Пока в Чечне продолжается кровопролитие, усилия честных
людей сосредоточены на том, как его прекратить, думать о
чем-либо другом сейчас как-то не с руки. И все же следует
постепенно подбираться к ответам на главные вопросы - что же
все-таки произошло, какова, если хотите, идеология правительственной авантюры в Чечне и есть ли реальные возможности искючить подобные варварские фокусы в будущем? Представляется,
что причины и механизм возникновения военного пожара - все в
том же административно-командном всевластии, в том же государственном фетишизме, под знаком которого страна жила долгие
годы.
* * *
У сторонников ракетно-бомбового решения чеченской головоломки, включая президента, на все есть один ответ: "Интересы государства", "воля государства", "защита государства"... Так, например, Владимир Шумейко был с самого начала
откровенней: "В конце концов, речь идет о сильном государстве, таком государстве, с которым бы считались". Мы слышим в
данном случае речь не мальчика, но государственного мужа, и
эта простая мысль является движущей пружиной авантюры в Чечне.
Вопреки стойкому предрассудку россиян, будто коллективное начальство (то есть государство) и есть Отечество, государство, между тем, вовсе не тождественно обществу. Государство вырастает из общества, но, увы, обслуживая какие-то его
потребности, как правило, обособляется от общества и в лице
исполнительной власти стремится господствовать над ним.
Наступая на общество, государство "перерабатывает" общественную жизнь в функционирование бюрократических структур,
строит из материалов общества свое аппаратное тело. В результате подобной "ассимиляции" энергия общественного развития превращается в процветание чиновников. В известной мере государство всегда паразитирует на общественном организме. В соответствии со своими эгоистическими целями оно искусственно
создает в общественной жизни фальшивые обстоятельства. Для
государства истинно только то, что выгодно. Тот, кто хорошо
устроился под крышей государства, всегда доказывает, что полезное государству полезно всем гражданам. Но это не так.
Пожилой полковник МВД, чье мнение о чеченских событиях
решило как-то выяснить на улице телевидение, вспомнил о "колесе истории", которое, когда повернется, все сотрет из памяти россиян - и смерть, и кровь, и надругательства над конкретными людьми, а останется только "великая целая страна".
Вот мы и опять фигурируем в качестве навоза истории. Исповедуя культ государства, этот человек откровенно сообщил: "Так
воспитан". Очевидно, так же воспитаны лица, имеющие в стране
власть.
Кремлевские силовики клянутся, что защищают в Чечне основные права и свободы граждан. Но основное право - это право
на жизнь, а основная свобода - свобода распоряжаться своей жизнью. Спрашивается, сколько же крови надо пролить, сколько
раз нарушить право на жизнь, чтобы наконец войти в царство
полного соблюдения прав человека?
Всё юридическое словоблудие ("легитимность - нелегитимность" режима Дудаева, "конституционный порядок", "целостность" и т.п.) в устах московских чиновников выглядит кощунственно в момент, когда льется кровь и каждую минуту насильственно прерываются человеческие жизни. В сталинское время человек по конституции тоже наделялся некими правами, но при
этом лишался жизни. Права человека есть, а самого человека -
нет.
Присутствующий на похоронах полковника Алексеенко, одного из первых погибших в чеченских сражениях, генерал сказал:
"Простите нас, что мы живы, а его нет". Президент, наоборот,
выразил полное удовольствие по поводу первых итогов войны,
которая "закруглилась" ничем иным как тысячами жертв.
Так же устроены государственные мозги у основного активиста карательной акции в Чечне вице-премьера Егорова. Он, по
его словам, вновь и вновь убеждается в правильности выданнойЧечне военной порки: "Иначе бы мы потеряли миллион граждан
России".
И никак этот стратег не увидит разницу между миллионом
потерянных для унитарного государства (хотя и не для демократической федерации) граждан, но здравствующих людей и тысячами потерявших не какое-то гражданство, а свои человеческие
жизни.
