Теодор Шанин

Социальная работа как культурный феномен современности

Новая профессия и академическая дисциплина в контексте социальной теории и политической практики нашего дня.

Последние десятилетия уходящего века ознаменовались изменениями, поражающими масштабностью, драматизмом, полной непредсказуемостью и глубокой противоречивостью. Распад СССР и экономический развал в его составляющих; углубляющийся социальный кризис в стане победителей в холодной войне; исчезновение формальных причин, которыми можно было оправдывать бремя гонки вооружений и параллельно глобальное свертывание социальных программ; процесс стирания национальных границ и одновременно взрывы крайнего национализма в разных уголках планеты и так далее. Рушатся идеологические догмы, а фундаментальные понятия, такие, как "либерализм", "социализм", "консерватизм", "христианство", теряют внутреннюю определенность вследствие идейного кризиса, потрясающего многие области идеологии. Все яснее вырисовывается пустота там, где прежде находились теории, и интерпретации, и трактовки истории общества. Можно сказать, что прямо на наших глазах происходит "осевой поворот" Ясперса (1), совершается коренной сдвиг в самом характере восприятия и понимания, а также делаются первые попытки "собирания камней" - попытки построения радикально новых, более адекватных картин окружающей нас социальной реальности. Пример этого - возникновение новых понятий, таких, как "постмодернизм" и пр., к чему мы еще вернемся.
Чрезвычайно полезным в создавшейся ситуации может оказаться рассмотрение появления и характера социальной работы как новой профессии и академической дисциплины Запада. Социальная работа дает богатый фактический материал, изучение которого помогает получать сведения о структуре и самосознании современных обществ в их кризисных точках. Анализ связи социальной работы с социальной теорией может пролить свет на природу "развитого" общества. И наоборот - характеристики современного общества и его самоинтерпретации способствуют лучшему пониманию природы этой своеобразной профессии и академической дисциплины, родившейся буквально на днях.
Методическая сноска, которая, возможно, нужна - в особенности для "постсоветских" читателей: жизнь общества невозможно понять без учета тех представлений, которые ее формируют. Это утверждение легко "передернуть", что нередко делают, дабы просто отмахнуться от него. Ясно, что представления и идеалы не просто "подвешены" в каком-то особом мире чистых идей. Доказывать в конце XX века, что человеческие представления и чаяния рождаются под воздействием экономических и политических условий жизни, - все равно что ломиться в открытую дверь. Но хотелось бы подчеркнуть взаимовлияние, взаимосозидание и взаимопроникновение в общественном мире условий жизни людей и их представлений. Что предполагает также возможность автономной динамики идей, их внутренних связей и признание их созидательной силы, то есть наличие того, что может быть названо культурным пространством, или, пользуясь терминологией Ю. Лотмана, миром мысли (Universe of Mind) (2).
Мы рассмотрим социальную работу в историческом контексте ее культурного пространства. Как особая профессия социальная работа формировалась в основном под воздействием представлений о сущности профессионализма, которые находятся в неоднозначных отношениях и с современным государством, и с философией прав человека, что подтверждается как современными идейными исканиями обществоведов, так и противостоянием политических сил "правого" и "левого" толка.

