НОВОСТИ ДНЯ

ГОТОВЫ ЛИ ВЫ К ЗИМЕ?

Для утепления оконных рам нарежьте полоски из газет, скрутите их в жгуты и намочите. Затем столовым ножом или отверткой затолкайте их по всему периметру рам. Высохшая масса не пропускает холодного воздуха. А весной достаточно открыть раму - и бумага легко выпадет.

Если у вас спаренные рамы, то проложите между окнами поролон. Законопатив окна, щели в рамах заклеивают белой бумагой, но лучше - старой хлопчатобумажной тканью. Ее надо нарезать на полоски шириной 4-5 см, намочить их, намазать с одной стороны хозяйственным мылом и приклеить к раме. Хлопчатобумажные полоски можно смочить и горячим молоком.

В.Белова, инженер муниципального участка.

"Новая жизнь", газета г.Бологое и района, 7 октября.

ПРЕОБРАЗИТСЯ УЛИЦА.

Кажется еще вчера улица носящая имя великого поэта М.Ю.Лермонтова, ничем иным не отличалась от других, разве что бесконечными ямами на проезжей части. В дождливую пору эти выбоины на асфальте обильно заполняются водой, образуя сплошные лужи.

Залихватским водителям было где "пошутить", беззастенчиво обливая грязью пешеходов, за что, правда, и видели в ответ от пострадавших крепко сжатые кулаки.

Но это было вчера. Теперь улицу не узнать, преображается на глазах. В этом году дорожники надежно уложили на проезжую часть асфальт от улицы Новоржевской до улицы Ленина. Работы выполнены качественно, с соблюдением технологических норм. В результате на полотне лужи не образуются...

"Пушкинский край", 13 октября.

Объявления:

К СВЕДЕНИЮ НАСЕЛЕНИЯ!

Сбербанк России продолжает выплату компенсации по вкладам, обесценившимся в 1992-1995 г., гражданам, родившимся до 1920 г. включительно; наследникам первой очереди, родившимся до 1920 г. включительно; инвалидам I группы; наследникам, в случае смерти в 1998 году владельца гарантированных сбережений (без ограничения возраста) на оплату ритуальных услуг.

"Пушкинский край", 13 октября.

Разъяснение:

В адрес главы района поступает много звонков от пенсионеров, обеспокоенных задержками с выплатой пенсий.

Александр Владимирович разъясняет: "Глава района пенсии не выдает. Деньги пенсионерам поступают из Москвы в Псков, а затем через расчетно-кассовый центр Острова переводятся в районный узел почтовой связи, где и выплачиваются.

"Пушкинский край", 16 октября.

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ОБЕД.

Три известные в городе коммерческие фирмы - "Лебедь", "Торговый дом "Конаково" и "Гостиный Двор" устроили для ветеранов, проживающих на улице Горького, благотворительный обед.

- Конечно, - говорит директор "гостиного Двора" М.В.Родина, - мы не можем компенсировать заслуженным людям потери, причиненные недальновидной политикой правительства. Наша акция - знак внимания к заслуженным горожанам.

На обеде в кафе "Гостиный Двор" присутствовали более 40 ветеранов. Каждому из них бесплатно был вручен набор продуктов - мука, сахар, колбаса, конфеты...

"Заря", г.Конаково, Тверская обл.,

17 октября.

УВАЖАЕМЫЕ СЕЛЬСКИЕ ЖИТЕЛИ!

С октября нынешнего года в Пушкинских

"Пушкинский край", 30 октября.

28 октября в обыденной жизни нашего города произошло примечательное событие. Эта дата совпала с Всемирным днем макарон и открытием нового макаронного цеха ЗАО "СКиТ-Холдинг". 30 бывших шахтеров, в основном женщины, получили работу.

Вскоре новое производство примет еще 20 человек.

Пуск итальянской полуавтоматической линии с числовым программным управлением производительностью 200 кг макарон в час показал, что она будет работать надежно...

"Нелидовские Известия", Нелидов,

Тверская обл., 31 октября.

ПИТАЮТСЯ ИЗБРАННЫЕ

Тяжелая экономическая обстановка в городе сказывается буквально на всем, в том числе и на обеспечении школьников Вычуги нормальным и полноценным питанием. В сен тябре городские власти смогли обеспечить регулярное питание только 860 детей. С 1 октября это количество выросло до 1.200 человек, что составляет 26,6% от всех учащихся. В день на питание одного школьника из городского бюджета расходуется по 1,6-2 рубля. От имени родителей выражаем благодарность руководителям, работающим в данном направлении. Надеемся, что дети из социально незащищенных семей не останутся без обедов и в ноябре-декабре.

"Надежда Вычуги", г.Вычуга,

Ивановская обл., 0 33 ноября.

УБИРАЮТ ЛЕН.

Коллективные хозяйства района продолжают убирать лен с полей, вывозить тресту на л ьнозаводы. На 19 октября полностью убрали лен с полей колхозы "Яконово", "Рассвет", "Мир", "Родина", им.Калинина, "Ленинская искра", "Коммунар", им.Кирова, ТОО "Селихово". Близки были к завершению этих работ колхозы "Верный путь", "Марьино"...

"Новоторжский вестник",

г.Торжок, 0 33 ноября.

ПРОДАЕМ БЫЧКОВ

В хозяйстве имеется на продажу молодняк крупного рогатого скота. Желающие могут приобрести его у нас в возрасте около 2 месяцев по цене 6 рублей за кг. живого веса.

УМЕЛО СТАДО ВОДИЛ

В закончившемся постбищном сезоне неплохо потрудился пастух из бригады Коровкино В.А.Чеблаков. Доверенное ему стадо действительно было под хозяйским присмотром. Претензий к этому работнику не возникало ни у специалистов, ни у доярок.

"Сельский труженик", пос.Кесова Гора,

Тверская обл., 4 ноября.

Из писем в редакцию.

В КРОМЕШНОЙ ТЕМНОТЕ.

