11 января в Кремле состоялось заседание Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека при Президенте России. Владимир Путин и члены Совета обсудили широкий спектр вопросов: развитие институтов гражданского общества, поддержка неправительственных организаций, совершенствование судебной системы, развитие общественного контроля за деятельностью правоохранительных органов и пенитенциарной системы, противодействие росту экстремизма, молодежной преступности и детской беспризорности. Cтенограмму встречи можно прочитать на сайте Президента России.

Новостные агентства предоставляют достаточно противоречивые оценки состоявшегося обсуждения. Центр «Демос» обратился за комментариями к присутствовавшим на этой встрече членам Совета. Мы представляем вам мнение экспертов:

Тамара Морщакова, советник Конституционного Суда РФ, судья Конституционного Суда РФ в отставке:

Сегодняшняя встреча членов Совета с Президентом была посвящена различным вопросам. Обычно каждый член Совета излагает те проблемы, которые кажутся ему наиболее важными. Сегодня тоже обсуждался широкий и разнообразный круг вопросов: борьба с экстремизмом, предоставление материнского капитала, обеспечение здоровья призывников, контроль за выборами и т.д..

Для меня наиболее важным было получить реакцию Президента на два следующих вопроса. Во-первых, на подготовленный МЭРТ законопроект, направленный на изменение статуса судей. Этот проект пока не нашел широкой поддержки, и мне хотелось, чтобы Президент его поддержал.

Владимир Путин сказал, что МЭРТ не является ведомством, специализирующимся на таких проблемах. Поэтому при решении вопроса о совершенствовании статуса судей надо прислушиваться к мнению других экспертов: самих судей, научного сообщества. В целом, он считает необходимым согласовывать эти вопросы с Верховным Судом России.

Как член Совета я сочла необходимым сказать о значении ратификации Протокола № 14 к Европейской Конвенции, который в декабре 2006 г. был отклонен Государственной думой.

Президент отметил, что именно он внес этот документ на ратификацию, и что МИД России подписывал этот Протокол, конечно же, не без его ведома. Он подчеркнул, что меры по урегулированию этой ситуации будут в ближайшее время обсуждаться, в том числе, и со Страсбургом. Он также добавил, что депутаты Государственной думы привели определенные аргументы в пользу своего решения, поскольку предлагаемые Протоколом упрощенные процедуры могут привести к нарушению прав, хотя Президент не уточнил, чьи права могут быть нарушены в этом случае – права граждан, обращающихся в Европейский Суд, или процессуальные права государства, на которое подана жалоба. Кроме того, Президент сослался на решение Европейского Суда по делу Илашку, которое, с его точки зрения, не было объективным и обоснованным (следует отметить, что именно по этому делу Анатолий Ковлер – судья Европейского Суда от России – высказал возражения в своем особом мнении). Владимир Путин не высказывал своего мнения в отношении каких-либо других решений Европейского Суда.

Президент частично согласился с теми позициями, которые были высказаны мной по поводу системы правосудия. В частности, он согласился, что отсутствие в системе судов общей юрисдикции апелляционной инстанции – это недостаток. Президент признал, что система апелляции имеет преимущества перед системой кассации. В отличие от кассационного порядка, в рамках апелляционной процедуры происходит пересмотр всех обстоятельств конкретного дела. То есть, имеются большие возможности для выявления и исправления ошибок. При этом Владимир Путин сослался на положительный опыт арбитражных судов, где апелляция существует.

Мне, как члену Совета, хотелось, чтобы Президент обратил внимание на важность вопроса о независимости судебной системы. С моей точки зрения, суды являются источником легитимации всей сути деятельности органов государственной власти. Именно суды проверяют конституционность и законность документов, решений и действий власти. Суды могут скорректировать их, если необходимо.

Президент возразил, что легализация власти происходит не только в суде, но и через систему демократических выборов, через деятельность парламента, через конституционные процедуры.

Валерий Борщев, Московская Хельсинкская группа, Фонд "Социальное партнерство":

На мой взгляд, это было очень удачное деловое общение. Нам удалось поднять очень важный вопрос – вопрос об общественном контроле за соблюдением прав человека в местах принудительного заключения.

Дело в том, что закон, принятый в первом чтении в 2003 году – более трех лет лежит в Думе, и Дума не принимает его. И поэтому нам было очень важно поставить вопрос перед президентом, чтобы он обратил на эту ситуацию внимание. Это удалось. Он включился в разговор и обещал посодействовать, чтобы Дума вынесла его все же на второе-третье чтение.