Судя по телевизионному выступлению президента о положении в Чечне, глава государства от своей приверженности силовому "общению" с этой республикой в принципе отступать не намерен. Не существует больше надежд на то, что президент поймет: российские граждане протестуют не против права государства применять насилие вообще, а против безответственного использования этого права и длительного уклонения российских
властей от мирных путей решения чеченской проблемы.
Упрямство президента дополняется упрямством правительства. Единственное, в чем счел возможным упрекнуть свое правительство Виктор Черномырдин, так это в том, что крутые меры в
Чечне должны были быть приняты гораздо раньше: "Мы на несколько лет опоздали".
Таким образом, премьер еще раз одобрил военные действия
по существу. Между тем, и теперь, и три года назад подобные
действия следует считать не только ошибочными, но и преступными. Безответственные действия правительства РФ сегодня являются продолжением и завершением его безответственного бездействия в прошлом. Это длительное бездействие показывает,
что предпочтительной формой решения чеченской проблемы с самого начала мыслилось вооруженное насилие.
Вина правительства в том и состоит, что оно не только не
сумело найти других путей решения проблемы, кроме военного,
но особенно и не искало их. Эти политики - не опоздавшие, они
- прогульщики. Строго говоря, они саботажники. Ведь уже не
раз было замечено - там, где действует армия, бездействуют
все остальные государственные институты.
Лишь несколько штрихов к этой истории.
В начале 1992 г. сам президент Ельцин публично заявил,
что решение проблемы Чечни, не подписавшей Федеративный договор, он видит в дополнительных трех-четырех пунктах к Федеративному договору, которые предстоит обсудить на встречах делегаций сторон. Где же эти пункты (и эти встречи), посредством которых и чеченское руководство надеялось легитимизировать взаимоотношения с Москвой "не по вертикали, а по горизонтали"?
На последнем этапе переговоров, напомним, российская
сторона выдвигала в качестве условия прекращения кровопролития разоружение "незаконных вооруженных формирований" на основе Конституции России, чеченская же сторона настаивала на
предварительном выводе из республики российских вооруженных
сил и на одновременной выработке механизма разоружения на основе Конституции Чечни. Конфликт, поднятый на уровень войны
конституций, казалось бы, не имеет выхода. Но принципиально
выход давно был найден в другом месте: существует Договор от
15 февраля 1994 года между Российской Федерацией и Республикой Татарстан, а также 14 межправительственных соглашений,
развивающих этот исторический Договор в своеобразную государственно-правовую и политическую платформу объединения России и Татарстана на основе согласования и взаимодействия двух
конституций.
Так в чем же дело? Почему российское государство игнорирует исламскую роль этого договора в построении нового федерализма в целом?
Военным действиям в Чечне предшествовала, по выражению
академика Петракова, "политика ничегонеделания", "центральная власть, по неумению или по недомыслию, полностью отторгала возможности, которыми обладает политика и проявила удивительное презрение к диалогу, к компромиссу".
Правда, летом 1993 г. глава временного правительства национального доверия Чечни Яраги Мамадаев вел с российскими
властями интенсивные переговоры по проекту договора между
Чечней и Россией, в котором для Чечни предусматривался "особый статус" в составе РФ. Где результаты этих переговоров
или хоть какое-то их продолжение до начала военной компании?
В том же году в правительстве и парламенте Чечни, уставшей от конфронтации "чеченского волка" (герб ЧР) с "российским медведем", царило радостное настроение по поводу подписания заместителем председателя ВС РФ Юрием Яровым и заместителем председателя парламента ЧР Бектимаром Межидовым итогового
документа, которым Россия де-факто признала политическую независимость и государственный суверенитет Чечни. Стороны договорились о создании комиссии по вопросам государственно-территориального разграничения между РФ и ЧР, о намерении
иметь единую военную доктрину, единое экономическое пространство, согласованную финансово-бюджетную политику и т. п.
