Заместитель председателя партии «Яблоко» Александр Гнездилов выступил экспертом программы Владимира Кара-Мурзы-старшего «Грани времени» на радио «Эхо Москвы». Приводим выдержки выступления политика из этого эфира.
― Существующая Конституция — особенно в своих первых главах, декларирующих основные постулаты, на которых должно основываться современное российское государство — она выглядит просто живым укором действующей власти. Когда мы читаем о демократическом государстве. Когда мы читаем о том, что человек и его права и свободы являются высшей ценностью в нашей стране. О том, что нам необходимо создавать социальное государство, федеративное государство. Это, конечно, очень сильный контраст с той реальностью, в которой мы сегодня существуем.
И поэтому вполне естественно желание государства не только не исполнять те декларации, которые зафиксированы в Конституции, но и спрятать ее как можно дальше для того, чтобы общество не вспоминало об этом и не призывало бы государство к тому, чтобы каждое из этих понятий наполнилось бы настоящим смыслом. Чтобы Россия стала демократической страной, где власть регулярно меняется на свободных выборах, где нет несменяемой политической элиты, где нет несменяемого по сути президента, где власть не передается по наследству: от Ельцина к Путину, от Путина к Медведеву, и обратно к Путину и так далее. Где защищены права и свободы человека, где его жизнь не приносится в жертву непонятным, бессмысленным внешнеполитическим авантюрам. Где невозможны громкие политические убийства, а если они и происходят, то они расследуются, и мы знаем, кто стоит за убийством того или иного политического деятеля, журналиста, общественника, правозащитника и так далее. Где действительно существует настоящее сильное социальное государство, где люди имеют доступ к качественному бесплатному образованию, качественному бесплатному здравоохранению. Люди имеют доступ к культуре и искусству, к дополнительному образованию для детей, секциям, кружкам, студиям. Где существует бесплатный детский спорт.
Очевидно, что мы в своей практике все дальше и дальше уходим от этого. Наша бюджетная политика совсем не такая, наша социальная политика (так называемая «оптимизация») совсем не такая. У нас на тысячи больниц меньше, на тысячи школ меньше, на тысячи библиотек меньше, чем было даже еще в 90-е годы. То есть мы наблюдаем систематический уход государства от выполнения своих основных социальных функций.
То же самое, если мы говорим о федерализме, то видим, что доля налоговых поступлений в федеральный бюджет и в бюджеты регионов сильно разнится. Федеральный бюджет получает в 1,5 раза больше в среднем за последние годы. Если мы говорим о бюджете местного самоуправления, то они вообще практически остаются без денег, притом, что выполняют целый ряд важнейших социальных задач, и так далее. И вот этот разрыв между реальностью и теорией, с тем, что зафиксировано Конституцией, и что существует на самом деле, он и является тем, что старается скрыть государственная власть.
Хочу отметить еще два момента. Один заключается в том, что нынешняя Конституция вовсе не без проблем. Прежде всего, начиная с истории ее принятия. К сожалению, обстоятельства принятия ее в 1993 году заключались в том, что она не была результатом общенационального консенсуса. К сожалению, она была принята по результатам очень локальной, да очень короткой, но, тем не менее, гражданской войны, в начале октября 1993 года, между президентом и его сторонниками, парламентом и его сторонниками, когда обе стороны выходили за пределы закона. Одна из сторон в этой войне победила и приняла Конституцию как итог своей победы. То есть, это Конституция как итог гражданской распри. И в этом корень равнодушия к ней со стороны общества. Общество не воспринимало Конституцию как свое реальное завоевание. Она принималась сверху, она разрабатывалась сверху, и на референдум по ее утверждению, на первые парламентские выборы, в декабре 1993 года пришло довольно-таки немного людей, чуть больше половины избирателей. То есть корни нынешней политической пассивности, неучастия людей в выборах, идут оттуда.
И следы этой президентской победы, победы президента Ельцина, есть в нашей нынешней Конституции. Они есть в огромных полномочиях президента, в слабых контрольных полномочиях парламента, в неравноправии ветвей власти. В том, что многие ее статьи оказалось просто легко не соблюдать, зачеркнуть, не обращать внимания и так далее.
И задача сегодня для ответственных политических сил — работать над тем, чтобы создать после своего прихода к власти механизмы для соблюдения и реализации норм Конституции. Для того чтобы они перестали быть только декларацией, а стали повседневной практикой. Это возможно, в том числе и через доработку текста Конституции, через закрепление механизмов разделения властей, механизмов гражданского контроля над властью и так далее. Для того чтобы те абсолютно правильные постулаты, которые сформулированы в первых главах Конституции не оставались только декларациями, а в полном объеме воплощались бы в нашей повседневной жизни.