Социальные работники нередко ассоциировались у многих с карикатурным персонажем из "Вестсайдской истории". Такой стереотип подкреплялся каждый раз, когда в газетах появлялись сообщения о новых человеческих трагедиях, будь то замерзающие одинокие старики или дети - жертвы насилия. В западном мире разговоры о промахах социальных работников мы слышим постоянно из уст министров и чиновников, журналистов и полицейских, потребителей социальных услуг и самих социальных работников. Интересно, что при этом никто из них уже не представляет свой мир без социальных работников. Стоит напомнить, что профессия эта очень молода - ей нет и ста лет - и ряды социальных работников продолжают множиться: в современной Англии их уже более 100 000 человек (3). По-видимому, данная профессия обладает некоторыми характеристиками, которые, с одной стороны, определяют ее устойчивость, а с другой - придают ей внутреннюю противоречивость и объясняют бытующее негативное к ней отношение.
Общественное сознание часто связывало с социальной работой представления, которые не соответствуют действительности, но тем не менее очень живучи. Возьмем, к примеру, вопрос об истоках социальной работы. Нередко можно услышать мнение, что социальная работа - это просто современный светский вариант религиозной благотворительности, уходящей корнями в средневековье. На самом деле благотворительность и социальную работу объединяет лишь общая альтруистическая установка. По всем прочим основным параметрам - целям, методам и структуре, которые связаны с особой подготовкой работников-исполнителей, - они существенно различаются. Важнейшей движущей силой для людей, занимавшихся благотворительностью, были их чувство морального долга и стремление делать добро, обычно проистекающие из веры в бессмертие души. Акцент делался в данном случае на человека, творящего добро, а вклад его измерялся величиной и долгосрочностью оказываемой помощи. Современный же социальный работник видит свою задачу в том, чтобы человек, которому он помогает, смог обходиться без этой помощи и без социального работника, что и считается основным критерием профессионального успеха. Процесс, посредством которого этого пытаются достичь, называют по-разному: реабилитация, нормализация, реадаптация. Но главная цель всегда состоит в том, чтобы вернуть "клиенту" способность действовать самостоятельно в данном социальном контексте (4). Для этого будущих социальных работников учат разбираться в индивидуальной психологии "клиентов", в характере связи человека с семейным и более широким социальным окружением, обучают приемам развития у своих подопечных активности и самостоятельности. Можно сказать, что благотворительность как вид социальной активности ставит во главу угла стремления помогающих и их убеждения. В социальной работе центральной фигурой является "клиент", а целью - освобождение его от нужды в социальных работниках.
Другой способ описать специфику социальной работы по отношению к благотворительности, религиозной и светской, - это определить деятельность социальных работников как "профессиональную" (5). Именно слово "профессионализм" и является ключевым при определении сути социальной работы ее элитой. В современном понимании используя термин "профессия", указывают на некий круг проблем и на набор приемов, с помощью которых эти проблемы можно выявлять и разрешать. Таким образом, каждая профессия базируется на специфической для нее системе знаний как теоретического, так и практического характера, а также на своих критериях успешного разрешения заданных проблем. Кроме того, каждая профессия вырабатывает особую систему этических принципов, задающую некие "правильные" способы взаимоотношений с клиентами, коллегами и внешними инстанциями. Образовательные учреждения и профессиональные ассоциации стоят на страже этих принципов, превращая их в правила поведения. Особенно явственно связь между операциональными и этическими компонентами деятельности выступает в тех профессиях, которые принято называть самыми гуманными (в англоязычной литературе - Ccaring Professions). Эти профессии, самоопределяясь в духе научной объективности, часто ставят задачи "инженерии" человеческих отношений, но в любом случае все имеет конечную цель, определяемую интересами клиента (6). Знания, умения, понятия и нормы профессиональной деятельности передаются от поколения к поколению через систему профессиональной подготовки. Причем особое внимание уделяется выработке практических навыков, а также передаче профессиональных традиций непосредственно от опытных специалистов к новичкам. Такой тип отношений был характерен для средневековых мастеров и подмастерий.
Личность специалиста и ее профессионально значимые качества формируются в процессе многоступенчатого отбора, под непрерывным давлением профессионального сообщества как группы людей, разделяющих общие интересы, взгляды, предрассудки, часто даже манеру выражаться и одеваться. С помощью развитой системы стимулов и санкций складываются внутренняя структура и единство профессии. Жизнеспособность профессий связана прежде всего с тем, что они обеспечивают эффективный способ решения специфических задач в условиях ограниченных ресурсов. Для индивида принадлежность к определенной профессии означает, с одной стороны, идентификацию с какой-либо значимой целью, придающей смысл всей его жизни, а с другой - являет собою некий достаточно объективный критерий личных достижений. Далее, профессиональная организация означает, что сами специалисты осуществляют в известных пределах контроль над ресурсами и привилегиями. Это дает основания рассматривать профессиональные знания как своего рода собственность (7). И наконец, нужно отметить, что каждая профессия старается четко ограничить круг вопросов, относящихся к компетенции специалиста, и в этом смысле создает нечто типа шор, сужающих его поле зрения.
Исторически первыми профессионалами были отдельные независимые специалисты или их свободные ассоциации, получающие вознаграждение непосредственно от своих клиентов. Современное государство постепенно колонизировало их, превратив многих профессионалов в государственных служащих. Однако профессиям удалось и в этих условиях сохранить многие специфические характеристики.
Зачатки социальной работы как профессии появились чуть более столетия назад, когда некоторые благотворительные организации начали поиск новых моделей систематической работы со своими подопечными. До этого господствовал принцип разделения бедных и нуждающихся на "достойных" и "недостойных", то есть на тех, кому следует помогать, и тех, кто сам виноват, что оказался в трудном положении. Новый взгляд для начала перевел помогающих на сторону бедных, всех бедных. В результате в XIX веке новые христианские "миссионеры" пришли к бедным в городские трущобы и даже начали селиться в них.
Понятие "социальный работник" вошло в обиход в конце XIX - начале XX века. Но как самостоятельная профессия и академическая дисциплина социальная работа вполне утвердила себя лишь после Второй мировой войны. Идеи New Deal в Соединенных Штатах 30-х, государства всеобщего благоденствия (Welfare State) в Западной Европе 40-х, стали выражением признания права каждого человека - уже потому только, что он человек, иметь некий минимум достойного существования и превратили государство в гарант реализации этого права. Однако вскоре выяснилось, что для претворения подобной идеи в жизнь недостаточно хороших законов и соответствующих материальных ресурсов. Нужна также специальная система индивидуализированной помощи тем людям, которые по тем или иным причинам не вписываются в современное общество, оказываются за бортом. Правительственным циркуляром и государственным ассигнованиям на социальные нужды предстояло найти конкретного адресата, они должны были быть тонко подогнаны к запросам живых людей, а иногда существенно пересмотрены в свете практики. Эту-то функцию и взяли на себя социальные работники.
Характер профессиональной деятельности требует от социального работника знакомства с широким кругом вопросов, начиная с организации системы социального обеспечения в целом и соответствующего законодательства, элементов социологии и экономики, и заканчивая конкретными, то есть предполагающими знание прикладной психологии, приемами работы с "клиентами". Ядром социальной работы, получившей распространение на Западе, стал наработанный и обобщенный метод "работы с каждым конкретным случаем", впитавший в себя, с одной стороны, элементы разных научных дисциплин, в частности психотерапии, а с другой - опыт оказания помощи индивидам и семьям в кризисных ситуациях (8). Выбор форм действия вытекает здесь из определенной интерпретации целей и задач социальной работы. При этом основное внимание уделяется динамике данного общества, реакциям людей на жизненные трудности и особенностям взаимодействия индивидов со своим социальным окружением. Поскольку сфера деятельности социального работника обширна и не всегда может быть четко очерчена, подготовка будущих специалистов в этой области включает помимо академического компонента обязательную практику под руководством опытного наставника. Важное значение придается также формированию индивидуально-психологических черт, отвечающих требованиям профессии, а также выработке профессиональных навыков, среди которых можно назвать умение устанавливать контакты, вести переговоры, защищать интересы клиентов, сотрудничать с представителями смежных профессий, выступать формальным и неформальным лидером.
Идея "профессионализма", задающая соответствующую модель и стандарт поведения, оказала огромное влияние на всю организацию социальной работы - от низовой до глобальной, поскольку создала то идейное единство, которое характеризует профессиональную группу как некое "воображаемое сообщество" (9). Несмотря на разнообразие сфер специализации (разные категории клиентов, разные стили работы, разные теоретические подходы), во всех областях социальной работы определились некие общие особенности, которые позволяют считать этот род деятельности единой профессией, а не просто пестрым перечнем функций и организаций.
Развитие современного общества с присущими ему тенденциями к атомизации фрагментаризации и маргинализации порождает все более отчетливую потребность в специализированной деятельности по решению разнообразных "социальных проблем". Социальная работа как особая профессия со своим подходом к решению этих проблем и к подготовке будущих специалистов является своеобразным ответом на подобный запрос. Вместе с тем социальной работе присущи и некоторые особенности, обуславливающие противоречивость ее статуса. Сам характер тех проблем, с которыми она имеет дело, не позволяет предложить однозначных методов их эффективного решения. Любые же просчеты здесь особо заметны. Часто социальных работников превращают в козлов отпущения, на которых удобно сваливать вину семьи, общества и государства. Молодость профессии объясняет сравнительную непрочность ее позиций в академическом и административном мире. Попытки социальных работников найти объективные и научные способы решения человеческих проблем часто вызывают недоверие, ибо данная сфера рассматривается как личностная и бытовая. То, что социальная работа активно вторгается в традиционную сферу личной жизни, предлагая свой "профессионализм" как частичную замену неформальных межличностных контактов вроде родственной поддержки или дружеского совета, нередко также вызывает враждебную реакцию и раздражение. Обыденное сознание сопротивляется внедрению "научного подхода" в личную жизнь. А представители академической науки, наоборот, часто отказывают социальной работе в праве считаться полноценной научной дисциплиной из-за отсутствия автономной и должным образом развитой теоретической базы. Для многих это интуитивное искусство, а не наука, которую можно постичь.
Однако главная причина неоднозначности и противоречивости социальной работы как профессии кроется в ее глубокой зависимости от современного государства, в ее своеобразных симбиотических отношениях с ним. Многие социальные работники служат в различных государственных учреждениях, цели которых не всегда совпадают с ценностями профессии. Именно со стороны социальных работников порой исходит наиболее острая критика в адрес государственной политики. Идея государственной системы социального обеспечения чаще всего базируется лишь на признании равных прав каждого гражданина (или человека) на минимум благ и в этом смысле является универсалистской. В реальной же деятельности социальные работники исходят из признания многообразия индивидуальных потребностей. Позиция социальных работников как специалистов-профессионалов предполагает объективность и беспристрастность, однако, по роду деятельности постоянно сталкиваясь с человеческими страданиями, они редко остаются безучастными зрителями. Выступая часто от имени государства, они представляют центральную деперсонализированную власть, но при этом берут на себя и функцию выразителей интересов и защитников прав наименее защищенных слоев населения. Таким образом, профессия ловко раздваивается, становясь похожей на двуликого Януса.
Начиная с 60-х годов на Западе появилось немало представителей нового интеллектуального направления мысли, которые выступают с особо резкой критикой современных капитализма и государства. Они часто изображают социальную работу прислужницей эксплуататорского строя, которой поручен контроль за маргиналами. В таком понимании роль социального работника оказывается сродни роли полицейского или тюремного надзирателя, задача которых - сохранение господствующего порядка. Самым влиятельным представителем этого направления мысли стал в настоящее время Фуко. Продолжая линию, начатую Маркузе в 60-х годах и еще раньше Гофманом (10), Фуко заключил, что последние два столетия характеризовались беспрецедентным укреплением государственного аппарата, превращением его в ведущий механизм контроля за поведением людей, "которые огосударствляются" (11). Подобная интерпретация при всей своей научной значимости" превращает социальную работу просто в одно из щупалец гигантского спрута, именуемого "государством". На самом деле все гораздо сложнее. Социальные работники никогда не были лишь послушными исполнителями воли государства. Их профессиональные союзы, в отличие от других профсоюзов, часто берут на себя защиту интересов не только своих членов, но и своих "клиентов" (12). Социальные работники действительно выполняют функцию "мягкого" контроля за маргинализированными слоями населения, но одновременно выступают как их защитники, их рупор, а порой даже как прямые организаторы их активной борьбы за свои права. Более того, в современных условиях, когда в погоне за сенсацией средства массовой информации часто искажают суть социальных проблем, именно социальные работники оказываются владельцами более достоверной информации о масштабах социальных бедствий, маргинализации, неравенстве, угнетении, отчаянии. Эти знания потенциально обладают радикализирующей силой.

