Рождение парламента

Парламент в России рождался дважды. Впервые - в апреле 1906 года в Тавричес­ком дворце Санкт-Петербурга. Здесь же в ночь на 6(19) января 1918 года с разгоном Учредительного собрания завершился первый цикл в истории российского парла­ментаризма.

Новый российский парламент возник в 1990 году не на возделанном поле и даже не на залежной земле. Почва, на которой взошли первые ростки российского парла­ментаризма в начале XX века, была срыта бульдозером коммунистической диктату­ры, залита асфальтом, укатана тяжелым катком. Историческая традиция была пре­рвана, имена и дела первых русских конституционалистов-парламентариев забыты.

Появлению нового российского парламента предшествовал, как известно, парла­мент союзный, избранный за год до него. Если продолжить целинно-асфальтовую метафору, то именно Съезду народных депутатов СССР суждено было провести первые борозды (как выяснилось вскоре, криво, неглубоко и нередко там, где не могли пробиться культурные всходы). Хотя уже I Съезд народных депутатов СССР в мае-июне 1989 года оказался исторически грандиозным - он невиданно политизировал всю страну.

Созванный через год I Съезд народных депутатов (СНД) России сначала мог показаться вторичным, локальным политическим образованием, уменьшенной и подчи­ненной моделью собрания, где решались основные вопросы. На деле российский пар­ламент вскоре перехватил инициативу и стал главным двигателем исторических преобразований. Волна вынесла наверх плеяду ярких политиков, не до конца пони­мавших, что они творят, и массу случайных людей, голосовавших под влиянием эмо­ций. На съезде было допущено множество ошибок, и даже сегодня, спустя годы, мы вряд ли сможем дать объективную оценку его работе.

Съезд был избран по новым, по сравнению с союзными выборами, правилам: отменены окружные собрания, фильтрующие кандидатов, и прямое представительст­во общественных организаций. Значительно меньше стало округов, где избирате­лям был предложен лишь один кандидат. На союзный съезд в 1989 году от террито­риальных и национально-территориальных округов безальтернативно были избраны 147 депутатов (около 23%). В первом туре выборов 1990 года в РСФСР лишь в 33 округах (З,1%) предстояло голосовать за единственного кандидата [Назимова, Шейнис, 1990]. В результате российский парламент отличался от союзного как по социально-профессиональному составу, так и особенно - по политической ориентации. На момент открытия съезда около 87% его депутатов были членами КПСС [Список... 1990], но к 1990 году принадлежность к КПСС перестала быть классифицирующим политическим признаком.

В отличие от 1989 года демократы шли на выборы, организационно оформившись в избирательный блок "Демократическая Россия" (ДР), который выступил со свой программой и выступал как сила, поддерживающая Межрегиональную депутатскую группу (МДГ) союзного парламента.

Кандидаты от ДР еще до открытия съезда провели ряд совещаний, приступили к разработке проектов документов и предъявили их уже в ходе работы подготовительной комиссии съезда.

Аналогичную работу "сверху" вел ЦК КПСС, созывая собрания депутатов - членов партии, но не всех, а по выверенному списку. Активисты ДР, состоявшие в КПСС, разумеется, в него не попали. Так была сформирована фракция "Коммунисты России" (КР), опиравшаяся на разветвленные службы аппаратов ЦК КПСС, раз­рабатывавшего стратегию и тактику ее поведения на съезде, готовившего докумен­тацию, обеспечивавшего информационную поддержку в "Правде", "Советской Рос­сии", в местной партийной печати.

В первые же дни работы съезда были сформированы два-три десятка депутатских объединений с пересекающимся и текучим составом, но основное размежевание про­шло по линии ДР (которая вскоре стала коалицией нескольких выделившихся из нее демократических фракций) - КР (которых поддерживали аграрии, большая часть депутатов от автономий и др.). На основе анализа поименных голосований группа экспертов, возглавляемая А. Собяниным, пришла к заключению, что на I Съезде преимущественно с позиций ДР голосовали 465 депутатов, КР - 417, а 176 депутатов попеременно поддерживали прямо противоположные политические решения.