Также мы обсуждали ситуацию в пенитенциарной системе. Сейчас ведь эта система, которая ранее была лидером среди силовых структур по степени реформированности, стала закрытой. Правозащитникам во многих регионах не представляется возможным посещать колонии и СИЗО. Так в свое время попросту не дали разрешение членам комиссии по правам человека при мэре города Москвы посетить СИЗО. Санкт-Петербург, Мордовия, Нижний Новгород и другие регионы стали очень закрытыми, хотя есть и регионы, где по-прежнему возможно взаимодействие – Красноярк, Иркутск, Краснодар. Мы поставили этот вопрос на обсуждение и президент обещал организовать встречу заинтересованных сторон, чтобы как-то этот болезненный вопрос решить.

Также мы говорили о проблеме пыток, насилия, что можно сделать, чтобы они были предотвращены.

Разговор шел более 4-х часов. Помимо всего прочего, нам удалось передать письмо с просьбой о помиловании заключенных Данилова и Сутягина.

Алексей Симонов, Фонд «Защиты Гласности»:

Первое, что стоит отметить – это больше всего походило на первую встречу в 2001 году, то есть, было ощущение определенной расположенности Путина к разговору – не напряженности. Более того, это была первая встреча, на которую он пришел без помощников.

Второе – по абсолютному большинству вопросов были найдены какие-то формы дальнейшей совместной деятельности, т.е. значительное количество поручений должно быть дано почти по всем вопросам, которые, так или иначе, обсуждались.

Единственный вопрос, где «коса нашла на камень», связан был с судебно реформой. Как мне кажется, резкое неприятие со стороны президента было вызвано выступлением Тамары Георгиевны Морщаковой, которая говорила о выборности судей. Думаю, возникло определенное взаимное непонимание сути предполагаемой реформы, в частности, проблемы назначаемости председателей судов.

Одним из самых напряженных моментов возник при обсуждении нового закона об НКО. Начал Путин с того, что прошел уже год, как закон действует, и никаких катастрофических последствий нет. Но Аузан на основе проделанной большой аналитической работы доказал, что это надувательство, и на самом деле закон, про который говорилось, что он совершенно бесплатен для налогоплательщика, на самом деле стоит несколько десятков миллиардов рублей. Аузан говорил, что закон неуклюж, громоздок и непосилен для НКО. Таким образом, был сделан уклон в экономическую оценку закона, а не идеологическую – и это подействовало. Пришли к договоренности, что к апрелю уже будет формирована согласительная комиссия для внесения поправок в закон.

Интересно было выступление Иды Куклиной, которая предложила создать молодежные медицинские центры для допризывной проверки призывников: военные медики делают очень много ошибок, предпочитая всех считать здоровыми. И только после уже выясняется, что молодые люди были не здоровые, а очень даже больные. Вот для противостояния этому и ряду других проблем и было предложено создавать молодежные медицинские центры. Путин предложением заинтересовался. Дальше должны будут обсуждать инициативу уже более конкретно, может быть даже в пределах нацпроекта «Здоровье».

Я говорил о митингах и шествиях, и пытался объяснить, что закон сам по себе, в общем, вполне приемлемый, а законоприменение чудовищное. И вопрос заключается на сегодняшний день, как всегда в России, в том, что если верховная власть проявит определенную волю и продемонстрирует, что она хотела бы, чтобы закон соблюдался так, как он написан, а не так, как его трактуют большинство местных и региональных властей, то может быть от этого будет толк. Примеров было много, в том числе взятых мною из материалов, подготовленных Центром «Демос», Еленой Гришиной, Фондом «Защиты гласности». За прошлый год из 75 случаев задержания журналистов милицией, ровно половина - 37 - связаны с участием журналистов в митингах и шествиях.

Кроме того, Президенту было вручено письмо, подписанное 12-ю членами совета, о помиловании Сутягина и Данилова. А также еще ряд писем: от бабушки некоего человека, который 4 года сидит без суда и следствия в тюрьме, письмо от косовского патриарха с выражением благодарности за позицию, которая Россия занимает в вопросе о Косово и другие.

Очень важным было то, что в ходе встречи была названа фамилия Затоки – эколога, российского гражданина, который был задержан и находится под следствием в Туркмении. Путин об этом ничего не знал. И поскольку это состоялось буквально на финише, это запечатлелось - он еще раз спросил у Забелина фамилию и обстоятельства дела. Так что есть надежда, что, по крайней мере, сигнал в российское посольство в Туркменистане пойдет - волевой сигнал для того, чтобы это дело сдвинулось с места.

Мара Полякова, «Независимый экспертно-правовой совет»:

Поскольку я не первый раз уже иду на такие встречи, то у меня уже есть понимание, зачем я иду и какой можно ожидать результат.

