Ах как громко играл в августе 1991 года «надежды маленький оркестрик»! Последние дни лета дарили миллионам людей подлинно весеннее настроение: пускай жизнь тяжела, а вокруг – очереди, дефицит и полупустые прилавки, но впереди наконец, появился «свет в конце тоннеля». Не удалась попытка путчистов вернуть нас назад, к недоброй памяти старым временам, покончено с монополией на власть бывшей правящей партии и косной номенклатуры, и теперь ничто не мешает провести давно назревшие демократические реформы. Ведь это именно тот путь, следуя которым наша страна, по примеру своих соседей по Европе, станет процветающей, благополучной, безопасной. И мы пройдем по этому пути – тем более, что на смену вечно колеблющемуся Горбачеву пришел решительный Ельцин...

Сегодня, по прошествии десяти лет большинство из тех, кто тогда «вышел на площадь в свой назначенный час», вряд ли повторило бы этот поступок. Их надежды оказались жестоко обмануты, прошедшие годы не принесли им почти ничего, кроме боли и разочарования в недавних ценностях и недавних кумирах – и недаром слова «демократия», «реформы», «либерализм» уже давно в устах очень многих людей звучат как ругательство. Почему так случилось?

«Причина – в завышенных ожиданиях, – говорят одни. – Иначе и не могло случиться в силу объективных обстоятельств. Из той пропасти, в которой находилась страна, надо выбираться не один десяток лет».

«Россия вообще не готова к демократии, – возражают другие. – Оптимальным для нее является политический режим «пиночетовского» типа, при котором есть возможность железной рукой провести необходимые экономические реформы, не обращая внимания на недовольство населения».

«Все дело – в заведомо некомпетентных решениях тех, кто после августа 1991-го пришел к власти, – считают третьи. – Циничный, корыстный и вульгарный подход к проведению экономических реформ в интересах узкого круга лиц, игнорирование закона, потакание воровству, пренебрежение общественным мнением – все это привело нас к результатам, во многом противоположным тем, о которых мы мечтали десять лет назад».

Не скрою: последняя точка зрения мне ближе.

 

«Мятеж не может кончиться удачей...»

Путчем называется неудавшийся государственный переворот. Удавшийся государственный переворот называется поэтапной конституционной реформой.

Это простое определение пришло мне в голову, когда отмечалась третья годовщина августовских событий 1991-го, а одним из самых популярных в стране был анекдот о новом вопросе в анкете: «Защищали ли вы Белый дом? Если да, то в каком году?»...

Тогда, летом 1994-го, я задавал многим вопрос: а что, если бы утром 19 августа 1991-го нам объявили о переходе власти от Горбачева к «чрезвычайному комитету» в составе Ельцина, Хасбулатова, Руцкого, Попова, Собчака, Афанасьева и Гдляна с Ивановым? Вызвало бы это массовый протест? Ответ был: вряд ли. Кого бы в этом случае интересовало, что от власти отстранен законно избранный (но давно уже малосимпатичный большинству) президент страны? Кто, увидев в роли организаторов переворота популярные в народе фигуры, задумался бы о «легитимности» и «конституционности» их действий? А голоса скептиков были бы быстро заглушены хором оптимистов и рассуждениями придворных политологов о принципиальной разнице между законом и правом и недопустимости юридического чистоплюйства в сложный переходный период. Как это, впрочем, и произошло в реальности – через некоторое время.

А ведь в августе 1991-го главным аргументом противников ГКЧП была незаконность действий «путчистов»: И Горбачев, и Ельцин воспринимались как законная власть, а Янаев, Крючков, Пуго, Язов, Павлов и другие – как очевидно незаконная. Поражение ГКЧП было тогда воспринято как, в первую очередь, победа закона, после чего возникла массовая иллюзия: теперь-то закон будет раз и навсегда выше власти! Но прошло время – и мы убедились, что совпадение векторов законного и желаемого было случайным. Очень скоро станут нормой принцип «цель оправдывает средства», пренебрежение формальностями в угоду логике «революционной целесообразности», право исполнительной власти игнорировать «во имя реформ» те законы, которые ей не нравятся, призывы к президенту – действовать, опираясь не на закон, а на «доверие народа»...

Закончилось это тем, чем и должно было закончиться – осенью 1993-го неконституционный «указ 1400» был встречен не акциями гражданского сопротивления, а равнодушием: разогнали парламент – ну и ладно. К тому же большинство тех, кому было даровано право выступать по телевидению и в прессе от имени российской интеллигенции (в том числе действительно уважаемые люди) в лучшем случае снисходительно отнесутся к разгону парламента. А в худшем случае – будут приветствовать его криками «Раздавите гадину!», свидетельствующими о неполной уверенности в победе. И подписывать коллективные письма, обличающие противников Ельцина, с выражениями типа «Хватит говорить, пора научиться действовать. Эти тупые негодяи понимают только силу...»

Между тем очевидно: осенью 1993 года закон был на стороне российских депутатов, а не российского президента, как бы кто ни относился к кому-либо из парламентариев. Парламент образца 1993 года был ничуть не менее легитимен, чем президент Горбачев образца 1991 года. При этом и в августе 91-го, и в октябре 93-го Хасбулатов и Руцкой защищали конституционный строй (причем один и тот же), а генералы Громов и Грачев обсуждали планы штурма одного и того же Белого дома. И, удайся переворот 1991 года – Ельцин и Хасбулатов сидели бы в тюрьме по тому же обвинению, что и «мятежники» 1993 года: за организацию массовых беспорядков...