Таким образом, ДР не имела большинства даже в лучшие для нее времена, не бы­ло большинства и у коммунистов. Исход голосований зависел от позиции колеблю­щихся: до необходимого для принятия решения минимума в 531 голос демократам не хватало 66 голосов, коммунистам - 114 (фактически и тем и другим больше, так как дисциплины посещения заседаний и голосований не было).

Но в целом ситуацию на российском съезде, в отличие от союзного, где преобладало "болото", манипулируемое М. Горбачевым и А. Лукьяновым, определяло про­тивостояние двух многочисленных и более или менее равновесных групп, вынужденных самостоятельно изыскивать какой-то modus vivendi. ЦК КПСС, претендовавший на роль "режиссера" по союзному образцу в начале работы съезда, с ней не справился. Борьбу за "болото" вели фланги. Поэтому тактика обеих противостоя­щих сил в переломные моменты включала "разогревание" зала острыми выступле­ниями с трибуны и от микрофонов, разного рода патетикой и следующими за ними требованиями немедленного проведения голосования. Нередко это давало желае­мый результат, хотя для конституционных изменений, где требовалось квалифици­рованное большинство (707 голосов), необходим был консенсус противостоящих сил, а потому на I СНД РСФСР вторжения в конституцию были минимальными.

Так выглядела расстановка сил на съезде, которому суждено было принять поли­тические решения, может быть, самые важные для страны за предшествующие 40-50 или более лет. Вокруг этих решений разгорелась борьба, исход которой в каждом случае был непредсказуем. Ход съезда мне видится как прохождение нескольких критических точек, движение от которых могло быть направлено в разные сторо­ны. Альтернативность исторического процесса проявилась здесь с хрестоматийной наглядностью.

Развилка первая: выбор лидера

Главной, оказавшей решающее влияние на последующий ход событий развилкой, были выборы Председателя Верховного Совета (ВС) РСФСР. Предстояло избрать • не просто спикера, организующего работу и ВС, и съезда, а лидера, наделенного полномочиями, приближающимися к президентским. Такая его роль была зафиксирована в обновленных в 1988 и 1989 годах Конституциях СССР и РСФСР. Вопрос о том, кто станет хозяином главного российского государственного кабинета, при­обрел ключевое значение [Ельцин, 1994, с. 33]. Последующее введение поста прези­дента несколько расширило полномочия первого лица и сделало его менее уязви­мым перед лицом парламента, но не изменило суть дела. Неудивительно, что за тре­мя турами выборов, продолжавшихся шесть дней, как за футбольным матчем, пристально следила вся страна. Воспроизведем острую динамику тех дней.

Первый тур. 24-25 мая - выдвижение и представление кандидатов, голосование. 26 мая - объявление результатов ночного подсчета голосов: Б. Ельцин -497, И. Полозков (лидер краснодарских коммунистов, возглавивший через месяц Российскую коммунистическую партию) - 473, самовыдвиженец В. Морокин - 32, против всех - 30.

Второй тур. 28 мая - голосование по двум лидерам списка. Ельцин - 503(+б), Полозков - 458(-15), против всех - 99(+69). Несмотря на положительную динамику у Ельцина и отрицательную у Полозкова, возникла патовая ситуация. Ею попытались воспользоваться антиельцинисты. Представители фракции КР в согласительной комиссии, в которой от ДР я участвовал с С. Филатовым и Л. Пономаревым, заявили) оба претендента неизбираемы, надо договариваться о новых лицах. Мы, естественно, воспротивились этому [Филатов, 2000, с. 51-52].

Третий тур. 28 мая после крайне жарких дебатов, едва не вылившиеся в рукопашную, большинством с перевесом лишь в 7 голосов принимается решение о праве ранее баллотировавшихся кандидатов выдвигаться вновь. 29 мая - новое выдвижение и программные речи, голосование. Итоги: Ельцин - 535(+32), A. Власов - 467 (на 6 меньше Полозкова в первом туре), В. Цой (аутсайдер) - 11 (треть от результа­та Морокина), против всех – 27 (-72). Переход депутатов из последней группы, види­мо, и решил исход выборов.