Какое развитие получили эти договоренности и как впоследствии правительство РФ реагировало на явное стремление
Чечни найти точки соприкосновения с Россией, доказать ей свою
способность к компромиссам? Ответов на эти вопросы не существует, если не считать грохот танков универсальным российским
ответом на все вопросы. Не какой-нибудь апологет дудаевского
режима, а один из самых непримиримых его противников Яраги
Мамодаев считает, что нынешний поворот событий в Чечне подготовлен "неуклюжими и противоречивыми действиями российского
руководства в 1991-1993 годах".
История правительственного ничегонеделания - яркий пример государственной "халявы", когда сама власть считает себя
достаточным основанием любых поступков. Государство "все может" только потому, что оно государство.
Теперь президентско-правительственные заговорщики пытаются выйти из скандального положения с помощью фразеологических упражнений типа: "Нет партии войны, есть партия конституции".
Но что же меняется по существу, если конституция насаждается путем войны?
Если избранное средство - война, то все, в том числе и
конституция, стреляет. В какую "светлую" голову вообще могла
забрести мысль об освободительно-умиротворяющей способности
армии? Ведь именно разрушение предметного мира и истребление
живой силы является ее исходной, структурообразующей функцией, на реализацию которой нацелены и ее оснащение, и ее личный состав. Этот механизм смерти устроен настолько же однозначно, как пасть акулы, в которую никто не додумается залезть, чтобы принять морскую ванну. Там, где заведенная на
войну с врагом армия присутствует и хоть как-то шевелится,
она производит смерть и разрушения. Это ее природа. Политики,спустившие с цепи военную машину, всегда обязаны были об этом
помнить.
Да, в Чечне, как и в других регионах, гуляет преступность, чеченцы, как и лица других национальностей, совершают
преступления. Ну и что?
В таком случае почему бы не применить артиллерию и авиацию против Курской и Тамбовской областей, а также города
Санкт-Петербурга и Еврейской автономной области, где в минувшем году наблюдался наибольший прирост числа преступлений?
Что касается преступлений, совершенных в Москве жителями Закавказья и Северного Кавказа в этом же году, то на Грузию,
например, пришлось 468 человек, Азербайджан - 380, Армению -
131, Дагестан - 120, Чечню - 61. Очевидно, Чечню решили наказать за то, что в этом списке оказалась крайней.
Истерия, поднятая правоохранительными генералами Ериным
и Ильюшенко по поводу чеченской преступности, предназначена
вовсе не для того, чтобы помочь делу, а для того, чтобы внушить мысль о преступности самой Чечни - как региона, как этнического сообщества, как республики. Вся эта казенная демагогия об "особо преступном" этносе (регионе) дает достаточно
оснований соглашаться с Леонидом Шаровым ("Общая газета"),
утверждающим, что государство в нынешнем его состоянии, говоря о "гражданской войне против преступности, прикрывает войну
против народа".
"Ах, война, что ты, подлая, сделала!" - известная строка
из песни Булата Окуджавы. Основой всех узлов и линий, крупных
и мелких эпизодов трагедии в Чечне является война, а война
развязана именно Москвой, и это неустранимое первичное обстоятельство. В свете войны все события и процессы приобретают
странные очертания. Даже демонстративно развернутая российским правительством гуманитарная помощь населению Чечни получает некий кощунственный смысл. Пища поступает вместе со снарядами, а гуманитарная бомба - это что-то новое в жизни человечества.
Российским солдатам негде погреться, и воды-то у них
нет. Ах, эти злые чеченцы заставляют страдать нашего воина!
Ах, сто тысяч русскоязычных, которых упрямый Дудаев, не желая капитулировать, подставил под артиллерийский обстрел!
Трудно сказать, наносились ли российской стороной бомбовые удары как раз тогда, когда переговоры в Моздоке начинали
достигать какого-то результата: чтобы свести на нет эти результаты? Исследования покажут. Но ясно одно - после того,
как проливается кровь, переговоры принципиально затруднены.
