Ранее Sobesednik.ru писал, что в Минобороны РФ подтвердили гибель младшего сержанта Михаила Широкопояса, который в мае нынешнего года получил серьёзное ранение в Сирии. 35-летний артиллерист скончался 7 июня в госпитале имени Бурденко. Военнослужащего-контрактника похоронили с воинскими почестями на родине — в Амурской области. Информация о гибели и тайных похоронах военного просочилась в СМИ благодаря отцу Широкопояса.
Михаил Широкопояс стал десятым российским военным, чью смерть во время боёв в Сирии официально подтвердили в Минобороны. В воскресенье, 19 июня, стало известно о гибели еще одного контрактника из РФ: сержант российской армии Андрей Тимошенков остановил автомобиль террористов с взрывчаткой, которые намеревались прорваться к месту выдачи гуманитарной помощи жителям провинции Хомс, ценой своей жизни.
Между тем ряд СМИ утверждает, что российское руководство может скрывать настоящий масштаб потерь. Сколько ещё российских военных тайно похоронили в России? Почему власти засекречивают потери, а общество это терпит? Об этом Sobesednik.ru поговорил с председателем псковского регионального отделения партии «Яблоко» Львом Шлосбергом, который в августе 2014 года первым опубликовал информацию о закрытых похоронах российских десантников, предположительно погибших на Донбассе.
Сирия не Донбасс
— Эта ситуация принципиально отличается от той, что была с Украиной, — говорит Лев Шлосберг. — Дело в том, что участие российских Вооружённых сил в боевых действиях на территории Украины отрицалось два года назад, отрицается и сегодня. Ситуация в Сирии другая: войска участвуют официально, и сообщается, что военнослужащие погибли в Сирии. Для армии, для военных, для членов их семей это очень важно, поскольку не отрицается факт боевых действий на территории чужого государства, эти боевые действии санкционированы в соответствии с законом.
Участие наших Вооружённых сил в украинском конфликте, когда отрицалось участие наших войск, а похороны проходили странно и очень оскорбительно для военных, — это вызвало колоссальный скандал в обществе, в том числе внутри армии — мне это известно из общения с военнослужащими в высоких званиях. Сейчас это общественное возмущение учтено. Члены семей и друзья знают, где воевал и где погиб человек, и могут об этом открыто говорить.
— Сколько наших военных могло погибнуть в Сирии?
— Сложно сказать, каков масштаб потерь на самом деле, потому что указ Путина от 29 мая прошлого года о засекречивании военных потерь в вооружённых силах, ФСБ и других структурах в мирное время действует. Мы не знаем ни масштаба участия вооружённых сил РФ в сирийском конфликте, ни масштаба потерь. Но мы точно знаем, что армия участвует и что армия несёт потери. С точки зрения соответствия действительности эта ситуация намного более честная, чем ситуация с Украиной. Другое дело, что участие России и политическими, и экономическими, и военными ресурсами на стороне конкретно Башара Асада в сирийском конфликте создаёт колоссальные проблемы для России.
Скажем прямо, это не наша война. В неё нельзя было входить. Мы вмешались в серьёзнейший межэтнический и межрелигиозный конфликт исламского мира, в котором нет военного разрешения вообще. Господин Асад в силу различных политических и экономических причин постоянно поддерживает Россию и лично Путина, в том числе и на международном уровне. В ответ на эту политическую позицию Россия оказывает этому человеку экономическую, политическую и военную поддержку, не задумываясь о глобальных последствиях. А глобальные последствия будут хуже, чем всё, что может произойти в Сирии при том или ином исходе противостояния.
«Потери могут быть очень значительными»
— Вы сказали, что наше руководство, когда считает нужным, честно объявляет о потерях…
— Я не сказал «честно». Честно — это когда всё сообщают, а всё явно не сообщают. Минимум степени открытости. Те немногочисленные случаи гибели, которые становятся известными, армия подтверждает. Всю правду знают только руководители страны. «В такой-то день российские вооружённые силы потеряли столько-то убитыми и столько-то ранеными» — таких сводок нет. Если журналисты что-то установили, армия не отрицает очевидное. Если журналисты, правозащитники, сами семьи не выявили информацию, об этом сообщено не будет. Сколько случаев не выходит в свет, мы не знаем. Их, несомненно, намного больше, чем тех случаев, когда это устанавливается.
— Можете предположить, во сколько примерно исчисляются наши потери в Сирии — единицы, десятки, сотни?
— Масштабы потерь могут быть очень значительными. Они зависят от плотности столкновений, от способа ведения боевых действий. Одно дело перестрелка, а другое дело — обстрелы боевых позиций. Плюс в Сирии нет русскоязычного сообщества, как на Донбассе; утечки информации физически затруднены — только от самих участников боевых действий. Судя по некоторым косвенным сведениям о масштабе территорий, на которых идут боевые действия, в этих боевых действиях участвуют тысячи военнослужащих.
«Тайные похороны — это стыдно»
— В других странах тоже принято засекречивать потери или наше государство отличается особой любовью к тайнам по этой части?
— Как правило, большинство стран, ведущих операции за территорией своей страны, ведут операции в режиме секретности, это неизбежно. Но информация о погибших открывается сразу, а с людьми прощаются с большими почестями. Это касается всех стран НАТО. В частности, во время войны в Ираке, которая так сильно критиковалась во многих государствах, информация о потерях немедленно доводилась до общества. И не потому, что её раскопали СМИ, а потому, что армия официально отчитывалась о потерях.
Армия существует за счёт денег налогоплательщиков: граждане имеют полное право знать, что происходит с людьми, чьё участие в боевых действиях они профинансировали из своих налогов. Там другое отношение к средствам: нет никаких денег государства, есть только деньги налогоплательщиков.
Народ должен знать, кто погиб. Считается недостойным скрывать гибель военнослужащих, потому что общество должно отдать им последние почести. Это очень важно для семей: на какой бы войне ни погиб человек — праведной, неправедной, — для семьи это страшная потеря, человек уходит навсегда. Когда общество открыто сочувствует, когда похороны проходят на высшем государственном уровне, это смягчает страдание семьи. Люди понимают, что их родной человек погиб за всё государство, за всё общество. Тайные похороны — это стыдно.
— А почему наше общество как будто бы устраивает нахождение в неведении?
— Его не устраивает, люди этим недовольны. Но у нас сейчас общеполитическая система складывается таким образом, что государство довлеет над человеком. Я бы сказал, что люди, которые оказались у руля государства, считают, что страна досталась им в частное управление, наше государство является не демократическим, а корпоративным — это когда вполне определённая группа лиц управляет государством и исходит из своих интересов. Поэтому такая тесная смычка между высшими государственными чиновниками и крупнейшими бизнес-корпорациями, особенно сырьевыми и военными. Эти люди получают наибольшие блага за свою деятельность, но это не соответствует интересам общества и государства.
Сейчас будет сложно, очень сложно поднять эти вопросы, потому что крайне ужесточено законодательство. Но каждый конкретный случай, который стал известен, должен расследоваться объективно, должна до конца устанавливаться степень ответственности, если был нарушен закон со стороны кого-либо из российских ответственных лиц. Это всё должно раскрываться, иначе тайные войны и тайные похороны не закончатся никогда.