Неоднократно мы обращались к начальнику МУПЖКХ В.А. Иванову, его заместителю В.В.Васильеву с просьбой сделать освещение возле домов. Когда-то здесь стояли фонари.

Правда, они и сейчас стоят, только не горят. В это хмурое осеннее время, когда ночь длиннее дня, вокруг сплошная кромешная тьма. Дорога между домами разбита тяжелыми машинами и тракторами. Жильцы своими силами делают ремонт, но это, как сами понимаете, ненадолго. В выбоинах и лужах, оступившись в темноте, можно ногу сломать. Особенно беспокоимся за детей, которые утром идут в школу. Чтобы исправить положение, не надо делать больших затрат. Даже все фонари не обязательно подключать. Достаточно одного, или того проще - закрепить лампочку на козырьке дома...

Н. Наумов, ветеран труда.

"Пушкинский край", 3 ноября.

Вести из макеевского сельского округа:

МОСТ - КАК НОВЕНЬКИЙ

В нашем округе между деревнями Шетнево через нее построен давно, двадцать лет назад, а в этом году бригада из передвижного мостотряда под руководством мастера Ю.Н.Платонова сделала его косметический ремонт. Работы шли в июне - июле, и сейчас наш мост - просто красавец...

Даже как-то радостно становится на душе, когда видишь, что в наше трудное, безденежное время еще что-то делается для людей, для улучшения нашей жизни...

"Авангард", Западнодвинский р-н,

Тверской обл., 6 ноября.

КАРТОШКА, ОНА ЖЕ "ВАЛЮТА"...

40 кг картофеля, 8 кг капусты, 5 кг моркови, 3 кг свеклы и 2 кг соленых огурцов - такова отныне натуроплата за содержание одного ребенка в лотошинском детском саду "Мечта".

Естественно, в силе здесь осталась и прежняя плата в 83 рубля. Натуральные продукты на питание своих детей будут вносить родители во всех детских дошкольных учреждениях Лотошинского района. Все без исключения родители согласились с нововведением, решив, видимо, что расплачиваться деньгами будет сложнее.

"Волоколамский край", г.Волоколамск,

Московская обл., 7 ноября.

Объявление:

Администрация Зубцовского района сообщает, что в комитет по управлению имуществом поступило на продажу арестованное имущество в следующем перечне: трактора, офисная мебель, станки, оборудование кулинарного комбината, грузовой и легковой автотранспорт. Торги начинаются с 16 ноября.

"Зубцовская жизнь", г.Зубцов,

Тверская обл., 12 ноября.

СОТРУДНИЧАЯ С НАУКОЙ

Несмотря на спад производства спирто-водочной отрасли, ОАО "Алвист" продолжает работать. Он увеличил объем реализации водочной продукции по сравнению с прошлым годом на 8 процентов. У предприятия появились новые потребители: Тюмень, Кандалакша, районы Тверской области...

Предприятием взято направление на тесное сотрудничество с Российской академией сельскохозяйственных наук...

"Бежецкая жизнь", газета Бежецкого р-на,

Тверской обл., 13 ноября.

9 ноября. Понедельник

Наконец-то из гостиницы съехали туристы. Всю ночь они гуляли, веселились, что-то выясняли, бегали из номера в номер, мешая читать, думать, наконец просто спать.

Встреча с бывшей учительницей русского языка и литературы была назначена на одиннадцать часов, а до этого я решил вымыть свою машину. Мне посоветовали доехать до ближайшей котельной, где есть горячая вода. Возле котельной я застал средних лет мужика. Одной рукой он откручивал какой-то вентиль, а другая находилась в кармане, и было неясно, есть ли она у него вообще.

Я попросил пару ведер горячей воды, но кочегар объяснил, что с этим я опоздал, так как воду он только что слил.

- Как это слил?

- А туристы уехали, и мы горячую воду отключаем, - не глядя на меня, пояснил кочегар.

Подозревая худшее, я помчался к гостинице.

- У нас что, горячую воду отключают? - с порога спрашиваю администратора.

- Да, а что? Туристы ведь уехали.

- Но как же я? Я-то никуда не уехал!

- У нас приказ, по которому горячую воду подаем, когда заселяется больше двадцати человек. Могу документ показать, - спокойно объяснила администратор, роясь в папках с документацией. - Мы ведь не можем из-за вас одного топить котельную.

- Да какое мне дело, один я или нет! В конце концов я заплатил деньги! - Моему возмущению не было предела.

- Что вы мне все это высказываете? Есть приказ начальства. Мы-то что? - Администратор, наконец, нашла приказ, на который я даже не взглянул и теперь жалею, потому что знакомство читателей с этим документом придало бы нашему повествованию дополнительный вес.

- Где ваш начальник? - грозно спросил я, намереваясь вытащить его на свет божий.

- Дома. Где же еще? Сегодня по стране выходной, - ответила администратор, а я представил карту самой большой страны в мире и вспомнил полуразрушенную и безлюдную деревню Большое Опочивалово, на пути из Новгорода в Санкт-Петербург. Хорошее названьице для страны...

- Небось дома у него горячая вода есть... Дайте его телефон! - Я чувствовал себя в авангарде развернувшейся борьбы с коррупцией и привилегиями.

- Кто вам сказал? - удивилась администратор. - У нас в поселке ни у кого нет горячей воды. Ни у начальства, ни у простых людей. Может, только если газовые колонки кто поставил.

- Как это нет горячей воды?

- А так. Нет - и все! - Администратор без злобы смотрела на меня, как на свалившегося... нет, даже не с Луны - с Марса.

- Так почему же вы не возмущаетесь, не протестуете? - Теперь я представил себя во главе мощной демонстрации пушкиногорцев, протестующей против произвола местного чиновничества.

- Так уже отвозмущались, толку нет.

- Эдак вам и свет отключат, если не будете отстаивать свои права, - учил я администратора политграмоте.

- А его и так время от времени отключают, - добродушно ответила администратор, давая понять, что для жителей это не такие уж серьезные проблемы.