Если говорить о предыдущих визитах применительно к теме, которой я занимаюсь, - эти встречи были небезрезультативными. Мы разработали предложения по судебной реформе, обсудили их на общественных слушаниях с участием очень многих ученых, специалистов. Предложения, по которым был найден компромисс, были вынесли на обсуждение именно на прошлой встрече Совета и переданы президенту. Потом мы получили резолюцию главы администрации президента о том, что эти предложения приняты в разработку.

Поэтому я понимала, что есть какой-то шанс, что новые предложения, которые мы подготовили, будут услышаны и могут последовать изменения – с этой надеждой и шла. Понимаю, что принятие законов процесс не скорый, он предполагает широкие обсуждения, большую работу. А мы увидели, что работа действительно велась: активизировались обсуждения по теме судебной реформы. Например, мы знаем, что были разосланы в разные организации и ведомства предложения дать экспертные оценки. Вот только мы обо всем этом случайно узнавали – никакой системы официального информирования не было.

И получилось, что мы, эксперты, изначально выносившие предложения, к этой работе в дальнейшем не были привлечены. И у нас не было никакой информации о том, как продвигается процесс - якобы наша задача уже исчерпана. И нас беспокоила эта ситуация.

Я шла на встречу с несколькими задачами. Во-первых, - развитие прошлых наших предложений (мы пришли с новыми, уже по конкретным блокам) о вовлечении гражданского общества в судопроизводство и разрешение правовых конфликтов.

Во-вторых, мне важно было добиться поддержки по вопросу развития института суда присяжных, поскольку он сейчас претерпевает жуткие нападки, вызывает неприятие со стороны и судейской корпорации, и прокуратуры, и прессы. Важно было получить поддержку по развитию института восстановительного правосудия, примирительных процедур.

И третье, в чем нам была необходима поддержка, это в том, чем мы очень много сейчас занимаемся – проблемы общественных судов. Необходимо, чтобы создавались и внедрялись общественные суды, чтобы развивались досудебные процедуры, конфликты могли разрешаться с участием общественности. Например, создавались комиссии, в которые бы входили представители общества и представители государственных органов, где можно было бы рассматривать жалобы граждан на действия органов власти или, скажем, хозяйствующих субъектов.

Очень много у нас нарушений трудовых прав. И я выходила с предложением от нашей организации создавать такие комиссии, общественные структуры, куда бы входили представители госинспекции труда и общественность, рассматривались бы до суда все трудовые конфликты. Потому что сейчас все эти судебные тяжбы невероятно затяжные и нередко бесперспективные.

Я шла, чтобы получить поддержку по всем этим направлениям. Надо сказать, что президент отнесся положительно практически ко всем инициативам. Единственное, в какой части были возражения – это в вопросе о том, как институт присяжных представляется в прессе. Я говорила о том, что пресса дискредитирует этот институт, хотя он требует поддержки – это ведь только начало, но президент не согласился с тем, что пресса целенаправленно дискредитирует суды присяжных, и стал ссылаться на всем известные примеры. При этом он привел такие примеры, когда, действительно, если не знать, в чем суть дела, кажется, что присяжные вынесли необоснованные оправдания. Но мы эти конкретные дела исследовали – те, в которых действительно было непонятно: расстреляли мирных граждан, и было очевидно, что их расстреляли, тем не менее, присяжные подсудимых оправдывали. Когда мы изучили эти материалы, выяснилось, что в таком решении была вина не присяжных, а профессионалов. Именно нарушения со стороны профессионалов привели к такому негативному результату. Ведь имеет значение, в том числе, как поставить вопрос. Как спросили – так и ответили.

Институт присяжных, хотя он показал себя не с лучшей стороны, и, к сожалению, вина профессионалов перекладывается на присяжных, подается как институт безграмотных людей, которые падки до взяток, подвержены давлению, хотя это абсолютно не соответствует ни исследованиям, ни практике – это просто домыслы или же специальные нападки.

Возможно, президент недостаточно информирован в этом вопросе, но явной поддержки от него не было. Будет ли поддержка в дальнейшем – я не знаю. Хотя, в общем, президент согласился, что, несмотря на имеющиеся проблемы, институт присяжных надо развивать.

Произошло некое недопонимание во время выступления Тамары Георгиевны Морщаковой в моменте, касающемся проблемы назначаемости председателей судов. Речь шла не о том, что вообще судьи должны выбираться, как понял президент, а о том, чтобы судьи сами избирали своего председателя. Сейчас, по моему мнению, назначение председателей судов является показателем зависимости судов в целом. Председатель Верховного суда у нас зависит от других ветвей власти. Значит, он будет служить этим ветвям власти, а не правосудию, потому что его назначение определяется ими. И один из вариантов ухода от зависимости – это не назначение председателей другими ветвями власти, а избрание самими судьями себе председателя – как это происходит в Конституционном суде. Когда дали слово мне, я говорила об этом. Президент задумался, но не возразил.