Наряду с концепцией профессионализма стержнем понятийной структуры социальной работы стала идея прав человека. Говоря шире, эта идея или философия стала двигателем и обоснованием политических реформ в наиболее реформаторский период человеческой истории. Понятие "права человека" в наше время чаще всего представляется чем-то естественным и вечным. На самом деле - это сравнительно недавнее изобретение. Впервые возникнув в Западной Европе и в США примерно два века назад, понятие это затем прочно укоренилось в коллективном сознании (13). Делались попытки подвести под эту идею некий абсолютный и/или научный фундамент, в чем, в частности, преуспели представители школы утилитаризма (14). Тем не менее идея прав человека остается именно философией, то есть системой логически связанных абстрактных принципов, категорий и ценностей. Нередко ее использовали для прикрытия интересов отдельных групп или как пропагандистский прием, но по сути даже в этом всегда содержалось нечто большее, чем демагогия. Ядро данной философии составляет набор утверждений о том, что каждый человек обладает абсолютным и очевидным правом на определенные блага, которые в не столь отдаленном прошлом были доступны как самопонятные привилегии и "свободы" лишь узким слоям европейского общества (15). Можно также сказать, что философия прав человека - это комплекс представлений о реальном и об идеальном устройствах общества, и о месте индивида в социуме. Идеалы философии прав человека претворялись в жизнь мирным или революционным путем реформаторами, стремившимися преобразовать общество в соответствии со своими моделями его улучшения. Эти модели неоднократно корректировались, поскольку сама реализация их вскрывала серьезные просчеты в первоначальных планах, после чего рождалась новая реформистская программа, а сами представления о правах человека подвергались коренному пересмотру. Вслед за этим начинался новый цикл реформ. Из истории мы знаем два таких цикла, и сейчас можно говорить о начале третьего. В соответствии с основной направленностью реформ эти циклы можно поэтапно обозначить как: гражданские права и политическое равенство, государство всеобщего благоденствия и социальная справедливость, индивидуальность и право выбора.
Зачатки идей, позднее оформившихся в философию прав человека, можно найти еще в Древней Греции и Риме. Действительно, именно в греческих городах-полисах зародилось представление о гражданстве, связанное с принципом прямой демократии, хотя это была, конечно, демократия для избранных. Мысли о принципиальном равенстве всех людей были высказаны первоначально римскими философами-стоиками (16). Однако в своем окончательном виде философия всеобщих гражданских прав - продукт XVII-XVIII веков, оказавшийся в центре всеобщего внимания после американской и французской революций, а также в результате развития английской парламентской либеральной традиции, наиболее ярким представителем которой был Дж. Локк. Ядром этой философии стало новое представление о природе человека и его месте в мире и, как следствие этого, о более разумном и совершенном устройстве общества и месте человека в нем. Такое общество должно было состоять из свободных граждан, а не рабов или верноподданных. На философском языке этики Канта это означало, что каждый человек должен рассматриваться как цель, а не как средство. Естественные права людей предполагали их равенство перед законом, что в дальнейшем было выражено конституционным принципом "один гражданин - один голос", основным критерием легитимности государственной власти (17).
В борьбе за новое общественное устройство сталкивались разные мнения о путях его достижения и о способах реализации гражданских прав, но практически все, реформаторы и революционеры, исходили из того, что краеугольным камнем нового общества должна стать индивидуальная свобода, закрепленная законом. Они также были едины в убеждении, что тем самым новое общество станет более гуманным и справедливым. Воля большинства, восторжествовав, породит новую форму правления и общественной организации, и интересы бедного большинства населения возобладают над интересами привилегированных меньшинств. Равенство политических прав, закрепленное в конституции, естественным путем приведет также к искоренению социальных пороков; свобода и равенство приведут к братству. Недаром "конституционализм" выступал синонимом реформирования старого режима (18).
Философия гражданских прав XVII-XVIII веков во главу угла ставила равенство людей перед законом. Однако практическая реализация подобных программ вскоре выявила и их слабые места. Пример Америки и Франции показал, что республиканская форма правления, гарантирующая равенство политических и юридических прав, сама по себе не приводит к фактическому равенству граждан. Более того, разрушение старой системы взаимосвязей лишало многих людей прежних традиционных форм социальной защиты и умножало нищету. Поляризация общества по имущественному признаку усиливалась. Начало промышленной революции и формирование рабочего класса сопровождались резким ухудшением условий существования и разрастанием нового мира - мира городских трущоб, бедняков, пьянства и проституции. Беды социального дна не могли не привлечь внимания наиболее чутких и честных представителей интеллигенции (19). Пламенный революционер конца XVII века - Томас Пейн - еще верил, что всеобщее избирательное право, гарантированное конституцией, решит все социальные проблемы. Крупнейший теоретик либерализма XVIII века Дж. Ст. Милл в конце жизни приблизился к социалистическим взглядам. Суть новой фазы в развитии философии гражданских прав и нового направления вытекающих из нее реформ хорошо выражена в названии партии, ставшей их главным проводником, - Социал-демократическая Партия Германии (20). Сторонники этой партии были приверженцами демократии в том виде, в каком она мыслилась конституционалистами. К этому они добавили свое понимание необходимых социальных реформ. В условиях индустриального общества они рассматривали себя как партию рабочего класса, ибо ожидали превращения этого класса в самую многочисленную и представительную группу населения. Правда, социал-демократические идеи имели широкое хождение также среди мелких ремесленников и интеллигенции, а порой даже среди крестьян и представителей радикальной буржуазии. В полной мере новая идеология прав человека, включавшая в себя мысль о необходимости социальных реформ, была сформулирована Вторым Интернационалом, в котором тон задавали немецкие социал-демократы. Мощное влияние Маркса привело к определению общей цели как социальной революции, но Каутский в своей работе "На другой день после социальной революции" нарисовал более четкую линию ожидаемого курса (21). По его мнению, медленный, но неуклонный процесс развития производственных сил, рост рядов рабочего класса и его социалистической сознательности приведет к "качественному скачку", когда государство в руках рабочего класса и его партии превратится в инструмент для осуществления социальных реформ.
Таким образом, представление о правах человека расширяется, охватывая помимо гражданского также и "социальный" аспект. Цивилизованное общество обязано обеспечить всем своим членам некий минимум благосостояния и стабильности в условиях быстрой индустриализации и урбанизации. Это предполагает развитие системы пенсионного обеспечения, проведения мероприятий по борьбе с безработицей, выплату пособий для безработных, жилищное обеспечение, общедоступность здравоохранения и образования (22).