 

«Что это было – чья победа?»

Вопрос «Что это было – чья победа?», казавшийся тривиальным летом 1991 года, не казался таковым уже через три года. Когда стало ясно: в который раз революция обернулась контрреволюцией, а плодами победы воспользовались проходимцы...

Одной из главных летом 1991 года была надежда на решительное обновление власти. «Вот придут к власти новые люди, – мечтали мы, – умные и честные, и все будет по-другому...» Но скоро выяснилось: одни из пришедших во власть оказались не очень новыми. Другие – честными, но не очень умными. А третьи – умными, но не очень честными.

Для начала активисты демократического движения (искренне считавшие, что август 1991-го – это именно их победа) с удивлением обнаружили, что Ельцин совершенно не спешит назначать видных демократов на видные посты. Так, на только что введенные посты глав администраций регионов президентом были назначены в немалом количестве первые или вторые секретари обкомов или горкомов КПСС или председатели облисполкомов. Исключения, конечно, были – но их можно было пересчитать по пальцам. А предложение о выборности губернаторов (тогда этот термин только-только начинал входить в лексикон) было президентом категорически отвергнуто: мол, народ неразумен, может выбрать не тех, нельзя терять возможность президентского влияния на местные власти. Совершенно ту же картину демократы обнаружили даже там, где у власти, казалось бы, находились «свои» – в Москве и Петербурге: мэры Попов и Собчак подбирали себе руководящие кадры по принципу личной преданности, при этом большинство составляли ярчайшие представители той самой прежней номенклатуры, которая, как надеялись, будет надежно «отодвинута» от власти.

Ну а затем обнаружилось, что слишком многие политики, считавшиеся демократами, попав на высокие административные посты, начали исповедовать принцип «То, что раньше нагло забирал дракон, теперь в руках лучших людей города. Иначе говоря – моих и Генриха», позаимствованный из прекрасной сказки Евгения Шварца.

Во-первых, те привилегии, которые гневно обличались, пока они принадлежали прежней номенклатуре, очень быстро стали казаться вполне умеренным «возмещением» за неустанные труды «реформаторов». Многокомнатные квартиры, персональные машины, охрана, государственные дачи, проезды по городам и весям с «эскортом», «мигалками» и сиренами – все это оказалось свойственным демократам ничуть не меньше, чем их предшественникам.

А во-вторых, масштабы коррупции и злоупотреблений властью (при полной бесконтрольности «стойких приверженцев реформ», которых от любых проверок надежно защищал президент) оказались такими, что перед ними быстро померкли самые громкие дела минувших дней. Примеры нет нужды приводить – они общеизвестны.

Естественно, возник вопрос – за что боролись?

Естественно, ответа не последовало.

 

Мифы новейшей истории

Массовое разочарование в демократии и реформах – один из самых печальных признаков нынешнего общественного сознания. Наверное, если бы десять лет назад нам предсказали, что так случится – мало кто бы поверил.

Но давайте поймем: под видом демократии и либеральных реформ за эти десять лет обществу было навязано то, что на самом деле не имеет к ним никакого отношения.

Задумаемся: какое отношение к демократии имеет то, что многие губернаторы и мэры оказываются практически несменяемыми? Что на выборах царит вопиющее неравенство, покрываемое избирательными комиссиями и прокуратурой? Что правоохранительные органы нередко используются как орудие в «разборках»? Что средства массовой информации все более превращаются в средства массовой пропаганды? Что кандидаты от «партии власти» любого уровня беззастенчиво пользуются государственными ресурсами и государственными СМИ? Что суд снимает с регистрации неугодного властям кандидата за три часа до выборов? Что закон применяется «избирательно» – в зависимости от занимаемой должности?

Ну а какое отношение к либеральным экономическим реформам имеет то, что несколько тысяч российских граждан установили при помощи властей контроль за наиболее рентабельными объектами собственности («оседлав» нефтяную или газовую трубу) и обеспечили себе сверхвысокие доходы? То, что государство планомерно и сознательно отказывается от выполнения своих конституционных социальных обязательств? То, что деградируют образование и здравоохранение? Какое отношение к либерализму имеет наш «рынок», где интересы власти и бизнеса туго переплетены? Или ценовой беспредел государственных и полугосударственных монополий, высший менеджмент которых (как в случае в РАО «ЕЭС») оказывается не «по зубам» даже президенту?

Сказанное означает: дискредитированы в глазах большей части российских граждан не демократия и либеральные реформы, а их вульгарное воплощение, а еще точнее – навязанные нам мифы. Среди них – миф о том, что символом демократии является Ельцин, а символом рынка – Чубайс. Создатели этих мифов точно рассчитали: когда они укоренятся в обществе – каждый, кто критикует Ельцина, будет объявлен противником демократии, а каждый, кто критикует Чубайса – противником рыночной экономики...

Тогда, десять лет назад, мы верили, что пришла весна.

Сегодня очень похоже, что это была не весна, а только оттепель.

Могло ли случиться иначе? Наверное, могло – будь мы тогда менее наивными и более опытными. Быть может, тогда не владела бы нами сегодня «усмешка горькая обманутых надежд»...