Они некоторое время даже невозможны, так как возникает жажда
отмщения. Теперь необходима не только способность враждующих
сторон в чем-то согласиться друг с другом, но и способность
друг друга простить.
Лживый насквозь официоз любит, тем не менее, учить прессу объективности, дескать, показывайте обе стороны конфликта.
Да нет никаких "обеих сторон". Стороны принципиально несопоставимы. Как справедливо заметил генерал Громов, нельзя
ставить на одну доску политические амбиции и человеческие
жизни. Первым грош цена, вторые бесценны. Здесь должен действовать запрет на сравнения. В этой связи удивительна эволюция "демократа" Козырева, вдруг показавшего себя мастером
бездушной софистики.
Там льется кровь, гибнут люди, а он с профессорским апломбом рассуждает о необходимости "делегитимизировать режим
Дудаева" и "правомерности крови" для покорения сепаратизма.
Не знаю, войдет ли министр Козырев в историю российской дипломатии, но в качестве пропагандиста "превентивной крови"
(или "возмездия впрок") страна его не забудет.
Строго говоря, любые военные действия не являются правовыми, так как отнимают у людей право на жизнь. Российское государство, прикрываясь Конституцией, поступает с Чечней не
как правозащитная структура, а как государство-правонарушитель.
Чья это война? Не только генералов, возглавляющих вооруженную систему страны, а также бывшего милицейского участкового Егорова, но и немалого числа прочих наследников октября
1917 г. и октября 1993 г. - тех, кто давно или недавно
пристрастился жить не трудом или капиталом, а от щедрот государства, на костлявой власти.
Всемерное увеличение этих щедрот посредством укрепления
упомянутых костылей является кровавой кормушкой для разного
рода "государственных людей". Вот вам и новая (взамен утраченной демократической) социальная база, переодетая в камуфляж президента.
* * *
Такие активисты "партии войны" как секретарь Совета безопасности Олег Лобов или мыслители из ФСК, напирают, применительно к Чечне, на понятие части общероссийского целого.
Не забывают при этом подчеркнуть слово: "неотъемлемой",
умалчивая о том, что имеют дело с частью особой, даже уникальной.
Президент предпочитает пользоваться словом "единство",
вероятно, запамятав, чего стоили, например, понятия "единство партии" или, того хуже, "единство партии и народа" или
прочие мертвящие монолиты, на нерушимости которых держался
тоталитарный строй.
В обоих вариантах нам опять предлагается спекулятивная
конструкция, где все составляющие - на одно лицо. Сказать
этим людям, что они чистокровные сталинисты, - пожалуй, обидятся (а, может быть, наоборот, обрадуются?), но именно такое членение страны на бескачественные административно-территориальные единицы позволяет в каждой из них видеть и принимать в расчет то же самое, что и в другой. В Чечне то же,
что, скажем, и в Брянской области, а именно - неоспоримую
"руку Москвы". Подобный метод не балует нас глубиной и разнообразием, зато позволяет распоряжаться в Чечне, как у себя
в чулане. Этого же требуют и нефтяные интересы Москвы, если
нефтепровод от новых разработок на Каспии пойдет через Чечню.
Дело не в том, можно или нельзя было решить миром проблему Чечни, а в том, что из мирного (переговорного) решения
выросла бы какая-то форма правового партнерства федерального
центра и субъекта федерации. Кому-то такая перспектива явно
не понравилась.
Спор между российскими политиками, вызванный чеченским
кризисом, происходит на различных языках и как бы в отсутствие переводчика. Логика сторон развертывается в параллельных мирах, которые нигде не пересекаются.
Московская власть фактически всегда имела в виду единство не России, а ее административного каркаса, обеспечивающего проходимость авторитарных импульсов из центра к периферии. По существу, инициаторов войны волнует только один вопрос - сможет ли московский чиновник просто-напросто приказывать грозненскому, или должен будет как-то деликатничать:
предлагать, просить, согласовывать, поддерживать дух партнерства, чтобы принимать именные совместные решения?