Характерно, что в тот же период "социальные проекты" появились в политических программах даже противников социализма. В известной мере это происходило под влиянием соревнования с социалистами. Но, по-видимому, данная тенденция отражала не просто политическую конъюнктуру, а "дух времени". Многие из этих представлений о целях и методах преобразования общества носили универсальный характер. Радикалы социалистического движения связывали реформы с переходом власти в руки самих производителей, т.е. с преодолением того, что Маркс назвал "отчуждением пролетариата". Бисмарк от имени правых ратовал за близкие по духу реформы сверху и государственный патернализм как способ укрепления империи. Представители радикального крыла либерализма от Ллойд Джорджа до Рузвельта предлагали свои варианты подобного решения проблемы (23). Даже Черчилль высказывался в поддержку реформ, утверждая, что Англии "не мешало бы заимствовать изрядную долю бисмаркианства" (24). Главное различие заключалось в следующем: по мнению социалистов, даже таких умеренных, как английский премьер-министр Эттли, социальные реформы - это часть процесса радикальной трансформации капитализма и перераспределения общественного богатства путем широкой национализации средств производства; по мнению их политических противников, капитализм вполне жизнеспособен и позитивен, но нуждается в некоторых коррекционных и сдерживающих механизмах, в частности в активной социальной политике. При этом само определение потребностей и прав человека, а также представления о механизмах их удовлетворения и соблюдения оказывались более или менее сходными, несмотря на идеологические различия в остальном. Инструментом реализации глобальной социальной политики должны были стать государство и его органы на всех уровнях - от центральных до местных.
Революция 1917 года в России и создание СССР привели к расколу социалистического движения на два крыла - социал-демократическое и коммунистическое, что означало также размежевание по вопросу интерпретации прав человека. Социал-демократы рассматривали социальные права как дальнейшее развитие гражданских прав на пути к социалистическому обществу, т.е. как цель следующего этапа реформ. Большевики считали идею гражданских прав буржуазным трюком и призывали полностью ее отбросить (25). Большевистская альтернатива - "диктатура пролетариата" - быстро стала синонимом полицейского государства, подавляющего любое инакомыслие. Советское государство, сросшееся с коммунистической партией, сделалось ее реальным воплощением. Тем не менее, несмотря на идеологические и политические разногласия, принципиальный подход к определению социальных прав граждан во время болезни и старости, в вопросах доступного жилья, бесплатного образования и медицинского обслуживания, во всех случаях оставался сходным.
Подобное понимание идеи гражданских прав сложилось к концу Второй мировой войны в Швеции и в Англии, а вскоре распространилось и на другие страны Западной Европы. В Великобритании такая система получила название социального государства или государства всеобщего благоденствия (Welfare State). По замыслу авторов (в Великобритании это был Беверидж), система была призвана искоренить все формы социального неблагополучия: болезни, безработицу, нужду, неграмотность, бытовую неустроенность. В те же годы в США под нажимом президента Рузвельта был принят закон об экономических правах, где говорилось о "свободе от нужды", связанной со "свободой от страха". Тут необходимо сделать два замечания. Во-первых, курс на создание государства всеобщего благоденствия в Англии был поддержан всеми главными политическими силами страны. Достаточно вспомнить, что соответствующее законодательство было подготовлено членом либеральной партии для правительства, в котором большинство постов занимали консерваторы, а реализовано оно было лейбористами. Хотя лейбористская партия всегда рассматривала эту социальную программу как характерную часть своей идеологической платформы, вплоть до конца 70-х годов ни одно из последующих консервативных правительств не посягнуло на нее. Во-вторых, если мы сравним советскую конституцию с докладом Бевериджа и анализом политики полной занятости, который сделал в Англии Кейнс, а также с законами, принятыми во времена "Нового курса" Рузвельта, мы обнаружим в исходных посылках, принимаемых как самопонятные, много общего. Это были не просто пропагандистские лозунги. К середине XX века и в СССР, и на Западе осуществлялись государственные программы образования, здравоохранения и пенсионного обеспечения, которые были реальны, всеобщи, финансировались из бюджета государства и определялись как часть гражданских прав.
И вновь победа стратегии реформ, их проведение в жизнь вскрыли слабые их стороны. Нужно сказать, что поддерживавший социальные государства Запада затяжной экономический бум 50-х и 60-х годов, совпавший с восходящей фазой мирового экономического цикла, во многом основывался на варварском обращении с естественными ресурсами планеты. Демографические сдвиги и хроническая безработица в сочетании с бюрократизацией системы социального государства делали последнюю все более дорогостоящей, а вера в безграничные запасы ресурсов, питавшая прежний оптимизм, не оправдывалась. Опыт поколений, пользовавшихся плодами государственного "вэлферизма" и государственного социализма, показал также, что, несмотря на все усилия и значительные расходы, большинство важнейших "социальных проблем" не поддалось искоренению.
Интересно то, что по обе стороны главного политического водораздела послевоенной эпохи приходилось решать во многом аналогичные проблемы. Как и на Западе, средств на социальные программы в СССР хронически не хватало. И там и здесь продолжали существовать бедность, преступность, социальная напряженность. Разросшееся государство оказывалось не способно решить эти проблемы. Оно или закрывало на них глаза, или прибегало к цензуре и арестам критиков (26). Официальная цель - догнать и перегнать Запад по уровню жизни населения, провозглашенная Сталиным и подхваченная Хрущевым, делала реальную неспособность советской системы выполнить эти обещания особенно наглядной.
Важно отметить, что углублявшийся кризис как Запада, так и Востока (Юг, то есть так называемые "развивающиеся страны", требует специального анализа) был обусловлен не только экономической динамикой. Он с очевидностью демонстрировал несостоятельность планов искоренения социальных язв с помощью широкомасштабных и общих государственных программ, особенно когда дело касалось разного рода "маргиналов" и "меньшинств" (27). В современном мире, который становится все более разнообразным, но одновременно и более открытым, "меньшинства" как таковые в сумме постепенно превращаются в большинство. Путь, который ранее представлялся магистральным и прямо ведущим в светлое будущее, делается все менее ясным. Универсальные рецепты вызывают все большее недоверие. Государство, прежде воспринимавшееся как главный инструмент их реализации, все чаще оказывается главным препятствием на пути достижения свободы, равенства и братства - идеалов, которые вдохновляли борцов за права человека, как эволюционистов, так и революционеров.
Новый этап коллективного мышления и третий цикл философии прав человека - это реакция на универсализм и огосударствленность старой системы, то есть на те ее качества, которые сковывают свободу индивидуального выбора, мешают видеть конкретные проблемы живых людей, реальные проблемы "меньшинств". Все прежние системы, даже создававшиеся из лучших побуждений, в современном мире постепенно превратились в диктатуру экспертов и бюрократов, поскольку всегда покоились на убеждении, что эксперты могут дать точный прогноз, предложить оптимальные решения, и тогда путем принятия мудрых законов и постановлений можно будет в совершенстве отрегулировать все стороны жизнедеятельности общества. Утопичность подобных взглядов становится все более очевидной. Недоверие вызывает также сама идея абсолютного прогресса, понимаемого как одностороннее движение вперед и вверх, ко все большей рациональности и универсальности (28). Параллельный экономический и социальный кризис в развитых капиталистических странах и развал СССР, обострение глобальных экологических проблем, а также тот факт, что ученые не смогли предвидеть такого развития событий, - все это стимулировало критический пересмотр общепринятых взглядов. Широкое наступление идеологии "новых правых" привело к свертыванию "государства всеобщего благоденствия", всеобщего права на бесплатное социальное обеспечение при одновременном резком сокращении ассигнований на социальные нужды и принятии курса на частичную приватизацию социальных служб. Снова, как и полвека назад и ранее, когда идея государства всеобщего благоденствия активно пробивала себе дорогу, разные партии и движения выступили на редкость единодушно. Но теперь были влиятельные партии левого толка, которые в этом вопросе взяли на вооружение идеологические установки своих политических противников.

