|
Содержание
Глава
1
Глава вторая,
повествующая о влиянии Герцена на воспаленное воображение советского
служащего
Намазав маслом большой кусок хлеба, благословенный дар богоспасаемой
Сухаревки, Алексей налил себе стакан уже вскипевшего кофе и сел
в свое рабочее кресло.
Сквозь стекла большого окна был виден город, внизу в
туманной дымке ночи молочными светлыми пятнами тянулись вереницы
уличных фонарей. Кое-где в черных массивах домов тускло желтели
освещенные еще окна.
"Итак, свершилось", - подумал Алексей, вглядываясь
в ночную Москву - "Старый Морис, добродетельный Томас, Беллами,
Блечфорт и вы, другие, добрые и милые утописты. Ваши одинокие
мечты стали всеобщим убеждением, величайшие дерзания - официальной
программой и повседневной обыденщиной! На четвертый год революции
социализм может считать себя безраздельным владыкой земного шара.
Довольны ли вы, пионеры утописты?"
И Кремнев посмотрел на портрет Фурье, висевший над одним из книжных
шкафов его библиотеки.
Однако для него самого - старого социалиста, крупного советского
работника, заведующего одним из отделов Мирсовнархоза, как-то
не все ладно было в этом воплощении, чувствовалась какая-то смутная
жалость к ушедшему, какая-то паутина буржуазной психологии еще
затемняла социалистическое сознание.
Он прошелся по ковру своего кабинета, скользнул взором по переплетам
книг и неожиданно для себя заметил вереницу томиков полузабытой
полки. Имена Чернышевского, Герцена и Плеханова глядели на него
с кожаных корешков солидных переплетов. Он улыбнулся, как улыбаются
при воспоминаниях детства, и взял с полки том павленковского Герцена.
Пробило два. Часы ударили с протяжным шипением и снова смолкли.
Хорошие, благородные и детски наивные слова раскрывались перед
глазами Кремнева. Чтение захватывало, волновало, как волнуют воспоминания
первой юношеской любви, первой юношеской клятвы.
Ум как будто освободился от гипноза советской повседневности,
в сознании зашевелились новые, не банальные мысли, оказалось возможным
мыслить иными вариантами.
Кремнев в волнении прочел давно забытую им пророческую страницу:
"Слабые, хилые, глупые поколения", - писал Герцен, -
протянут как-нибудь до взрыва, до той или другой лавы, которая
их покроет каменным покрывалом и предаст забвению летописей. А
там? А там настанет весна, молодая жизнь закипит на их гробовой
доске, варварство младенчества, полное недостроенных, но здоровых
сил, заменит старческое варварство, дикая свежая мощь распахнется
в молодой груди юных народов, и начнется новый круг событий и
третий том всеобщей истории.
Основной тон его можно понять теперь. Он будет принадлежать социальным
идеям. Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий,
до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного
меньшинства крик отрицания и снова начнется смертная борьба, в
которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет
побежден грядущей, неизвестной нам революцией".
- Новое восстание. Где же оно? И во имя каких идеалов? - думалось
ему. - Увы, либеральная доктрина всегда была слаба тем, что она
не могла создать идеологии и не имела утопий.
Он улыбнулся с сожалением. О, вы, Милюковы и Новгородцевы, Кусковы
и Макаровы, какую же утопию вы начертаете на ваших знаменах?!
Что кроме мракобесия капиталистической реакции имеете вы в замену
социалистического строя?! Я согласен... мы живем далеко не в социалистическом
раю, но что вы дадите взамен его?
Книга Герцена вдруг с треском захлопнулась сама собой и пачка
фолиантов in octo и in folio упала с полки.
Кремнев вздрогнул.
В комнате удушливо запахло серой. Стрелки больших стенных часов
завертелись все быстрее и быстрее и в неистовом вращении скрылись
из глаз. Листки отрывного календаря с шумом отрывались сами собой
и взвивались кверху, вихрями бумаги наполняя комнату. Стены как-то
исказились и дрожали.
У Кремнева кружилась голова и холодный пот увлажнял его лоб.
Он вздрогнул, в паническом ужасе бросился к двери, ведущей в столовую,
и дверь с треском ломающегося дерева захлопнулась за ним. Он тщетно
искал кнопку электрического освещения. Ее не было на старом месте.
Передвигаясь в темноте, он натыкался на незнакомые предметы. Голова
кружилась и сознание мутнело, как во время морской болезни.
Истощенный усилиями, Алексей опустился на какой-то диван, никогда
не бывший здесь раньше, и сознание его покинуло.
Глава
3
|