То, что ради подобных бюрократических треволнений льется
кровь - как чеченцев, так и русских, по сравнению с разборкой
"кто над кем" не имеет в глазах кремлевских командиров существенного значения. О каких субъектах федерации в унитарном
государстве вообще речь? Они здесь не более чем объекты управления (и усмирения) со стороны административного центра.
Но уже если пользоваться понятием субъекта, то для апологетов
войны Чечня только субъект федерации, но не субъект истории.
Между тем, фундаментальное значение имеет последнее.
Помнят ли (а если помнят, то принимают ли в расчет)
кремлевские политики, что причиной восстания кавказских народов, в том числе чеченцев, в XVIII - XIX вв. против России
было не только их территориальное вытеснение, но и государственно-административная экспансия царизма, силой насаждавшего в крае свое политическое и административное устройство в
противовес издавна существующим там нормам и социальным институтам?
Блистательные успехи Шамиля опирались не только на свободолюбивый нрав кавказских народов, но и на созданную им
стройную политико-правовую систему имамата - государства,
располагавшего, наряду с регулярным войском, народным ополчением ("незаконные вооруженные формирования"), признавшего
право ношения оружия, как знак уважения к традициям горцев,
со своим мусульманским и частично светским судопроизводством, просуществовавшим в Чечне до его ликвидации большевиками в 1926 году, особого рода представительной властью и
системой политического самоуправления в виде регулярных съездов и постоянно действующего Высшего совета и т. п.
Способен ли будет "конституционный порядок", принесенный
в Чечню человеком с ружьем, как-то предусмотреть и трансформировать наряду с элементарным современным набором демократических прав и свобод, еще и исторические формы республиканского образа правления в Чечне, такие как Мехк-кхел, то есть
Совет страны из представителей тейпов (территориально-родственных гражданских общин), как своеобразный механизм разделения властей, при котором достигается автономное функционирование каждой ветви власти и вводится периодическая сменяемость должностных лиц, присягающих не нарушать имеющиеся законы и, что очень важно, не вводить по своему усмотрению новые?
Куда там, когда дальше "неотъемлемой части" своих ведомств московские чиновники в Чечне ничего не различают.
Если уж претендовать на установление конституционности в
этой республике, то исходить следует не из фельдфебельских
представлений о порядке, а из мнения специалистов, единодушно считающих, что право и закон, писанные в Москве, унифицирующие вс разнообразие культур и цивилизаций народов России, для Чечни абсолютно непригодны. Правовой нацизм инициаторов установления в Чечне нивелирующего "конституционного
порядка" военной силой обусловлен тем, что они отрицают нацию, как коллективную индивидуальность. Тем более, что не
вводить надо такую конституцию в Чечне, а выводить ее из
всей России и ставить на капитальный ремонт.
Россия не может без сохранения своей целостности, Чечня
не может без сохранения своей независимости.
Демократическая мудрость президента и правительства РФ
должна была состоять в том, чтобы найти такую форму договора,
которая сохраняла бы независимость Чечни и одновременно обеспечивала целостность России. А подобные формы существуют, ибо
как независимость, так и целостность - не абсолютные застывшие категории. Речь идет о добровольной мере зависимости, которая определяется свободным выбором. И о целостности, которая бы допускала максимальную самостоятельность части.
Каков способ построения федеративных отношений, таков и
результат. Если применяются цивилизованные способы, то и отношения возникают цивилизованные. Такие, например, как с Татарстаном - уникальным субъектом федерации.
Подлинная целостность такой многонациональной и социально разной страны, как Россия, может строиться только на кооперативных началах, где разные части по-разному относятся к
федеральному целому и друг к другу.
Действительный смысл творимой Кремлем "государственной
целостности" в Чечне проясняет тот факт, что плечом к плечу с
армейскими соединениями по территории республики движутся отряды милиционеров, тут же и решающие "кадровые вопросы", создающие на месте "нормальные" органы, суд и прокуратуру. Вот в
чем прежде всего наша государственная целостность: в унифицированной силовой конструкции. Вслед за солдатом приходит каратель.