Выше мы попытались проанализировать социальную работу как профессию и научную дисциплину в контексте эволюции важнейших мировоззренческих понятий "нового времени" - периода длиной в два с половиной столетия. В заключение логично будет рассмотреть ее связи с влиятельнейшими идейными течениями последних лет, т.е. конца XX века - с постмодернизмом, а также современными политическими доктринами "новых правых" и "новых левых". Разумеется, данная тема более чем обширна, так что вашему вниманию мы предложим только своего рода введение, раскрывающее некоторые совпадения и конфликты понятий и установок.

Постмодернизм сложился во влиятельную силу как новая интерпретация общества и знания. Он резко критиковал традиционную академическую науку, провозглашал новую стадию культурного развития и предлагал альтернативную концепцию природы межличностных отношений и в особенности языка (29). Для него характерно отрицание как "эссенциализма" глобальных и универсалистских моделей общества, так и "всеобщих текстов" понятийных систем, а в особенности сомнение в возможности рациональной системной интерпретации человеческой истории. Последняя рассматривается как нечто фрагментарное, изменчивое и полиморфное. Идеи детерминизма (особенно экономического) a priori отрицаются, а в центре внимания оказываются "маргиналы", люди, оказавшиеся в меньшинстве, в состоянии неопределенности и перед необходимостью выбора. Постмодернизм представляет собой, по сути, интеллектуальную реакцию на новый этап трансформации индустриального общества, характеризующийся глобализацией и информатизацией. В этом же ключе можно рассматривать работы таких критиков теории модернизации, как Иван Иллич и Вольфганг Закс (30), опровержение исторической неизменности всеобщих принципов рынка у Поляньи и его более поздних последователей (31), идеологии "новых движений" типа "Гринписа" и защитников прав коренного населения разных материков.