Очевидно, избрание Ельцина с третьей попытки с перевесом всего в 4 голоса бы­ло не случайным, но и не заведомо предопределенным. Во-первых, Ельцин был зна­ковой фигурой, вызывавшей не только симпатии, но и сильные отторжения, в том числе и у некоторых приверженцев ДР. Во-вторых, установка "преградить путь Ель­цину" исходила из союзных партийно-государственных структур, ранее не знавших поражений в решающих поединках. Тот факт, что в этом вопросе Горбачев сомк­нулся с завзятыми "антиперестройщиками", не мог не повлиять на конформистских по психологическому складу и политической ориентации колеблющихся депутатов. Горбачев не только на закрытых совещаниях в ЦК, но и в своем выступлении перед депутатами в перерыве заседаний съезда 23 мая открыто высказался против избрания Ельцина, не выдвигая при этом серьезной альтернативы. Позднее, объясняя свою позицию, он писал, что предвидел - с приходом Ельцина «станет нарастать кон­фронтация между союзным центром и Россией. Знал уже, что человек этот по ха­рактеру "разрушитель", "тиран"...» [Горбачев, 1995, с. 523].

Такое объяснение не кажется, во всяком случае, исчерпывающим. К весне 1990 года нельзя было не видеть, на какой волне, тоже несущей изрядный заряд сепара­тизма, поднимается Полозков и не отдавать себе отчет в том, какие гибельные последствия - в том числе и для Союза ССР - могло бы иметь его избрание. Неслучайно Горбачев с трудом находил слова, положительно характеризующие человека, симпатии к которому он не мог испытывать. Возможно, помимо рассказанного зад­ним числом хитроумного плана: свести в первом туре двух "радикалов", сбросить их и тем самым открыть дорогу "умеренному" и управляемому выдвиженцу, присутст­вовали еще два мотива. С одной стороны, в Ельцине, в отличие от Полозкова, он увидел "попытку отлучить Россию от социализма", о чем он прямо сказал депута­там, с другой - за позицией Горбачева стояла вся история его личных отношений с российским лидером.

В-третьих, вплоть до 29 мая противники Ельцина имели, как шахматисты, играющие белыми, тактическое преимущество: председательствующий на съезде глава Центризбиркома В. Казаков упорно и довольно бесцеремонно проводил линию, по­рученную ему его партией. И у многих политически неангажированных депутатов это вызывало раздражение и естественную протестную реакцию.

Почему избрание Ельцина все же состоялось? По-видимому, сказалось действие и глубинных процессов, и ситуативных моментов. Прежде всего, демократы на СНД России действовали гораздо активнее, консолидированнее и организованнее, чем со­юзные межрегионалы. Они переиграли партаппаратчиков тактически, добившись коренного изменения подготовленной в Президиуме прежнего ВС РСФСР повестки дня, подтолкнули съезд к размежеванию на фракционной основе, что еще год назад . казалось кощунственным отходом от "ленинских принципов" многим делегатам со­юзного съезда. Две недели происходило "раскачивание" съезда; энергичные и чет­кие выступления Ельцина, педалированная им открытость к разным позициям и лю­дям, его способность утихомирить разбушевавшуюся аудиторию выгодно контрастировали с блеклыми докладами Власова и В. Воротникова, с изобиловавшей раздражающими штампами речью Полозкова, с твердокаменным упрямством и не­уклюжими виражами Казакова.

Кроме того, колеблющиеся депутаты не могли не видеть господствовавших об­щественных настроений. Все эпизоды инспирируемой Кремлем (и, видимо, лично Горбачевым) антиельцинской кампании оборачивались в пользу гонимого. Неопре­делившиеся депутаты, каждый день проходившие из гостиницы "Россия" в Кремль сквозь строй пикетчиков, большинство которых требовало поддержки Ельцина, не говоря уж о шедших в их адрес письмах и телеграммах из избирательных округов, находились под сильным психологическим прессингом, которому номенклатура ни­чего не сумела противопоставить.