― Солженицын в советское время был одним из символов духовного, культурного, да во многом и идеологического сопротивления советской власти, свободомыслия, инакомыслия. Его знаменитый призыв «Жить не по лжи», созвучный, например, эссе Вацлава Гавела «Сила бессильных», где речь шла о том же самом — о способности сопротивляться тоталитарной системе со стороны одинокого человека, одиночки, индивида. Этот призыв был очень важным и очень опасным для советского режима, потому что он указывал путь и давал оружие, духовное оружие, мирное оружие для сопротивления огромному количеству людей. Солженицын был опаснейшим врагом для той же системы конформизма, которая выстраивалась советской властью, и которую мы в значительной степени унаследовали от советской власти. Я говорю, и одновременно нашел цитату из его эссе «Жить не по лжи»:
«Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков — только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара.
Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, Третьей мировой войны не боимся (может, в щелочку спрячемся), мы только боимся шагов гражданского мужества! Нам только бы не оторваться от стада, не сделать шага в одиночку — и вдруг оказаться без белых батонов, без газовой колонки, без московской прописки.
А мы можем — все! Но самим себе лжем, чтобы себя успокоить. Никакие не они во всем виноваты — мы сами, только мы!
Возразят, но ведь ничего больше не придумаешь. Нам закляпили рты, нас не слушают, не спрашивают. Как заставить их послушать нас? Переубедить их невозможно. А чем же мы помешаем, если у нас нет сил».
Этот текст, который звучит очень современно и для нынешней ситуации, он был очень опасным, он был вызовом советской власти.
А, кроме того, можно взять художественные произведения Солженицына. Такие, как «В круге первом», где поступок одинокого героя, который решался совершить формально как бы измену родине, а на самом деле служил человечеству. Солженицын противопоставлял это формальному и казенному советскому патриотизму. И вот эта идеология, эти взгляды были чрезвычайно важны.
А, кроме того, Солженицын, надо ему здесь отдать должное, был не только искренним творцом советской власти, но был весьма умелым строителем собственного имиджа в этой борьбе. Он действовал достаточно грамотно и по природе своей, и по тому образу, который он во многом осознанно себе создавал, он не воспринимался как нечто чужеродное стране, чужеродное России. Наоборот, он был оппозицией от корней, оппозицией от народа, оппозицией от той самой страны, которая воевала на фронте, которая попадала в плен, которая проходила лагеря, могла оказаться на оккупированной территории. Он был тем самым человеком, о котором он писал. Он был тем самым человеком, который наследовал традиции великой русской литературы XIX века, ее принципы, идеалы и так далее.
В дальнейшем мы знаем, что этот образ отчасти становился все более закостенелым, законсервировался, и дальнейшая работа Солженицына в эмиграции, после возвращения в Россию, уже не столь однозначна. Но, тем не менее, вот в этом образе русского писателя-правдолюбца, который говорит то, что запрещено говорить, что не звучит в официальной пропаганде, в этой попытке жизни не по лжи, в верности своим принципам — разделяем мы их или не разделяем — в этом и заключалась опасность Солженицына для советской власти.
— До начала войны в Сирии, когда проводились опросы — поддерживают ли граждане проведение военной операции в этой стране? — подавляющее большинство, порядка 2⁄3 населения (65 или почти 70%), высказывались против ввода российских войск в Сирию. И это, кстати, важный ответ тем, кто говорит, что в Крыму наши власти действовали по заявкам трудящихся. Это не имеет значения. Где-то большинство могло быть согласно с действиями власти, где-то большинство могло быть несогласно с действиями власти в Сирии, ничего страшного, ввели войска. И потом проводили военную операцию более 2-х лет.
И даже сейчас, когда в очередной раз заявляется о выводе войск, одновременно говорится и о расширении нашей военной базы в Тартусе. И совсем недавно парламент принял по этому поводу решение. Поэтому очевидно, что в своих действиях в Украине и в Сирии власть руководствовалась отнюдь не позицией общества. Она вела пропаганду, пыталась перетянуть общество на свою сторону. Но это не было решающим фактором. Если в каких-то вопросах это не получалось, например, доля противников войны в Сирии сначала упала после ввода войск, примерно до 33%, но сейчас опять выросло до 50%. Ну «ничего страшного»: военная операция продолжалась. И сколько она еще будет на самом деле продолжаться — непонятно.
