавров говорил о возможности вернуться к условиям 1956 года, но такой готовности со стороны Японии не было. Поэтому, если они будут готовы предложить тот или иной компромисс — это может стать началом переговорного процесса. В ситуации сегодня, когда японцы настаивают, что Южная Курильская гряда не входит в состав Курильских островов и не регулируется таким образом Сан-Францисским мирным договором 1951 года и не выдвигают никаких компромиссных встречных предложений, переговорный процесс остается заблокированным.
Я бы не сказал, что это такая уж кардинальная проблема для России. Мы, конечно, нуждаемся в более тесном сотрудничестве с Японией. Но, тем не менее, в данном случае это всё-таки вопрос инициативы со стороны Японии.