Я чувствовал себя уже не жертвой начальничьего произвола, а зажиревшим и опухшим столичным барином, который требует каких-то особенных условий, привилегий, удобств, в то время как народ корчится от лишений. И где я себя так веду? В святом месте, у могилы Пушкина! Чем же я отличаюсь от застрявшего в лифте крупного чиновника? Так тот был членом ЦК! А я кто?

Еще и получаса не прошло, как я радовался отъезду туристов, теперь же готов был простить им все, только бы остались еще на пару-тройку дней. Ну, как обойтись без горячей воды в холодном гостиничном номере?

...Вспомнил Торжок, куда как-то приехал в холодный осенний день. Там тоже беда с горячей водой, светом и прочими коммунальными удобствами. Но, сколько бы я ни причитал, на что бы ни сетовал, меня как заезжего литератора сразу же вежливо отправляли к Пушкину.

Скажем, отключается свет. Я ругаюсь, а мне говорят: "А что, твой Пушкин при свете писал? Тогда и электричества не было. И не ныл, а зажигал лучину или свечу, садился и писал. И как писал! "Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился..." Помните?" После таких слов я уже об электричестве и не вспоминал.

Или нет в гостинице горячей воды. Я возмущаюсь, но меня начинают стыдить: "А твой Пушкин что, в горячих ваннах мылся? По утрам выходил во двор; там, в Михайловском, была большущая бочка, он кулаком разбивал лед, залезал в эту бочку и купался. И никому не жаловался. Зато "Евгения Онегина" написал! Помните? "...И отправлялся налегке к бегущей под горой реке".

Иногда случалась невкусная и грубая еда. Я начинаю жаловаться, но меня останавливают: "Твой Пушкин что, разносолами баловался? Нет. Он любил картошку мундире, а если еще была к ней квашеная капуста, так ему больше ничего и не надо... "Бориса Годунова" на черной икре да на балыках не напишешь!"

Или, помню, замерзал в гостинице, даже под тремя одеялами. Пожаловался. Мне тут же с укором говорят: "А Пушкин? Он, может, под батареями дремал? Тогда отопления не было. Няня натопит печку, он и сидит тихонько целыми днями, трагедии "маленькие" пишет. Закончит "маленькие" - берется за "большие". А если жара, то так разморит - не до трагедий!"

Простыни и наволочки дырявые? Ответ готов: "Твой Пушкин и не на таких спал. И не жаловался. Мало ли чего в дороге бывает! Вот Соболевский, дружок его, вечно был недоволен, дескать, грязь, клопы, тараканы, наволочки не те, пододеяльники дырявые, а Пушкин на все это не обращал внимания. Весь был погружен в творчество. Ему было не до тараканов".

Так меня осаждали повсюду, в разных местах, разные люди, откуда-то зная и про бочку со льдом, и про картошку в мундире, и про то, на каких пододеяльниках и наволочках спал Пушкин, словом, про все на свете, давая мне понять, что уж если наш национальный поэт, наша гордость, наша любовь, слава и Солнце, все это терпел, не придавая житейским трудностям особого значения, то мне, из себя невесть что представляющему, надо бы сгореть от стыда и молчать. Тем более что народу нашему вон как плохо...

Все же администратор пожалела меня и порекомендовала местную баню. По ее словам, баня в Пушкинских Горах очень чистая, хорошая, оборудованная, есть там и парилка, и шайки, и веники, и все, что угодно. Просто чудо, а не баня.

- Иду! - обрадовался я.

- Куда! Она работает по субботам, - охладила меня администратор, и без того замерзшего.

- Один раз в неделю?

- А сколько надо? Поселок небольшой, одного дня на помывку хватает.

После этого я уже не стал роптать, понимая, что вновь возмущаюсь чем-то таким, чего и не объяснишь.

Вышел из гостиницы. На небе ни одного облачка. Тишина. Воздух! Красота! "Мороз и солнце - день чудесный..." Вспомнился добродушный Михаил Александрович:

"На жизнь не жалуетесь?"
"А чаво на ня жаловаться?"

Ровно в одиннадцать я подошел к маленькому домику, прямо за памятником А.С.Пушкину. Здесь живет Алевтина Васильевна.

Калитка была отворена, и, пройдя несколько шагов до двери дома, я успел обратить внимание на дрова, сложенные вдоль стены. От того дворик выглядит совсем крохотным.

Постучал в дверь. Навстречу вышла стройная пожилая женщина, круглолицая, с немного строгим взглядом. А я предполагал увидеть сгорбленную старушку.

Алевтина Васильевна пригласила меня в дом и усадила за столик в своей маленькой кухоньке. Сама присела напротив. Кроме кухни, есть еще одна комната, куда я не заходил. Бывшая учительница присматривалась ко мне, ожидая вопросов, и, мне показалось, была готова отвечать на любой.

"С чего же начать?" - растерялся я и не нашел ничего лучшего, чем спросить "о жизни".

- Что вас конкретно интересует? Спрашивайте.

Может, скажу, а может, и нет.

Голос Алевтины Васильевны уверенный, сильный, под стать ей самой. Сразу видно, что имеешь дело с педагогом старой закалки.

- Что же вы такая сердитая?

- Жизнь меня сделала такой. Я всю жизнь проработала, простояла на вытяжку, верой и правдой служила народному образованию. А теперь я кто? Бабуля, без имени-отчества.

Каждое слово, каждая буква произнесенная учительницей, звучали громко, ясно и выразительно. Ни один звук не пропадал, ни одна нота в голосе не звучала фальшиво или без интонации.

- О вас все очень уважительно говорят.

- А я дорожу народным мнением, - гордо ответила Алевтина Васильевна.

- Вы работали учителем русского языка и литературы...

- Тридцать шесть лет! - не дожидаясь конца вопроса ответила Алевтина Васильевна. - Учила уму разуму. Оболтусов из моих учеников не много. В основном все люди достойные. А теперь посмотришь, так жить не хочется.