Это зависит от реальной обстановки в этой стране, от шаткости положения Асада, от повторения тех же ошибок, которые привели к началу гражданской войны и к появлению террористов на территории Сирии и т.д. Мы видим, что на мнение общества власть на самом деле не опирается. Она может его использовать как оправдание, как предлог, но на самом деле не действует в интересах общества. Мы видим, что парламент выступает в роли оформителя. Более того, например, когда Совет Федерации давал согласие на использование вооруженных сил России за рубежом в Сирии, то там, в решении Совета Федерации даже не шло речи о Сирии, даже не шло речи о сроке использования.
Фракция «Яблоко» в парламентах трех регионов — Карелии во главе с Эмилией Слабуновой, в Петербурге и в Пскове — внесла законопроект о том, чтобы Совет Федерации регулярно, на определенный срок и строго в определенной стране, давал согласие президенту на использование вооруженных сил. Пусть этот законопроект был отклонен. Но достаточно его принять, если на это будет политическая воля нового руководства в России после мартовских выборов, и после этого можно будет достаточно легко выходить и из украинского кризиса, и из сирийского кризиса. Выявлять действительно волю народа и таким образом снять со стороны международного сообщества все упреки в том, что Россия является страной-агрессором.
Кроме того, если мы будем говорить о политической ответственности президента России, то давайте вспомним, что народ, избирая президента в 2012 году, совсем не давал ему мандата ни на военную операцию в Сирии, ни на военную операцию в Украине. Ничего подобного, никаких подобных обещаний, никаких подобных предложений в программе президента просто не содержалось. Там говорилось совсем о других задачах, совсем о других приоритетах, совсем о других планах. То есть это вопрос невыполненных обещаний. И в этом смысле народу России только предстоит высказаться по поводу государственной политики в Сирии. Ему только предстоит дать эту оценку в ходе президентских выборов в марте 2018 года.
— Природа диктатур заключается в том, что у них всегда очень большая амплитуда маятника — от любви к ненависти. Если бы мы провели опрос в Ливии за год до падения Каддафи, или за год до вторжения американцев в Ирак и свержения режима Саддама Хусейна, или если бы мы поговорили за год до революции в Йемене и свержения президента Салеха, мы получили бы совсем одни результаты. А буквально через год эти люди массово выходили на улицы. Это говорит о нестабильности и огромных рисках, с которыми сталкиваются не только жители стран авторитарного или тоталитарного режима, но и об огромных рисках, с которыми сталкивается правители.
В демократических странах президент может покинуть свой пост, и в самом худшем случае его будут привлекать к ответственности за те или иные злоупотребления во время его пребывания у власти. Но у него будет возможность защищаться в независимом суде, у него будет возможность отстаивать свою позицию, он по умолчанию будет считаться невиновным, пока его правонарушения не будут доказаны. Как было в случае с Жаком Шираком, которого поймали на не очень крупных финансовых злоупотреблениях, и он был осужден уже после своего президентства. Но у него были все возможности для того, чтобы в суде себя защищать, и, в конечном счете, никаких особо ужасных последствий, кроме репутационных, для него это не повлекло. В диктатурах все иначе.
Вы десятилетиями можете воспитывать людей в ненависти, применять насилие, распространять жестокость, но в конечном счете эта жестокость распространяется против вас. Вот я всегда думаю, когда у нас на телевидении начинают возмущаться жестокой расправой над Каддафи — а расправа действительно чудовищная, совершенно бессудная. Но ведь все эти расправы осуществлялись теми же самыми людьми, которые выросли за десятилетия пребывания у власти этих диктаторов. С Каддафи расправлялись его дети в широком смысле — то общество, которое он вырастил. Бывшего президента Йемена Салеха, недавно погибшего — его убили те самые люди, которые выросли за десятилетия его правления.
И наоборот, в тех странах, где существовали более или менее условия для нормальной цивилизованной политики, хотя бы в минимальной степени — это президент Бен Али в Тунисе, и президент Мубарак в Египте, они оказались перед возможностью или уехать из страны, как сделал Бен Али, или защищаться в суде, как сделал Мубарак, и, в конечном счете, снять с себя в значительной степени предъявленные ему обвинения. Это произошло за счет того, что и в Тунисе, и в Египте, в отличие от Ливии, в отличие от Йемена, в отличие от Ирака, существовала политическая оппозиция, какая-никакая, существовали возможности для деятельности гражданского общества. И в результате в дальнейшем, придя к власти, это гражданское общество оказалось далеко не таким жестоким к своим правителям, как в тех странах, где существовали, как в Румынии при Чаушеску, жестокие кровавые диктаторские режимы.
