|
Содержание
Глава
3
Глава четвертая,
продолжающая третью и отделенная от нее только для того, чтобы
главы не были очень длинными
Дверь растворилась, и молодая хозяйка вошла в комнату, неся над
головой поднос с дымящимися чашками утреннего завтрака.
Алексей был очарован этой утопической женщиной, ее почти классической
головой, идеально посаженной на крепкой сильной шее широкими плечами
и полной грудью, поднимавшей с каждым дыханием ворот рубашки.
Минутное молчание первого знакомства вскоре сменилось оживленным
разговором. Кремнев, избегая роли рассказчика, увлек разговор
в область искусства, полагая, что не затруднит этим девушку, живущую
в комнатах, где на стенах висят прекрасные куски живописи.
Молодая девушка, которую звали Параскевой, с жаром юношеского
увлечения повествовала о своих любимых мастерах: старом Брегеле,
Ван Гоге, старике Рыбникове и великолепном Ладонове. Пламенная
поклонница неореализма, она искала в искусстве тайны вещей, чего-то
или божеского или дьявольского, но превышающего силы человеческие.
Признавая высшую ценность всего сущего, она требовала от художника
конгениальности с творцом вселенной, ценила в картине силу волшебства,
прометееву искру, дающую новую сущность, и в сущности была близка
к реализму старых мастеров Фландрии.
Из ее слов Кремнев понял, что после живописи эпохи великой революции,
ознаменованной футуризмом и крайним разложением старых традиций,
наступил период барокко-футуризма, футуризма укрощенного и сладостного.
Затем, как реакция, как солнечный день после грозы, на первое
место выдвинулась жажда мастерства; в моду начали входить болонцы,
примитивисты были как-то сразу забыты, и залы музеев с картинами
Мемлинга, Фра Беато, Ботичелли и Краннаха почти не находили себе
посетителей. Однако, подчиняясь кругу времен и не опуская своей
высоты, мастерство постепенно получило декоративный наклон и создало
монументальные полотна и фрески эпохи варваринского заговора,
бурной полосой прошла эпоха натюрморта и голубой гаммы, затем
властителем мировых помыслов сделались суздальские фрески XII
века и наступило царство реализма с Питером Брегелем, как кумиром.
Два часа прошли незаметно и Алексей не знал, слушать ли ему глубокий
контральто своей собеседницы, или же рассматривать тяжелые косы,
заплетенные на ее голове.
Широко открытые внимательные глаза и родинка на шее говорили
ему лучше всяких доказательств о превосходстве неореализма.
Глава
5
|