- Почему?

- Я же вам сказала. Три месяца не получаю пенсию. И все так. По району, по стране... Во время войны немцы разрушили сорок три процента промышленности, а теперь вся она разрушена. Действовали по принципу: "Сначала место расчистим, а потом начнем строить". Только кто же будет строить? Помню, нам, учителям, в шестидесятые годы зачитывали план Даллеса. А сейчас этот план выполняется. Полное растление молодого поколения. Наше телевидение, радио что проповедуют? Секс, насилие, ложь... Почему ребята такие злые? В наше время, если ученик повысит голос на учителя, считалось серьезным проступком. А теперь учителя посылают на три буквы. Даже Пушкина и то послали...

- Как это "послали"?

- Вы, может, обратили внимание: у нас здесь целыми днями сидят пожилые женщины и продают цветы, чтобы затем купить буханку хлеба. И я тоже бегала за туристами, предлагала цветочки, хотя сама их не выращиваю. У меня нет на это сил, но горе заставило. Как-то пришел автобус, по-моему, из Санкт-Пе тербурга. Вышла из него молодая учительница. Словно кукла. Все женщины ринулись к автобусу: "Ребята, купите цветочки Александру Сергеевичу!"

И я тоже подошла к одному парню, с папиросой в зубах, и говорю: "Молодые люди, купите, пожалуйста, цветы на могилу".

Как же они осмеивали нас! А этот, с папироской, послал Пушкина на три буквы. Я оторопела и спрашиваю: "В каком же классе вы, молодой человек, так познали русскую культуру?"

"В одиннадцатом", - отвечает он с таким ко мне пренебрежением... Понимаете?

Я ему говорю: "Очень плохо, что вы такую "культуру" знаете". Я встала на защиту Пушкина, а они хохотали и хоть бы один цветочек взяли на моги лу. А ведь я сама вплоть до пенсии возила восьмиклассников на экскурсии в Хатынь, и мои ребята всегда покупали цветы, когда шли к мемориалу. А это? Обхохотать Пушкина, да еще в преддверии двухсотлетия! "Зачем же, - спрашиваю, - вы приехали?" "Развлечься!" - отвечает с ухмылкой. Будешь доброй при такой жизни? Меня, конечно, тряхнуло сразу, и я долго не могла успокоиться. Кого мы воспитываем? Это же будущие строители светлого капитализма. Вот какая картина!

Я видел, как Алевтина Васильевна вновь мысленно вернулась к неприятным воспоминаниям, стала пе реживать, нервничать...

- Вы живете рядом с памятником...

- Да, я живу рядом с памятником, - с подчеркнутой гордостью отвечает Алевтина Васильевна. - Его поставили в пятьдесят девятом году.

- ...что чувствуете? Что исходит к вам от Пушкина?

- Пушкин - наша богатейшая культура. Её вершина. Это настоящий русский язык. Вот что чувствуешь! А теперь? Так засорили язык! Неужели у нас нет своего языка? Я вот сейчас жгу свои методики...

- Зачем?

- А они никому не нужны. Теперь другое в цене... Вот сборник диктантов. Возьмите и почитайте, что я проповедовала тридцать шесть лет!

Я взял предназначенную для растопки книгу,открыл первую попавшуюся страницу и прочел вслух:

"Великий русский писатель И.С.Тургенев требовал от пишущего человека бережного от ношения к языку. Он писал: "Коли пушкины и гоголи трудились и переделывали по десять раз свои вещи, то уж нам - маленьким людям - тем более. А то придет порядочная мысль в голову, поленишься обдумать ее хорошенько да обделать как следует, и выйдет какая-то смутная чепуха. Учиться писать и говорить нужно всю жизнь. Не только тогда, когда тебя учат, а и тогда, когда ты ушел из стен учебных заведений и, может быть, даже учишь других".

- Хорошие слова, правда? - Алевтина Васильевна посмотрела мне в глаза.

- Не жгите эту книгу.

- Приходится. Газет у меня нет, я их не выписываю и не покупаю, они дорогие. Чем, скажите, мне растопить печку, чтобы не замерзнуть и не околеть?

Я старался собраться с мыслями и не знал, как продолжать разговор, о чем еще спросить. Наконец, попросил Алевтину Васильевну рассказать о себе...

- А мне о себе рассказывать нечего. И зачем? Плакать только. А плакать мне нельзя. Окажусь сразу в больнице. У меня и так высокое давление. Я от этого плохо слышу.

- Сколько вам?

- Шестьдесят восемь. Когда началась война, мне было десять лет... - Алевтина Васильевна начала было вспоминать, но почему-то остановилась и вернулась к бедам насущным. - В канун Дня пожилого человека приносят налог - сто тридцать два рубля! Хотя знают, что я инвалид, ветеран труда, учитель-орденоносец. Говорят, Дума что-то там в "четвертом чтении" не утвердила. Вот если в Думе народ умный, то должны знать, что у нас огороды маленькие и делать севооборот мы не можем. Когда сажаешь все время одну культуру, земля перестает плодородить. Такую плохую картошку собрали в этом году! И, потом, я ведь не могу землю обрабатывать сама. Вынуждена ко го-то нанимать. А если я картошку не посажу, то нечего будет есть. Картошка - единственная кормилица при такой пенсии.

- А что вы вообще едите?

- Что ем? Не спрашивайте... (плачет) Не спрашивайте... Сейчас не спрашивайте... (Алевтина Ва сильевна рыдает!) Мне, конечно, нужно диетпитание. В советское время, когда копеечка была, я молоко

- Варите ее? - Чтобы только не молчать, я готов был спросить о чем угодно.

- Само собою. Не сырую же ем... Сейчас я вас лепешечкой угощу...

Алевтина Васильевна вышла в комнату и принесла

- Вот такую лепешечку сегодня делала с утра. Картошка, яблочками начинённая, в тесте. Попробуйте, не чурайтесь.