Репрессивная власть не замедлила явиться, а где же
власть представительная? Орудия подавления человека заранее
готовы, - о средствах обеспечения его прав и свобод, власть,
идущая под девизом установления "конституционного порядка",
даже не думала. Лишь в последний момент появилась идея какой-то народной палаты, избираемой под грохот пушек прямо в
населенных пунктах.
Если государство как "суррогат коллективности" берется
что либо интегрировать, то всегда велик риск получить суррогат интеграции. В данном же случае стержнем и механизмом присоединения чеченской части к федеративному целому служит даже
не государство во всей полноте своих институтов и структурных
возможностей, а лишь один из его примитивных функциональных
отростков, специализированных на принуждении: не государство
как таковое, а номенклатура.
Благостная конституционная маскировка, заготовленная для
сил вторжения, быстро рвется и слетает. "Конституционный порядок", приносимый в Чечню на штыках, не похож на гладкие
словесные кружева писанной конституции; он воспроизводит ее
реальность - жесткий авторитарно-полицейский каркас, который
кремлевская власть сумела сколотить из материала этой же хитроумной конституции.
Таким образом, в чеченской акции Москвы можно предположить некую сверхзадачу. Незавершенный ("бархатный") авторитаризм из Москвы вывозится в Чечню, доводится здесь до нужной
кондиции, превращаясь в настоящую диктатуру на почве оккупационного режима, и затем ввозится обратно в Россию, обеспечивая таким образом "целостность" ее репрессивной политической
системы.
Не исключено, что эта экспортно-импортная операция и
явилась главным мотивом чеченской войны.
Целостность, устанавливаемая комендатурой и сплюснутая в
бюрократической плоскости государства, дает не общую жизнь
и законную власть. Вместо интеграции мы получаем унификацию,
скучный и унизительный шаблон. Распространяется безразличие
к самому существованию этнической сущности и ее традициям.
Государственный унитаризм, как и пролетарский интернационализм, не признает отечества.
Нет, российская власть не прозевала, не упустила время,
она его использовала, как ей было выгодно. Потому, что спо-
соб построения отношений между народами (как и между людьми)
определяет и качество самой постройки, как ее общую архитектуру, так и отдельные детали. Если путь к целостности отутюжен гусеницами танков, то этот первородный грех создания
проникает под оболочку созданного, и внутри полученного целого будет насилие.
Федеративному центру, похоже, того и хотелось.
* * *
Более ста лет назад великий русский драматург Александр
Островский ввел в оборот понятие самодурства, пояснив, что
"самодур решительно никого не слушает, а как топнет ногой, -
Кто я!? - Тут уж все домашние ему в ноги должны падать, да
так и лежать, а то беда". Тысячекратно возрастает беда от
огосударствленного самодурства, составляющего существо авторитарного режима.
В президентстве позднего Ельцина явно ощущается синдром,
связанный с прежней монопольной ролью КПСС в системе власти.
Объем полномочий (привилегий) президента в новой Конституции
в принципиальном измерении сопоставим с знаменитой 6-й
статьей в Конституции СССР, которая не без участия Бориса
Ельцина была отправлена в небытие.
Но он сам стал преемником и душеприказчиком повернутой
всевластной структуры компартии не случайно: президентская модель ближе всего к устройству власти по тоталитарной схеме,
которая остается нашим самым тяжелым наследством, а программа
"укрепления российской государственности", выдвинутая президентом год назад, фактически осуществлялась как новое государственное общество, хотя и с использованием коммерческих
рычагов и квази-рыночных форм.
Президент поведал телезрителям о своем "напряженном диалоге" с представительной властью по чеченской проблеме. Где,
когда? По-моему, даже мимолетных контактов не было. В эти
дни войны высшая бюрократия, несмотря на возгласы возмущения
и протеста со стороны общественности, и ухом не повела.
Логично: у критиков - ни танков, ни пушек, ни самолетов.