Социальная работа как профессия, то есть синтез практической деятельности и теории, всегда была чем-то близка тому, что мы сегодня именуем постмодернизмом, а можем назвать и словами Зигмунда Баумана "предчувствием постмодернизма". Она всегда признавала необходимость учета в рамках универсальных социальных программ индивидуальных особенностей своих "клиентов". В силу того что социальным работникам чаще всего приходится иметь дело с определенным контингентом, они уделяют особое внимание таким сторонам человеческой жизни, которые приводят к психологической неустойчивости, отклонениям от нормы, маргинализации, отсутствию правопорядка и отчуждению. Обучение социальных работников было также по духу "постмодернистским". Достаточно отметить такие моменты, как несколько скептическое отношение к общим теориям поведения человека, признание информации основой человеческой и профессиональной деятельности, особое внимание к этической и эмоциональной компонентам социальной действительности. Еще задолго до того, как они вошли в моду в академических кругах, выражения типа "анализ дискурса", при всей своей абстрактности, были вполне понятны социальным работникам, которым постоянно приходилось иметь дело с интерпретацией высказываний "клиентов", а также текстов различных официальных и неофициальных документов. В историческом плане можно усмотреть общие корни этих форм аналитического мышления в теориях социальной фрагментации Г. Зиммеля и М. Вебера, а шире - в неокантианской и антипозитивистской философских традициях начала века (32).

В профессиональных и академических кругах широко распространено мнение, что как профессия социальная работа обязана быть политически нейтральной, что принципы гуманизма и научности требуют от нее полной и отвлеченной объективности. Анализ третьей фазы развития философии прав человека и связанных с ней политических сил показывает, что в действительности дело обстоит гораздо сложнее. Не являясь орудием или лозунгом какой-либо политической партии, социальная работа тем не менее оказалась напрямую связана с политикой третьего цикла философии прав человека.

Призыв к индивидуализации стал знаменем идеологов политического течения, которое получило название "новые правые". Он был выдвинут как альтернатива социал-демократической ("либеральной" на американском политическом языке) системе ценностей, господствовавшей в течение более чем полувека. Исторический парадокс заключается в том, что первые крупные выступления против усиления бюрократического государственного аппарата, приводящего к подавлению и "отчуждению" индивида, вдохновлялись главным образом лозунгами левых. Идеология так называемых "новых левых" 50-60-х годов нашла свое выражение, в частности, в мощных демонстрациях молодежи Праги и Парижа в 1968 году, студенческих волнениях в английских и американских университетах, в маршах протеста против войны во Вьетнаме, в создании поселений-коммун (33). Она взяла на вооружение взгляды, высказанные в работах современников - Миллса, Маркузе, Лэнга, Томсона, Свизи, а также почерпнутые из нового прочтения классиков прошлого - раннего Маркса, Вебера, Зиммеля и других. Острие критики было направлено против государства, понимаемого как универсальный инструмент и воплощение легитимности, а также против его претензий на роль верховной инстанции, которая ведает удовлетворением потребностей людей и определяет, кто из них этого действительно заслуживает. "Новые левые" отстаивали право людей самим определять свои потребности и создавать социальные механизмы их удовлетворения. В этом смысле требования французских или американских студентов были близки тем, что выдвигались в Праге сторонниками "социализма с человеческим лицом" и многими из российских диссидентов (34). Главным компонентом идеологии "новых левых" стала защита прав меньшинств и маргиналов - и в первую очередь права принадлежать к меньшинству или маргинальной группе и не подвергаться в связи с этим дискриминации, стигматизации или забвению. Экологические соображения и представления о связи экологии со структурой дискриминации также нашли здесь свое отражение. В систему таких воззрений вписывалась и широкая поддержка социалистов Третьего мира: Вьетнама, Кубы, Никарагуа. В этом смысле возникшее движение можно было бы назвать красно-зеленым (35).

Власть имущие решительно и эффективно ответили на брошенный им вызов 1968 года - советские танки вошли в Прагу, тень французских танковых дивизий, стоявших в Германии нависла над Парижем, в Белграде полиция жестоко разогнала демонстрантов, а в США национальная гвардия открыла огонь по студентам Кентского университета. На Западе, вполне в духе его политических традиций, за этим последовали определенные политические компромиссы: так вскоре была закончена война во Вьетнаме, оказывавшая серьезное дестабилизирующее влияние на политическую жизнь. Не меньшее значение имела и реакция официальной оппозиции "старых" левых на Западе. Французские коммунисты сделали все возможное, чтобы направить недовольство парижской молодежи в приемлемое для себя русло, отвергая призывы к принципиально новым целям. На Востоке коммунистические режимы, как всегда, ответили привычными репрессиями: арестами, ссылками, заключением в психиатрические больницы. Поражение "новых левых" в 1968 году и попытка официальной левой оппозиции отмежеваться от их требований привели к ситуации, когда инициатива перешла к правым радикалам. Это вызвало также падение авторитета "старых" левых, в особенности коммунистов Западной Европы. "Новые правые" воспользовались ростом антигосударственных настроений и сомнений в эффективности решения социальных проблем посредством крупных государственных программ, и быстро завоевали идейный и моральный авторитет, предлагая свой вариант социальной политики, нацеленный на увеличение свободы наиболее активной части населения. В качестве механизмов либерализации и стимулирования экономического роста здесь предлагались "свободный рынок", приватизация и политика радикального монетаризма.

Первоначально "новые правые" взяли на вооружение идеи классического либерализма, который в XVII-XVIII веках бросал вызов "старому режиму". Современное "тоталитарное" государство - новый Левиафан - стало главным объектом их критики. Ведущими идеологами этого течения выступили Хайек и Поппер, эмигранты-ученые, еще хранившие личные воспоминания о нацизме (36). Вначале их высказывания о том, что государственная система социального обеспечения едва ли способна гарантировать в полном объеме права и нужды человека, звучали "гласом вопиющего в пустыне". Но будучи подхвачены официальной идеологией тэтчеризма и рейганизма, эти идеи стали движущей силой новой "революции сверху" и до сих пор официально остаются тем идеологическим ориентиром, который определяет политику правительств и Международного валютного фонда.