Голос Алевтины Васильевны стал тихим, спокойным.

- В советское время я получала сто тридцать рублей, а теперь - триста сорок пять. Но если все подорожало во столько раз, то я должна была бы и получать соответственно. Мне ведь нужны лекарства. А в больницу, чтобы лечь, надо все оплатить. Там нет лекарств. Представляете? И кого бьют налогами? Пожилых бабулек. Где же тут радость?

- А этот ваш домик? Какая у него история?

- Дом построили после войны, в сорок пятом году. Здесь стоял дом и раньше, но немцы его сломали и на его месте соорудили бункер. Когда бункер разрушили, то наши соседи взяли с него бревнышки, доски и построили этот домик. Прожили в нем тринадцать лет, потом переехали в новый, а нам с мамой предложили этот. Я его купила и после еще восемь лет выплачивала долг. Надо было где-то жить. Наш отцовский дом немцы в сорок третьем сожгли: мне бы его хватило до конца дней.

- Почему же вам не дали квартиру? - спросил я и, видимо, затронул очень больную для Алевтины Васильевны тему.

Дело в том, что по советским законам тех, кто имел свой дом, неважно, где он и в каком состоянии, даже на очередь не ставили. И только в 1985 году, когда вышел Закон о школе, Алевтину Васильевну поставили в очередь на получение жилья. Тем более, что домик решено было снести. По плану на этом месте должны были возвести грандиозный парк с водоемами и мостиками, а от научного центра к памятнику должна была проходить аллея к могиле Пушкина. Но началась горбачевская перестройка, пошли реформы, умер С.С.Гейченко - словом, все планы рухнули. В 1990 году, когда еще была жива мама Алевтины Васильевны, им предложили однокомнатную квартиру в общежитии. Эта квартира находилась на первом этаже блочного дома и была так раскурочена, словно Мамай прошел: там во время стройки располагалась бытовка строителей. К тому же учительнице предложили самой делать ремонт. Но это еще что! Главное, требовали сдать дом и огород. Конечно, от такой "чести" Алевтина Васильевна и ее мама отказались. Вскоре мама умерла, так и не пожив в квартире.

Спустя шесть лет Алевтина Васильевна выступила на какой-то важной конференции, где присутствовало большое начальство. Прямо с трибуны она сказала, что не только десятки лет ребят чему-то учила, не только каждый метр земли пушкиногорской ногами промеряла, но еще и руками перебрала: они ведь с учениками ежегодно по полтора месяца копают картошку в хозяйствах района! Удивилось начальство такой несп раведливости. Зашевелилось. Приняло решение... Предложили заслуженному педагогу двенадцать метров "служебной" площади. Опять все разрушенное, даже полов нет.

- Во сколько вы просыпаетесь?

- В половине седьмого обычно.

- И что делаете?

- Прежде всего зарядку, чтобы как-то встать. Иной раз просто сползаю с кровати, а то и вовсе встать не могу, лежу до десяти. Потом начинаю растапливать печку. Затем надо убирать. Потом, если голова в порядке, почитаю что-нибудь. Летом - в огороде покопаюсь часа два, опять лежу.

- Приходит ли к вам кто-нибудь? - спросил я, неотрывно глядя на хозяйку и поедая картофельную лепешку.

- Заходят иногда родители бывших учеников, бывшие учителя. Но они все - пенсионеры. Им самим туго. А работающие не заходят. Некогда.

- Сами ходите в гости?

- А куда ходить? Родственников у меня нет. Вот тетушка больная была, я навещала. Детей у меня нет. Никого нет.

- Снятся ли вам сны?

- Как ночь, так начинается: то руки, то ноги, то голова, - какие сны? Ходишь из угла в угол, слоняешься. Лекарства нужны, а на них нет денег.

- Расскажите еще про Пушкина.

- Что о нем рассказывать? Вы не меньше меня знаете... В "Борисе Годунове", написанном здесь, в Михайловском, - голос Алевтины Васильевны вновь стал сильным, громким и строгим, - Пушкин обращается к Басманову:

"Не знаешь ли чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою подмогой,
А мнением; да! мнением народным".

- Если бы власти прислушались и хоть немного думали о мнении народном, то по-другому бы себя вели.

В это время на руки к хозяйке прыгнул кот, стал к ней ластиться и громко урчать.

- Вот мой друг любезный - Тишка. Хороший котик. Он со мной коротает время. Видите, у него комне любви больше, чем у людей. - Поглаживая Тишку, Алевтина Васильевна впервые за время разговора улыбнулась.

- Надо помнить Пушкина и мнением народным дорожить. - Голос Алевтины Васильевны вновь стал суровым. - У нас в поселке есть такие старушки, что и ходить сами не могут. Анна Васильевна, например, наш бывший школьный бухгалтер. Ей девяносто семь лет! Она совсем одна и не в состоянии дойти до бани. И подвезти некому. "Нет бензина", - отвечают. А ведь человек немытый. Скажите, может она жить?

- Что же нас ожидает?

- Если так будет продолжаться, то пропасть. Если отношение наших начальников к людям не изменится, к тем самым, которые их вырастили, вскормили, защитили, дали образование. А теперь мы люди без имени-отчества. Пропасть нас ждет. Яма.

Я смутно помню, как покинул дом Алевтины Васильевны, как она проводила меня до калитки, как попрощалась. Кажется, бывшая учительница сожалела, что поведала мне о своих бедах. Но слов этих я не слышал: у меня не осталось сил. Я шел прочь в сторону гостиницы.

Кому жаловаться? Как и чем помочь? Гордая Алевтина Васильевна, ее глаза, руки, голос, слезы, не выходили из головы, да еще эта картофельная лепешечка... Плачет она нечасто. И вот я вторгся, разбередил и без того кровоточащую рану, растревожил душу своими вопросами и... исчез.

