От переноски тяжёлых книг на сумке вылетела заклёпка. В двух металоремонтах отмахнулись («нет материала»). В третьем женщина точёной восточной красоты, взглянув бездонными глазами, сказала: «Идите к метро. Там мастер есть, сделает». Пришёл. За прилавком пусто. Стоял несколько минут, смотрел на материалы, потрёпанную швейную машинку, другие устройства.
Покрытые старой советской краской. Как будто бы уменьшенные копии станков, вынесенные из цеха. Съёжившееся, сморщенное индустриальное прошлое. Хотелось приблизиться. Вдруг почувствуешь незабываемый запах эмульсии, смешанный с ароматом машинного масла и горелой стружки... Увидишь под ногами её переливчатые изгибы, услышишь змеиное шуршание...
По тому, как устроена эта мастерская, старался понять, что за человек хозяин? Чувствовалось, что живёт тяжело. Этот металоремонт оказывал самые разные услуги – от продажи сумок, ремней, шнурков до кодирования ключей для подъездов. О чём сообщало объявление и картинка, помещённые в таком месте, что точно заметят.
Но какой он аккуратный, этот мастер! Как ладно всё лежит, нет беспорядка. Наверное, и человек хороший, потому что отошёл, даже не прикрыв прилавка, не боясь, что украдут. Видно, верит в то, что люди добры.
А вот и сам хозяин. Подходит как краб, бочком, неторопливо вглядываясь. Почти старик. Лицо словно сморщенная сладкая дыня, покрытая наждачной щетиной. Руки неторопливые, движения ладные. Мастерская, увидев его, словно улыбнулась, приободрилась. По-русски понимает, но с трудом. И ведь прекрасно всё сделал! «Да как же вы смогли конец заклёпки внутрь спрятать?» - спрашиваю с удивлением. Помолчав, отвечает: «Я распорол, а затем аккуратно вам зашил, чтобы не видно было». Сделал то, что и не просил. За ту же цену.
Разговорились. Грузин. Беженец из Абхазии. Говорит о том, что уехал оттуда всё бросив, потеряв. В Москве 15 лет. Скитается по съёмным квартирам. Много работает. Можно представить, как непросто ему в нашем неуютном, чванливом городе косых взглядов. Начните заново жить, когда вам пятьдесят. И поговорить ему, похоже, не с кем. Такая горечь в словах мастера, вырванного с корнем из родной почвы войной …
Вышел на улицу. Мимо равнодушной лентой плыли автомобили. По-хозяйски шли по тротуару люди, для которых мой город – родина. Спрятанная от них ладонь хранила крепкое пожатие коричневой, словно кора дерева руки. Выброшенной на чужбину. Не засохшей злобой. Хранящей тепло человечности и мудрости.