В качестве лучшего способа утверждения права индивидуального выбора предлагалось создание благоприятных условий для частного капитала. Развал советского блока служил доказательством утопичности идей социализма, а равно и "государства всеобщего благоденствия". Естественно, планы широкомасштабной приватизации в основном отвечали интересам новых капиталистов, более похожих на спекулянтов. Но и у остального населения они не вызвали особых возражений, поскольку к тому времени деятельность национализированных отраслей промышленности и "социальных" министерств, оказавшихся забюрократизированными, вызывала достаточное недовольство. В силу этого требования децентрализации и разгосударствления встретили широкое одобрение. Однако дух и методы новых реформ все более расходились с формальной идеологией либерализма прошлого. Беспрестанные вмешательства сверху, со стороны государственных бюрократических структур, всеобщая нестабильность, бесконечные перемены, свершающиеся по административным указам, - все это вряд ли снискало бы одобрение Адама Смита или Хайека. В то же время неконтролируемый рынок вел ко все ускоряющейся экономической поляризации, повлекшей за собой такие социальные последствия, как увеличение преступности и нищенства. Государство ответило своим испытанным способом - применением силы. Такая стратегия была вполне официальной и нашла поддержку в особенности среди тех, кто опасался беспорядков, не понимая их социальных причин. Того обстоятельства, что репрессивные методы противоречат официальным либеральным принципам, старались не замечать. Рост могущества государственной машины в сочетании с всесилием транснациональных корпораций - вот что стояло все чаще за разговорами о разгосударствлении и децентрализации (37).

Итак, во многих отношениях "новые правые" представляют собой антипод "старых" правых, которые были истинными консерваторами, то есть сторонниками стабильности, патернализма, традиционных социальных институтов. "Новым правым" чужды также и моральные идеалы классического либерализма. Человечество для них - в первую очередь вечный, универсальный и оптимальным образом сформированный рынок. При таком подходе любая организация служит для манипулирования людьми, отдельный человек воспринимается как винтик большой машины и всякие моральные соображения отпадают. Общество рассматривается как деперсонализированный рынок, а абсолютным и единственным мотивом деятельности людей признается экономический эгоизм - стремление к извлечению максимальной личной прибыли. Все остальное квалифицируется как утопизм или консерватизм. По мере того как их знаменем становился рыночный радикализм, сам термин "консерватизм" превращался для "новых правых" в бранный. Отрицательная реакция гуманных профессий на голый менеджеризм интерпретировалась в том же ключе, а бедность рассматривалась как результат лени, неумения и нежелания работать. Предлагались все более жесткие меры контроля за претендентами на общественную помощь. Вместо всеобщего права граждан на социальное обеспечение опять выдвигались критерии для определения "достойных". Социальные реформы стали синонимом "горького лекарства", которое должно пойти "им" на пользу, при этом под "ними" подразумевалось все население с низким доходом - и внутри страны, и интернационально.

Когда шум и пыль, поднятые крахом коммунизма в Восточной Европе, осели и событие это перестали интерпретировать в духе "конца истории" (38), стало ясно, что между политическими идеологиями правого и левого толка существует фундаментальное противоречие. Постепенно начинает оформляться новый левый лагерь, дистанцировавшийся от "старых" левых, целью которых было создание государства, где руководящая роль принадлежала бы пролетариату (на деле подобная мифология быстро вырождалась в бюрократический тоталитаризм). "Новые левые" 50-х и 60-х годов призывали "чуму на оба дома" двух сверхдержав и возродили идеи освобождения человека как человека, провозглашенные еще в XVIII веке (39). Новых "новых левых" роднит с ними критический настрой, но идеология их складывалась по контрасту и под влиянием доминировавшей на протяжении последнего десятилетия идеологии "новых правых".

Современная левая критика взглядов правых направлена главным образом против утверждения (предлагаемого как реализм и рационализм), что единственными движущими силами общественного развития являются рыночные отношения, погоня за прибылью и эффективный менеджмент. В противовес этому левые выдвигают в качестве столь же важного базиса человеческой деятельности альтруизм и солидарность. Из общности интересов рождается спонтанный внегосударственный коллективизм, который выступает единственным надежным гарантом индивидуальной свободы. Внутренние споры новых "новых левых" касаются в осночном конкретной природы этой общности. Некоторые современные идеологи понимают "общность" прежде всего как общность территориально-производственную (общины или кооперативы). Еще чаще естественную основу для объединения людей видят в желании защититься от существующей в обществе дискриминации по признакам расы или пола. Именно поэтому требование "позитивной дискриминации", т.е. привилегий слабым, становится главным в политической стратегии новых "новых левых". Позаимствовав некоторые либеральные, социалистические и народнические идеи прошлого, новые "новые левые" соединили их с призывами к радикальной демократизации общества и освобождению таким образом индивида от диктата ккк голого рынка, так и "государства всеобщего благоденствия". В качестве важного условия раскрепощения людей и демократизации (или ре-демократизации) они выдвигают также требование свободы доступа к информации (40).

Подобная точка зрения связывает социальные проблемы с разрешением моральных дилемм, возникающих при принятии политических решений и заключающихся в том, что стремление к максимальному увеличению доходов вступает в противоречие с требованиями экологии или эстетики; а люди как объект эффективного менеджмента противопоставляются тем же людям, взятым как субъект исторического процесса. В такого рода анализе центральное место отводится также вопросам развития человеческой личности и защиты человеческого достоинства. Принципиальные различия взглядов правых и левых можно легко проследить, если прислушаться к их взаимной критике. Современные правые оценивают платформу левых как утопизм, рядящийся в одежды социологии или социальной этики. В глазах современных левых воззрения их политических оппонентов предстают попыткой привилегированных слоев общества оправдать свой беззастенчивый эгоизм ссылками на законы экономики и на принципы эффективного управления.

Социальные работники не были готовы к новому повороту политической и культурной истории. Их понимание профессионализма требовало отказа от участия в прямых политических конфронтациях, однако же они оказались втянутыми в водоворот политических дебатов. С одной стороны, ясно обозначилось их неприятие государственной политики, воплощавшей идеологию "новых правых". С другой - они чувствовали необходимость определить свое отношение к постмодернизму и идеологиям левых. И мы можем проследить как известное сходство, так и различия этих трех идейных структур, оказавшихся в одном культурном пространстве современного мира.

Ресурсы, которыми располагают социальные работники, зависят не только от общей экономической ситуации, но также и от идеологических и политических принципов распределения общественных средств. В этом смысле в последнее десятилетие ситуация складывалась особенно неблагоприятно: денег на социальную работу выделялось явно недостаточно и одновременно все более ужесточалась система отчетности, хотя четких оценочных критериев не существовало и сами требования постоянно менялись. В силу этого присущие социальной работе как профессии и научной дисциплине противоречия проявились особенно ярко.