Оказывается, что в конечном счете история платит государственному руководителю сторицей за тот государственный строй, который он сам создает, за то, что он сам предлагает гражданам. И в этом смысле очень показателен пример Сирии. Нам все время говорят о том, что в Сирии пресловутой оппозиции на самом деле нет, что вся оппозиция — это боевики, вооруженные группировки. Но извините, семья Асада находится в Сирии у власти с 1969 года, она жестоко подавляла инакомыслие, попытки восстания жестоко подавлялись, уничтожались тысячи, десятки тысяч людей. Естественно, что там не существует никакой мирной легальной политической оппозиции.
Перед выбором «Быть неэффективной, но легальной, или эффективной, но нелегальной», одна часть оппозиции уедет в эмиграцию и абсолютно точно оторвется от процессов в родной стране. Она будет мирной, интеллигентной, но никого не представляющей. А вторая часть оппозиции действительно возьмет в руки оружие, это будут различные боевики, это будет ситуация гражданской войны. Но это то, что посеял режим Асада. Ничего другого там не могло возникнуть.
Если у вас нет ни свободных, ни даже ограниченно свободных выборов, ни даже частичной конкуренции, совершенно естественно, что у вас нет других сценариев, кроме вооруженного противостояния, кроме вооруженного столкновения и стремительного (в несколько дней) изменения ситуации. Как было с Чаушеску, который еще в начале декабря мог чувствовать более или менее уверенно, 18 декабря улетел с визитом в Иран, 20 вернулся, уже 25 декабря он и его жена были расстреляны.
— Чеченская война – одно из важнейших событий в новой российской истории, которое во многом заложило в основу того политического режима, который сложился в России сегодня. Начиная с 1990-91 гг. в Чечне все более сильным становилось движение, выступавшее за независимость этого региона, за его отделение от России, за отделение тогда еще Советского Союза. И проблема заключалась в том, что длительное время власти России не проводили эффективной политики по отношению к этому региону.
По сути, сейчас уже можно сказать, была выбрана тактика ни мира, ни войны. С одной стороны, Министерство обороны оставило вооруженным формированиям на территории Чечни значительную часть находившихся там вооружений. Не было эффективной политики в ситуации преследования русского населения на территории Чечни, которое массово покидало территорию региона. И с другой стороны, одновременно не было эффективного переговорного процесса, который был, например, с Татарстаном, который привел к подписанию федеративного договора и сохранению Татарстана в составе России.
Президент Ельцин и его администрация долгое время не уделяли ситуации в Чечне достаточного внимания, попустительствовали тому, что там происходило, а в дальнейшем пытались играть на внутренних противоречиях. Когда в 1993-94 гг. на территории Чечни по сути шла внутренняя гражданская война между сторонниками президента Джохара Дудаева и его противниками. Попытались неуклюже участвовать в этой гражданской войне, отправив под видом оппозиционеров, под видом добровольцев, под видом вооруженных повстанцев против Дудаева на территорию Чечни военнослужащих России, в том числе военнослужащих Кантемировской дивизии. Потом, когда часть этих военнослужащих была убита, а часть попала в плен, отреклись от них.
Все силовые структуры заявили, что не знают, кто это. Хотя существовали видеосъемки, которые активно демонстрировались Дудаевым, его окружением, где солдаты признавались в том, кем они являются, называли номера своих воинских частей, свои имена и звания и так далее. Но российское государство просто отреклось от этих людей.
Также как в ситуации с Украиной и Сирией стараются все более активно использовать формально запрещенные в России частные военные компании, которые на самом деле прекрасно работают. Их руководство появляется на государственных приемах в Кремле, получает награды от президента и вполне спокойно себе работает и вербует молодежь в регионах России, которые уезжают воевать от безденежья и от закредитованности, от безработицы и гибнут там.
Реальные потери России в Сирии, в Украине значительно больше, чем об этом объявляется публично. Мы видели на эту тему журналистские расследования и РБК, и «Фонтанки.ру», где есть большое количество свидетельств на эту тему. То же самое произошло в Чечне, когда все государственное руководство отреклось от собственных солдат, как сегодня отреклись от ефрейтора Агеева, который попал в плен на Украине и до сих пор находится в плену. Его мать пытается добиться, чтобы хоть кто-то вел переговоры о его освобождении. Ей помогает петербуржский депутат Борис Вишневский сейчас и алтайское «Яблоко», поскольку Агеев родом из Алтайского края.