Час или два провел в номере. Приходил в себя. Думал об Алевтине Васильевне и готовился к новой встрече: с Людмилой Павловной, хозяйкой того самого дома, который ближе всех к могиле Пушкина. Валентина Яковлевна, добрая и отзывчивая душа, договорилась, чтобы меня там приняли. Я собрался с силами и вскоре уже стоял на пороге дома номер два по улице Пушкинской.

Вообще я боялся, что не попаду сюда. Много ли сейчас найдется доверчивых людей, тем более среди пожилых, которые согласились бы вот так принять у себя незнакомого гостя да еще позволить ему задавать всякие вопросы? Но, кроме этого, меня волновало и то, кто живет в самом близком к Пушкину доме.

Дверь открыла невысокая, с тонкими чертами лица пожилая женщина. Одета была в красивую темно-синюю кофту и черные трикотажные брюки: вполне по-городскому. Видно, что она уже меня ждала.

Людмила Павловна провела меня в просторную светлую комнату. Мы сели за большой овальный стол и стали разговаривать, хотя первое время я больше озирался по сторонам, осматривая комнату, и даже попросил хозяйку, чтобы она провела меня по дому. Об истории дома был мой первый вопрос, и вот что я узнал.

До войны на этом самом месте стоял дом, в котором жил священник. Дом сгорел, и долгое время участок вообще никто не занимал. Людмила Павловна и ее муж, Николай Петрович, проживали тогда в другой части поселка. Николай Петрович работал в то время инструктором райкома партии и "играл" с коллегами в так называемую "черную кассу" - некогда популярную игру: сотрудники откладывали часть своей зарплаты и затем вручали эти деньги в дни рождения. Таким образом, можно было единовременно получить относительно большую сумму. В 1957 году подошла очередь Николая Петровича, и он получил сразу тысячу рублей. На эти деньги решили закупить стройматериалы и начать строиться. Присмотрели участок. Соседства с Пушкиным не планировали, но так получилось. Ведь место очень красивое. Косогор. С одной стороны - Святогорский монастырь и улица Пушкинская, с другой - дорога, ведущая к церкви и кладбищу. Николай Петрович написал заявление в исполком, и им разрешили строиться. Навезли камней и вдвоем начали возводить фундамент.

- У мужа были золотые руки, - рассказывает Людмила Павловна. - Он все умел. И столярное дело знал, и плотницкое, и строить мог... Вот печь сам выложил. Он учился в фабрично-заводском училище и, когда началась война, остался в Ленинграде. Пережил блокаду. Я всю жизнь проработала бухгалтером и строить, конечно, не умела. Муж учил меня, сколько надо песка, воды и цемента, чтобы приготовить раствор. Мы все это месили, я подносила, а он этот цемент заливал. Начали строить дом в мае пятьдесят седьмого, а уже через год, осенью, в него въехали.

Конечно, по выходным нам помогали родственники и друзья. Жили мы с двумя маленькими детьми. Позже к нам переехали родители мужа, и мы какое-то время жили вместе. А сейчас я живу здесь с сыном.

- Вы рядом с Пушкиным столько, сколько я живу на белом свете. Существует ли между вами связь? И днем, и ночью из окна видите Святую Гору, монастырь... Что слышите?

- Слышу, как народ проходит мимо окон. Большие экскурсии были в советское время. Столько людей приезжало! Из разных концов страны, и зимой, и летом. Особенно в школьные каникулы. Когда праздники, то здесь поют и в форточку все слышно. Помню, приезжал Иван Козловский и пел на могиле Пушкина, а я сидела у окна и слушала.

- А когда ночь и вы под окном спите, чувствуете ли что-нибудь с той стороны? Снятся ли какие-то сны? Пушкин когда-нибудь снился? Вы понимаете, что ближе вас к нему никто не живет? - допытывался я и видел, что Людмила Павловна никак не поймет, чего от нее хотят.

- Мы чувствуем только то, что Пушкин с нами рядом, - спокойно ответила она. - Сны сейчас мне совсем не снятся. У меня неврит слухового нерва, плохо с памятью. Может, и Пушкин снился, да я забыла.

Уезжать из этого дома Людмила Павловна не собирается. Здесь ей нравится. И хотя жить тяжело, все же вдвоем с сыном как-то справляются. В холодную погоду в доме тепло - есть котел, который исправно топится. Перед домом большой двор с хозяйственными постройками, но скотину не держат. На это сейчас нужны большие деньги. У Людмилы Павловны есть еще дочь. Она замужем и живет в Пскове. Есть и две внучки. Одна учится в Санкт-Петербурге, а другая в Великих Луках. Летом все собираются, так что народу здесь бывает много.

С разрешения Людмилы Павловны я осматриваю комнату и гляжу в окна, которые выходят на Пушкинскую улицу. Прямо передо мной мощная стена Святогорского монастыря, выше и левее - Святая Гора с Успенским собором. Стены комнаты оклеены недорогими обоями. Из мебели - традиционный раздвижной диван, два кресла, посреди комнаты стол, за которым мы сидим. Накрыт он оранжевой скатертью. Еще есть в комнате обычный сервант, в нем рюмки, стаканы, чашки и небольшой самовар. Над диваном висит ковер. На стене между окнами - рога лося и барана. Здесь же в комнате сразу два отечественных телевизора.

- Один работает, другой сломан, - поясняет Людмила Павловна. - Сын говорит, что если и этот испортится, то тот, другой, вроде бы легче отремонтировать.

Видимо, что-то в этой логике есть... В комнате круглая печь, та самая, которую выложил Николай Петрович. В углу стоит большое зеркало-трюмо; на тумбочке перед зеркалом - вазочка со сколотым ободком, шкатулка и небольшой портрет А.С.Пушкина. На подоконниках цветы в горшках; на окнах шторы; на потолке дешевая пластмассовая сборная люстра... Мы еще вернемся в эту комнату, чтобы осмотреть небольшой шкаф с книгами. А пока зайдем в спальню. Она примыкает к комнате. Здесь под окном кровать, на которой спит Людмила Павловна. Окно, как и в большой комнате, с видом на монастырь. В спальне находятся швейная машинка, секретер, шкаф для одежды и кресло. На одной из стен портрет отца Людмилы Павловны, на другой - фотография Николая Петровича. Ничего лишнего, ничего изысканного. Вся мебель куплена давным-давно, и появится ли новая - неизвестно.