Позиция "новых правых", во всяком случае на уровне деклараций, была близка социальным работникам постольку, поскольку она подвергала критике универсалистский подход к системе социального обслуживания и утверждала бесконечное разнообразие возможных типов "нуждающихся". Делая упор на раскрытие потенциала личности и подчеркивая роль семьи, "новые правые" рассматривают социальную работу как одно из основных направлений своей деятельности. Но уверенность "новых правых" в том, что свободная игра сил рынка способна сама собой решить главные социальные проблемы, и вытекающее отсюда враждебное отношение к финансированию социальных программ из общественных фондов идут вразрез с тем, с чем на практике сталкиваются социальные работники.

То же касается и технократизма, который "новые правые" Запада выдвинули в качестве основного принципа организации всех аспектов жизни общества. Как писал один из современных авторов, "технократизм интересуется исключительно достижением целей, сформулированных внутри организации или теми, кто ее контролирует; он контролирует и контролируем...", и поэтому для устанавливаемых им правил игры "нет аналогов в профессиональной этике, какую ни возьми профессию" (41). Подобная установка противоречит целям социальной работы, направленной на реабилитацию, преимущественную помощь социально незащищенным и требующей уважительного отношения к "клиентам" и отношения к ним как к "субъектам".

Хотя сами социальные работники часто оказывались политически наивными, многие современные идеологи и политики правого толка быстро квалифицировали представителей этой профессии как потенциально враждебную силу ("консервативную" на языке радикальных сторонников рынка, для которых единственным мерилом "прогресса" выступает степень приватизации). С точки зрения экономической модели, в которой любые государственные формы производства и обслуживания как таковые являются нерентабельными и сугубо потребляющими, а эффективно лишь частное производство, социальная работа - это прежде всего обуза для национальной экономики. К тому же социальные работники все время затрагивают этические проблемы и напоминают о масштабах обнищания в современном обществе. Следовательно, за ними нужен постоянный контроль, как, впрочем, и за другими профессионалами, которые видятся "новым правым" потенциальными участниками некоего "заговора против непрофессионалов". Над профессионалами должны стоять менеджеры, а сама профессиональная деятельность должна быть строго регламентирована. К всему этому надо прибавить также программы перехода социального обслуживания на коммерческую основу (42). Эти тенденции постепенно вылились в угрозу существованию профессии социального работника как таковой. На Западе уже намечаются планы депрофессионализации социальной работы, в процессе которой социальная работа постепенно будет передаваться в руки бюрократов и клерков, обезличиваясь и формализуясь.

Что же касается постмодернизма, то, как сказано выше, социальным работникам во многом близок характерный для него стиль мышления (43). Их не нужно убеждать в том, что люди по-разному интерпретируют окружающую действительность, наполняя ее субъективным смыслом. Однако профессия эта возводит в ранг абсолютного одно важное и всеобщее право человека - право на некий минимальный уровень благосостояния, гарантированный обществом и/или современным государством. Зная по опыту, что помощь людям - дело тонкое и не терпящее грубой стандартизации, поскольку люди очень по-разному реагируют на внешне сходные обстоятельства, социальные работники тем не менее в массе своей рассматривают практический альтруизм как универсальный принцип, без которого трудно представить себе эффективное взаимодействие людей. Верность этому взгляду определяла позицию социальных работников при столкновении со сложной и противоречивой социальной реальностью, зыбкость которой постмодернизм склонен возводить в абсолют.

И наконец, обратившись к ключевым установкам левого края современного политического спектра Запада (которые, правда, все еще находятся в стадии формирования), мы можем увидеть у них немало общего с базовыми ценностями социальной работы, такими, как защита обездоленных, внимание к проблемам меньшинств, борьба с проявлениями дискриминации и т.д. Современная тенденция готовить будущих социальных работников не только к работе с частными случаями, но и к работе в социальной микросреде - т.н. "коммунальной социальной работе", еще больше сближает эту профессию с левыми политическими течениями. Но, с другой стороны, профессионализм включает в себя принцип научной объективности и непредвзятости, а также идею асимметричности отношений с клиентом. Профессионал всегда сохраняет известную дистанцию, стремится к самоустранению, ибо только тогда достигаются полная реабилитация и нормализация. Кроме того, практические усилия социальных работников адресованы не столько некоей обобщенной категории населения, классу или "меньшинству", сколько конкретным индивидам и семьям (44).

В условиях хронической административной и финансовой нестабильности современного государства и всех его структур будущее социальной работы, ее жизнеспособность как особой профессии и научной дисциплины зависят от способности отстаивать право на собственное видение проблем, на организационную самостоятельность, на общественное финансирование, на специфическую функцию в обществе и на специфическую же подготовку кадров. В условиях постоянного государственного давления "сверху", часто при безразличии или даже враждебности общества в целом, раз за разом возникает вопрос о выживании социальной работы как профессии. С учетом этого представляется особенно важным определить основополагающие принципы и указать место социальной работы в общекультурном контексте.

В нашу эпоху мощного влияния идеологии "новых правых", представляем как реализм - иногда горький, но единственно приемлемый, - социальная работа как таковая продолжает отстаивать необходимость комплексной социальной политики, ориентирующейся в первую очередь на индивидуализированную поддержку нуждающихся в помощи. Социальная работа сохраняет верность идеям прав человека и профессионализма, воспринимая себя как современное их воплощение. Как и другие гуманные профессии, она ориентируется на общечеловеческие ценности и поэтому часто выступает в роли критика, подвергающего сомнению правильность существующего порядка вещей. Чтобы подчеркнуть этот гуманистический и антибюрократический заряд, мы должны обратиться к клятве Гиппократа - моральному кодексу одной из самых гуманных профессий, которая исторически была первой, осознавшей себя в качестве таковой. Приведем основные положения этой клятвы в современном изложении, опуская ее чисто медицинские элементы (45):

Я торжественно обещаю посвятить свою жизнь служению человечеству.

Я с должным уважением и благодарностью буду относиться к своим учителям.

Я буду ответственно и с достоинством выполнять свои профессиональные обязанности.

Интересы моих пациентов будут для меня превыше всего.

Я обещаю хранить профессиональную тайну.

Я буду всемерно способствовать поддержанию престижа профессии.

Я буду по-братски относиться к своим коллегам.

Я не позволю, чтобы какие-либо соображения религиозного, национального, расового, политического и социального характера повлияли на выполнение моего профессионального долга.

Ничто не сможет принудить меня использовать свои знания во вред людям.

Я добровольно и сознательно клянусь с честью выполнять эти торжественные обязательства.

Москва, апрель 1997
Источник: Русский журнал