А тогда группа депутатов Госдумы отправилась в Чечню и предложила себя в заложники вместо выживших солдат, находящихся в плену. И нужно вспомнить, конечно, имена, если не всех, то хотя бы части этих депутатов Госдумы – это Григорий Явлинский, это ныне покойный Сергей Юшенков, это Сергей Митрохин, Алексей Мельников и другие депутаты Госдумы, которые сказали, что это российские солдаты, что они несут за них ответственность, что они готовы, чтобы сохранить их жизнь, чтобы обеспечить их свободу, предложить себя в заложники. Они приехали, это было накануне начала вооруженной операции. Можно поговорить с участниками тех событий, они очень (по крайней мере, не публично), очень подробно рассказывают об этой поездке. О том, что по итогам тяжелых переговоров с Дудаевым, им удалось сделать то, что должна была на самом деле сделать исполнительная власть, что должен был бы сделать президент Ельцин, премьер-министр Черномырдин и так далее. Они получили 7 живых солдат, получили гробы с телами погибших солдат и доставили их в Москву, передали у Госдумы живых солдат их родителям.
Отсутствие нужного политического процесса, неготовность переговоров, стремление показать свою крутизну таким образом, снять претензии значительной части населения в слабости власти, использовать Чеченскую войну как повод для пиара, для отвлечения от финансовых, экономических проблем 1990-х, как «маленькую победоносную войну»…
Штурм Грозного, провалившийся в январе 1995 года. Ковровые бомбардировки. Гибель тысяч российских солдат. Гибель десятков тысяч мирных жителей — точная цифра до сих пор точно неизвестна. По одним оценкам — 25 тысяч человек, по другим — 30-40 тысяч человек. Они в огромной степени заложили основу для тех проблем, которые мы имеем сегодня. Когда, по сути, у нас формально Чечня входит в состав России, но говорить о формировании единого правового пространства, единого политического пространства, единого социального культурного пространства, к сожалению, практически невозможно.
В этот период Чеченской Республике были нанесены очень тяжелые раны. Выросло целое поколение людей, выросших в условиях войны. И, кстати, Рамзан Кадыров относится к этому поколению людей, которые выросли на войне. Которые не получали, по сути, нормального образования, которые находились в жутких условиях.
Это всё стало основой в 1999 году для голосования 283 депутатов Госдумы за импичмент Бориса Ельцина. Именно пункт о начале Чеченской войны набрал наибольшее количество голосов из 5 обвинений Ельцину. За это голосовало «Яблоко» и значительная часть коммунистов. И сам президент Ельцин впоследствии называл Чеченскую войну одной из своих самых главных ошибок за время президентства.
— Нет возможности по-настоящему серьезно, подробно, с проверкой представляемых президенту данных, обсудить выполнение тех же майских указов, которые выполнены частично и выполнены в огромной степени за счет того, что одних бюджетников сокращали, чтобы за счет уменьшения общего количества работников повысить зарплату другим специалистам. Всё большее число людей на самом деле чувствуют на себе реальные последствия проводимой политики.
Сейчас, в ходе поездок по регионам в рамках своей кампании «Новая бюджетная политика», Григорий Явлинский и в Томске, и в Екатеринбурге, и в Казани сталкивается с огромным пониманием, которое есть у людей, реальных социально-экономических итогов последнего президентского срока. Когда речь идет и о выполнении тех же майских указов, и об уровне жизни, и о том, что происходит с минимальными зарплатами, что происходит с тем же уровнем пенсий, с отставанием их даже от замедлившейся инфляции.
Вопрос в том, чтобы российское общество смогло в ходе избирательной кампании, в ходе предстоящих мартовских выборов, навязать другие форматы взаимодействия, показало, что его не устраивает симуляция. Что оно хочет настоящего живого реального разговора о тех проблемах, которые действительно глубоко волнуют страну.
Например, разговора о реальном графике вывода войск из Сирии. Нас долго уверяли, что все поддерживают сирийскую войну. Но кампания «Время вернуться домой», показала, что 115 тысяч человек буквально за пару месяцев подписались в 50 регионах России за то, чтобы вывести войска.
Оказалось, что вы выводите 2-3 пикетчика на улицу небольшого российского города, и за несколько дней вы собираете 500 подписей, 1000 подписей против сирийской войны. Потому что это абсолютно бессмысленные — с точки зрения реальной защиты от терроризма внутри России, с точки зрения безопасности граждан! — расходы на ведение военных кампаний вместо того, чтобы вложить эти деньги внутри страны, в экономическое развитие, в рост уровня благосостояния граждан.