Фактическое присвоение всех видов власти президентской
олигархией (в лице Совета безопасности) послужило действенным способом "умерщвления" общества в объятиях государства.
"Укрепленная" российская государственность предстала в виде
нагло ухмыляющегося лица врущего военного министра, физионо-
мии набравшего в рот воды директора ФСК и иже с ними. Когда
отставной министр юстиции Юрий Калмыков поведал с телеэкрана
о грубом вторжении президентского аппарата - "этого новоявленного политбюро" - в работу правительства, то в сущности
ничего нового он нам не открыл. Но здесь важно то, что оспорить в Совете безопасности силовой вариант решения чеченской
проблемы оказалось невозможным.
Таким образом, авантюристическое решение по Чечне носит,
как говорят, структурный характер, то есть обусловлено
структурным поведением высших должностных лиц и их представлениями о взаимоотношениях центра с регионами. Чеченский
кризис является проявлением общего кризиса иерархических
систем, получивших в советском государстве безраздельное
господство и увы, сохранивших свои позиции в новом российском Левиафане.
Небезынтересны в этой связи фигуры двух Сергеев - Шахрая
и Шойгу.
Первый теперь заявляет, что военное вторжение правильно
и законно, за ним последует фаза политических решений. Однако еще не все забыли, как в начале 1993 г. Сергей Шахрай
на встрече глав законодательной и исполнительной власти республик, краев и областей РФ в Кисловодске, прославляя защищенный механизм "саморегулирования межнациональных взаимоотношений на Северном Кавказе", открещивался от своих прежних
высказываний относительно "силового обеспечения российских
интересов", называл эти высказывания ошибочным и уверял
всех, что считает использование военных методов при решении
"любых проблем на Кавказе" абсолютно неперспективным.
Когда же Шахрай говорил правду? И вообще, какой из этих
людей - Шахрай? К тому же отметим, что именно Шахрай год назад имел, по его собственным словам, мирный план развязки
конфликта с Белым домом, но смолчал в угоду президенту.
Что касается Сергея Шойгу, то недавно он дал понять, что
у него есть свое мнение о путях решения чеченской проблемы,
но выскажет он это мнение когда-нибудь, когда не будет членом Совета безопасности.
Поскольку самоцелью государства всегда остается власть,
любое событие в глазах государства имеет особый смысл, навеянный сообщениями власти и далеко не совпадающий с объективным содержанием. Власть по настоящему волнует не то, что
происходит, а то, как это преподносят и показывают.
Еще предстоит в полной мере оценить инициативную миссию
российских парламентариев в Грозном. Не случайно президент,
а также милицейские генералы, злокачественный думский болтун
Жириновский и интеллектуальные "соколы" Ельцина так единодушно накинулись на Сергея Адамовича Ковалева, чей голос из
осажденной столицы Чечни не только, разрывая информационную
блокаду, опровергает официальную ложь, но разрушает великодержавную конструкцию псевдопатриотизма, опрокидывает варварские стереотипы и с чистых нравственно-правовых высот
указывает подлинно "наших" и определенно "не наших".
Ему мы обязаны окончательным прояснением сути происходящего: конечно, не война России с Чечней, или русских с чеченцами, а война кремлевских самодуров с народом, и не толь-
ко чеченским.
Лучше видно и другое - чего стоят, например, утверждения
иных политических фанатов о якобы незаменимости Бориса Ельцина в президентской роли.
Общая подоплека бесчисленных иезуитских вывертов властей вокруг Чечни - этих сквернейших анекдотов нашего времени -
лежит в новом резком витке отчуждения государства от общества.
Действующих в иерархической системе лиц отличает невменяемость, свидетельства обстоятельств и голос общественности
доходят до них не в собственном адекватном значении, а заранее просеиваются.