Наконец, сказалась неспособность аппаратных сил вести политическую борьбу в новых условиях. Противники Ельцина демонстрировали растерянность и непрофес­сионализм. Непостижимо, почему они своевременно не внедрили в депутатский кор­пус фигуру, приемлемую и для съездовского "болота", а делали ставку то на Полоз­кова, вызывавшего отторжение у большинства депутатов своей оголтелостью, то на бесцветного Власова.

Избрание Ельцина демократы праздновали как свою выдающуюся победу. На де­ле это была победа коалиции, в которой ДР представляла лишь одно из слагаемых. Более того, в этой коалиции не она, поставившая основную массу голосующих, и не те колеблющиеся депутаты, которые поддержали Ельцина еще в первом и втором турах, сыграли определяющую роль. Из приведенных выше данных следует, что к концу второго тура обозначился тупик: даже голоса Морокина, заявившего о своей демократической ориентации, к Ельцину не перешли, а число отвергающих обоих претендентов выросло более чем втрое. В третьем туре Ельцин завоевал три с лиш­ним десятка недостающих голосов, которые самотеком прийти не могли.

В ходе трех туров голосования одна за другой группы бюрократии и их клиентура откалывались от прокоммунистического массива. За кулисами, как мы теперь узна­ли, по всем правилам аппаратной техники шла обработка потенциальных перебеж­чиков с выдачей обещаний и постов. К сожалению, никто из мемуаристов не расска­зал, с кем в эти дни велись секретные переговоры и какие были обещаны вознаг­раждения. Можно лишь очертить ту политическую страту, из которой были извлечены особо ценные голоса, присоединившиеся в третьем туре и сыгравшие роль гирьки, перетянувшей весы. Это, как можно предположить, представители партийной, советской, военной бюрократии (и, возможно, ее интеллигентская обслуга), вступившие в сделку перед решающим голосованием. Вслед за ним и за стенами съезда на Ельцина переориентировалась часть прежней советской бюрокра­тии, спешившая к разделу "союзного" пирога.

Не сразу пришло понимание, что место у штурвала занял человек, вовсе не счи­тавший себя лидером межрегионалов или ДР, исполненный решимости соблюдать дистанцию по отношению к выдвинувшим его силам.

Правда, к чести российских демократов, среди них были люди, настороженно относившиеся к своему избраннику. Одни искали альтернативную проходимую фигуру и не смогли ее найти. Другие пытались ограничить самостоятельность Ельцина, по­ставить его в зависимость от демократических фракций. Так, депутат Л. Волков предлагал связать выдвиженца демократов формально зафиксированными условиями. Сегодня очевидно: даже если бы до этого дело и дошло, едва ли Борис Николаевич согласился с такими условиями.

В целом сказались, видимо, и разнородность демократической составляющей возникшего большинства, и известная идеализация народного любимца того времени, и переоценка собственных сил и возможностей, и главное - устойчивое представление о борьбе с союзным центром. Как бы то ни было, демократы, создавшие тогда ДР, переоценили свою роль и влияние на дальнейший ход событий, поста­вили все на одну карту. Ельцин же имел (и быстро расширил) иную политическую и кадровую опору.

Но и для победившей коалиции в целом избрание Ельцина Председателем ВС РСФСР весной 1990 года не означало овладения ключевыми рычагами власти ни в Союзе, ни в России. Силовые структуры, собственность союзных предприятий на российской территории, государственные СМИ - все это находилось вне пределов его компетенции. Довольно грубо это было тут же продемонстрировано снятием подготовленного к эфиру интервью Ельцина на союзном телевидении. Лишь со временем выявилось, что в те майские дни был завоеван решающий плацдарм для продвижения к этим рычагам, к формированию более широкого и устойчивого, хотя и не долговре­менного, большинства на съезде, к президентству и победе над путчистами.