Мы вернулись в большую комнату, и я принялся разглядывать книжный шкаф. Он меня интересует особенно: что за книги на этой, самой близкой к Пушкину, домашней книжной полке? Есть ли здесь произведения самого Александра Сергеевича, и если есть, то какие?

Однако ничего особенного я в шкафу не обнаружил. Все книги из обычного набора, который бывает во всяком доме. В основном русская классика и несколько книг советских писателей. Зато я сразу же нашел книгу Пушкина. Это - "Стихи, написанные в Михайловском. Лениздат, 1967 год." Из миллионов, десятков миллионов книг нашего великого поэта этот небольшой сборник стихов к нему самый близкий! И пробудись сейчас Александр Сергеевич, бросился бы к книгам и первой увидел бы эту.

"А что если бы Пушкин действительно оказался живым? Куда бы первым делом пошел? - рассуждал я и сам же отвечал. - В самый ближний дом. Не в монастырь же? Пришел бы сюда, к Людмиле Павловне, чтобы умыться, привести себя в порядок, попить чайку, потом бы уже решал, что делать дальше..."

- Что бы вы сказали, если бы сюда сейчас зашел живой Пушкин? - обратился я к хозяйке дома.

Людмила Павловна засмеялась, на какое-то время задумалась.

- Сказала бы ему: "Живите, Александр Сергеевич, и пишите о нашем крае, о людях, о жизни нашей, такой страшной и тяжелой. Кроме вас, никто уже о нас не напишет".

В конце встречи я попросил Людмилу Павловну взять самую близкую к Александру Сергеевичу книгу его стихов и прочесть свое любимое стихотворение.

Она надела очки и долго листала сборник, выбирая, какое из стихотворений прочесть (все любимые!) Я с волнением ожидал, что же она выберет.

Мне казалось, что сейчас от Людмилы Павловны зависит нечто очень важное... И пока она перелистывала книжку, я думал: "Как же все-таки мудро все устроено! Как хорошо, что у этого дома типичная для нашей жизни история, что здесь долгое время жила добрая и обычная семья, и сейчас, без Николая Петровича, продолжает жить Людмила Павловна с сыном; как справедливо, что она не экзальтированная, не возбужденная душа; упаси Бог, чтобы здесь жил такой как я, потому что мне бы и сны снились "особенные", и историй бы напридумывал разных, и вел бы себя не то чтобы неправедно, но скорее неправдиво. Как хорошо, что Людмила Павловна не пушкинист, не литератор, не краевед, не музейный работник... И вот именно она-то должна сейчас выбрать и прочесть свое любимое пушкинское стихотворение".

Людмила Павловна, наконец, остановилась на каком-то стихотворении, еще немного на него посмотрела, посетовав, что длинное, потом спокойно, без тени претензий на декламацию, стала читать, и с первых же слов я вздохнул, едва сдерживая слезы, потому что строки эти вмиг пробудили грустные мысли об Алевтине Васильевне, о моих вчерашних собеседницах, о Михаиле Александровиче, о девочке-цыганке, о жизни нашей...

Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья.
Где ль тся дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой: я променял порочный двор цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой: люблю сей т мный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарнике шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда.
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон благодарить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной.
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидовать судьбе
Злодея иль глупца в величии неправом.
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас;
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдёт ли наконец прекрасная заря?

С детства знал это стихотворение, учил наизусть, представлял воспетую природу, удивлялся глубине экономических знаний Пушкина и, конечно, восхищался непревзойденным пафосом последних строк. Но всего глубочайшего смысла не понимал до той минуты, пока не услышал его из уст Людмилы Павловны. Стихотворение "Деревня" открылось так же неожиданно,как и красота имени Мария, здесь, у стен Святогорского монастыря, у гроба А.С.Пушкина. Всему свое время.

Когда я покинул дом Людмилы Павловны, уже наступил вечер. Я сел в машину, включил музыку и медленно покатил по заснеженной дороге, сначала в Петровское, затем вернулся в Пушкинские Горы и, свернув у гостиницы направо, проехал мимо Луговки к деревне Дедовцы. Оттуда, через Воронич, проехал к Тригорскому. Выйдя из машины, я впервые за последние годы увидел над собою Млечный Путь. Посередине его отыскал созвездие Лебедя - крест из ярких четырех звёзд. Помню, мой приятель-критик, объяснял, что крест этот всегда находится над Россией и покровительствует ей. Еще он рассказывал о том, что такое в действительности ночь.

Мы, современные жители, скорее всего ночи настоящей уже не узнаем. Все эти глухие деревеньки и селения в старые времена были окутаны полным мраком, такою темнотою, что и не опишешь. Лучина, если и светилась в доме, то в двух шагах была не видна, фонарей уличных в деревнях не было, а путешествующий, если и ехал в кибитке, то тоже в кромешной темноте. От масляного фонаря много ли толку? Если еще вдобавок небо затянуто тучами, то хоть глаз выколи. И дороги тоже были такими, что не определишь сразу, на дороге ты или уже съехал в сторону. Оттого и радовались всякому огоньку, дорожили каждым лучиком и невольно стремились к нему.

Вот и сейчас вокруг ни души. Времени еще семь вечера, а в окнах деревенских темно. Лишь некоторые тускло светятся. Вскоре погаснут и они.

Что там за жизнь, в этих домах? Чем заняты их обитатели? Смотрят телевизор? Слушают радио? Пьют чай и разговаривают? А может, просто молчат в раздумии о завтрашнем дне? Или о том, что будет завтра, не думают: утро вечера мудренее.