Генерал Грачев врет, но врет не только он персонально,
его устами врет государство. Генерал Степашин долго молчал
(говоря языком его ведомства - "не кололся"), скрывая, вербовку военных в Чечню, но в его лице молчала и запиралась
тайная полиция государства. Черномырдин лукавил, когда назвал единственным недостатком правительства опоздание с войной, однако вместе с премьером лукавило своекорыстное государство. Лично Шахрай виляет, но в его образе виляет все бюрократическое государство. Канал "Останкино" скрывает, подменяет и искажает факты, но этим занимаются не дикторы, которых мы видим, и не редакторы, которых мы не видим, и даже
не только правительственное информационное сито, а в их лице
- само государство.
Эти лица озвучивают внутреннюю ложь государственного
строя. Когда президент публично заявляет о чеченских взятках
"некоторым СМИ", а также о корыстных мотивах действий "некоторых политиков", не согласных с правительством, он не
только характеризует сам себя, но и обнажает кухонные мозги
и кляузническую душу возглавляемого им государства. Когда
главный по Чечне - Николай Егоров категорически ратует за
штурм Грозного, он демонстрирует свой собственный пещерный
кругозор. Но одновременно это и кругозор его государства.
"Мы правильно поступили, что сделали обсуждение закрытым
и не пустили на него прессу: там было много такого, что является секретом", - заявил спикер Госдумы Иван Рыбкин после
первых думских словопрений по Чечне.
Если представитель института власти, существующего для
обеспечения осведомленности народа, начинает хлопотать о
создании особых зон секретности, значит он поет с чужого голоса - голоса государства, где парламент прислуживает чиновникам и генералам.
Едва ли не лучше было, когда парламент (Верховный Совет)
мешал действиям правительства, чем теперь, когда он вообще
не может в них вмешиваться. По той же причине "добряк" Рыбкин пожалел президента: ему, дескать, было "нелегко" начать
войну, но он выбрал решение, адекватное в сложившейся ситуации. Ситуация сложилась как бы сама собой, а наш герой, как
всегда, в критический момент вытаскивает страну из трясины.
Сжатое и перекошенное в иерархической клетке политичес-
кое поведение оказывается по существу сугубо приспособленным. Бюрократическая функция как бы вшивается в индивидуальный образ власть имущих, подчиняя себе этот образ. Здесь уже
невозможно то, что сегодня называется сотрудничеством свободных специалистов, как единственно эффективный принцип
принятия безошибочных решений в сложных условиях.
Войну в Чечне развязали накануне нового 1995 года, того
самого, когда будет отмечено десятилетие перестройки. Казалось, пути назад нет, страна необратимо идет к новой цивилизации. Война в Чечне свидетельствует, что мы, в сущности,
топчемся на месте.
На недавнем высоком общеевропейском собрании Борис Ельцин устроил выволочку европейским лидерам: "Российскую демократию рано хоронить!"
Весьма смелое заявление президента в момент, когда он
сам и персонажи из его окружения уже копали на территории
Чечни глубокую могилу российской демократии.
Тем не менее нельзя согласиться с тем, будто история с
военным вторжением в Чечню вся в прошлом: дескать, что было,
то было. Полагаю, что основное у этой истории еще в будущем.
В будущем, как выразился поэт по иному случаю, - "Мы поименно вспомним тех, кто поднял руку".
Для демократа, да и для всякого порядочного человека,
уже не предмет спора, верным или неверным было армейское нашествие на Чечню. Скорее, это - предмет судебного разбирательства. Действительной же проблемой является поиск и мобилизация общественных сил, способных остановить безумие,
обуздать безумцев, организовать возмездие - политическое и
нравственное - и обеспечить реабилитацию чести и достоинства
страны.
Место окончательного разрешения чеченского кризиса расположено в центре Москвы - в тех кабинетах, где принимаются
основные политические решения. Тут не только остро не хватает новых хозяев, но насущно необходима радикальная перепланировка помещений. Если авторы безответственных решений
действовали структурно, то избавляться необходимо и от этих
структур.
Опубликована с сокращениями в "Московских Новостях", №1, 8-15 января, 1995.
 продолжение сборника
|