...Знаете, как угощала меня картофельной лепешечкой Алевтина Васильевна? Она вышла из кухоньки в комнату и достала тарелочку с этими лепешками со шкафа. Значит, готовясь к моему приходу, она убрала их с кухонного стола (где же еще стоять тарелке с едой?) на шкаф, под самый потолок, чтобы заезжий столичный господин не увидел ее скромную трапезу. Почему не провела меня в комнату? Потому что стесняется показать свой убогий быт, точнее, безбытность. Может, не столько стесняется, сколько стыдится. Не за себя и даже не за страну свою. Стыдно за время, в которое ей приходится доживать свой век. За страну ей скорее страшно...

...Чем живут эти наши старушки, которым лет тридцать или двадцать пять назад было лишь по сорок? Мечтают ли о чем? Ждут ли чего-то? Думаете, дай им по миллиону долларов зажили бы иначе? Может, переменили бы ценности, изменили мировоззрение, утратили веру, побросали бы свои избы, огороды и давай мотать по свету да транжирить этот миллион? Или понастроили бы себе замков, дворцов и коттеджей, поустраивали бы внуков в престижные университеты и колледжи, а сами бы почивали на подушках? Или, может, уподобились бы ненасытной старухе из "Золотой рыбки"? Нет! Ничего бы в их душах не переменилось. Ведь и у той нашей русской старухи, что мечтала стать владычицей морской, тоже ничего не вышло.

Появись деньги у такой вот бабушки, покупала бы молочко, немного творогу, яичек, сахарку да муки, а еще - покрепче бы заваривала чай. Овощи, пока есть силы, выращивала бы сама, может, покупала бы изредка каких-нибудь фруктов; да купила бы обязательно маленький холодильник, наш, отечественный, а еще - телевизор, чтобы быть в курсе всех событий и кино по вечерам смотреть; еще бы поправила здоровье: пошла бы к врачу, проконсультировалась, закупила в аптеке лекарств, вставила бы зубы и немножко занялась зрением...

Усиливающийся мороз заставил забраться в машину, и я медленно покатил к могиле Александра Сергеевича...

...Да вместо поисков средств к существованию, вместо беготни за туристами в надежде продать баночку грибов, м да, варенья или носки, которые вяжешь по трое суток, занялась бы стряпней, потом позвала бы внуков, детей, угостила их вкусными ватрушками, пирогами, котлетами, открыла бы им (а не туристам) ту же баночку грибов, варенья, меда... Они бы пришли к своей бабушке с цветами и подарками, принесли бы бутылочку вина, а бабушка им: "А у меня свое есть!" А еще - приоделась бы. Купила бы хорошую, мягкую обувь: в этой изношенной-переношенной так неудобно и больно ходить. Купила бы себе пальтишко, не импортное, достаточно нашего: "Ведь не на танцы", - да еще бы кофточку теплую справила, такую, какая уже когда-то была, да износилась; а еще - (мечтать, так мечтать!) купила бы красивую шаль, чтобы внуки гордились: вот, мол, какая бабушка у них - "даже совсем еще ничего!"

Вот и вся "роскошь". Что еще требуется? Какие-нибудь изыски? Какие-то умопомрачительные мечтания, планы, намерения?

Уверяю вас, и миллион долларов дай - сверх того, что перечислил, никому из наших старушек ничего не нужно. И не потому, что в темноте прожили и не знают, что почем в этом мире, а как раз наоборот: именно потому, что знают цену и этому миру, и тому, что им движет, и на чем он держится. Может быть, единственные во всем мире остались, которые еще Это знают!..

...Я подъехал к Святогорскому монастырю и, оставив машину на площади, где некогда проходили яр марки, пошел к могиле Пушкина. Вечер. Тишина. Прямо надо мной и могилой растянулся Млечный Путь и в центре его - звездный крест...

Двести лет назад Вы, Александр Сергеевич, еще были во чреве матери. Но все же - уже были! И уже тогда, наверное, прислушивались к миру, в который придете, и жадно впитывали его соки. Двести лет назад... Скоро, очень скоро сюда прибудут официальные и полуофициальные делегации, они будут чествовать Вас: станут читать Ваши стихи так, как еще никто не читал; петь песни, как еще никто не пел; плясать, как еще никто не плясал, и говорить такие слова, каких еще никто не говорил и не слыхивал; Вам принесут столько цветов и таких, что и на кладбище Пер Лашез такого никто не видел; Вас наградят столькими эпитетами, возвысят такими словами, что и Господу Богу такое не воздавалось. По всей стране будут Вас чествовать, а особенно в столицах, в официальных кругах. Из Вас, национального поэта, будут навязчиво конструировать "национальную идею"; сотни, тысячи раз будут произносить: "Пушкин - это наше все!", "Это наша первая любовь!" А сколько книг Ваших и о Вас будет издано, и переиздано, и уже издается! Да в каких переплетах, с какими тиснениями, в каких обложках, с какими предисловиями и по каким ценам! Сколько будет выпито в этот день самых дорогих напитков, сколько съедено самых изысканных яств, сколько женщин красивых и разодетых будет целовано в этот торжественный день! Только зачем это все нам с Вами, Александр Сергеевич, если совсем рядом, прямо за роскошным и утонченным, во всякое время освещенным памятником Вам, в маленьком, дряхлом домике тихо и в полном одиночестве умирает Алевтина Васильевна, учительница Вашего и моего языка, Вашей и моей литературы? Какое нам с Вами дело до юбилеев, торжеств и праздненств, если Ваша верная защитница от пошляков и охранительница от лжи, всю жизнь свою отдавшая Вам, едва гнущимися пальцами рвет и бросает в огонь школьные учебники, чтобы не замерзнуть и не околеть? Что нам с Вами все эти слова, эти пустые речи и признания в любви, если пожилая женщина "без имени-отчества", тридцать шесть лет учившая "уму-разуму", признается: "Я ничего не умею делать". (Это она-то "ничего не умеет делать"!) Сколько по всей России таких! Оставленных, забытых, брошенных, но гордых и надеющихся...