Здесь хотелось бы прервать изложение хода событий, чтобы поставить более общий и, может быть, главный вопрос: насколько своевременным стал прорыв демократов к власти (именно прорыв, ибо взять власть так и не удалось)? Убедившись, что возможности МДГ на уровне союзного парламента крайне ограничены, пишет Г. По­пов, "от тактики оппозиции, на которую мы предполагали пойти летом 1989 года, мы перешли к тактике борьбы за власть на ее нижних этажах. Было ли это решение пра­вильным? Сегодня я уже не так уверен", - утверждает он и перечисляет ряд обстоя­тельств, которые ограничивали возможности демократов при власти, пожалуй, еще больше, чем в оппозиции. Заключение ведущего теоретика МДГ выглядит следую­щим образом: "Что было бы, если бы мы не поставили задачу взять власть в респуб­ликах и на местах, а остались бы такой же оппозицией, какой были на союзном уров­не? Как пошло бы развитие страны? Не знаю, сложный вопрос. Но ясно другое - ува­жение масс в случае нашего отказа брать власть мы потеряли бы" [Попов, 1994]. К 2000 году позиция Попова стала более определенной: "Сегодня я считаю, что демо­кратам надо было остаться в оппозиции - чтобы сохранить себе доброе имя". Самой грубой ошибкой демократических сил Попов считает то, "что Ельцина поддержали без всяких условий" [Общая... 2000].

Участники тех событий позднее, на одном из "круглых столов" (в 1997 году) дава­ли разные ответы на этот вопрос. В моем же изложении ситуация выглядела так: «Если бы Ельцин не опирался на поддержку и помощь демократов, то он остался бы опальным секретарем обкома. Если бы демократы не имели в лице Ельцина лидера, народного вождя, то они остались бы интеллигентской тусовкой, в лучшем случае широкой политической тусовкой. Однако мы недооценили сложности проблем пе­рехода. Если бы власть осталась в руках умеренных реформаторских сил, которые делили бы эту власть с другими силами... тогда ответственность за тяготы переход ного периода падала на "них", а "мы" были бы оппозицией. И не произошла бы са­мая страшная вещь - дискредитация понятия "демократ"» [Русская... 1997].

Зададим вовсе не запретный для историка сослагательный вопрос: что было бы, если бы тогда Председателем ВС России избрали другого политика? Представлю несколько вариантов развития событий, в разной степени вероятных.

Вариант реванша; самая реальная альтернатива произошедшему - избрание По-лозкова или ему подобного, чем серьезно рисковал Горбачев, сопротивляясь избра­нию Ельцина. Политическое руководство России стало бы верным союзником наби­равшей силу реакционной антигорбачевской оппозиции. То, что вылилось в безум­ную и бездарную попытку путча в августе 1991 года, вероятно, осуществилось бы квазилегальным способом. Горбачев, продвигавший неприемлемый для этих сил проект нового Союзного договора, лишился бы власти еще до декабря или, остав­шись на своем посту, был бы подмят своими же ставленниками.

При таком раскладе сил российская государственная власть не смогла бы стать, как это произошло в августе 1991 года, центром эффективного сопротивления пол­зучему перевороту. Очаги сопротивления оказались бы, скорее всего, слабыми и разрозненными. Демократические фракции СНД России оказались бы изолирован­ными и в конечном счете разбитыми. Тот или иной сценарий роспуска российского съезда (если бы не получилось "приручения") мог быть осуществлен иными си­лами, но на год-два раньше.

Прибалтика и закавказские республики все равно ушли бы из Союза, но "развод", возможно, произошел бы по югославскому сценарию. Резко обострились бы отно­шения с Западом. Развитие в азиатских республиках во многом определялось бы по­зицией казахстанского руководства, но если бы СССР в усеченном виде и сохранил­ся, роль феодально-байского элемента, ныне расцветшего в суверенных среднеази­атских государствах, в Союзе возросла.

Вариант отсрочки: избрание Власова или ему подобного - не решение, а отказ от какого-либо решения. В данной связи уместно воспроизвести очень точную мысль авторов первого доклада Римского клуба: в кризисных ситуациях (а деструктивные процессы в экономике, социальных и национальных отношениях стремительно раз­ворачивались) отсутствие решения может оказаться самым сильным и опасным ре­шением1. В относительно близкой перспективе развитие в России и в Союзе скаты­валось бы к одному из крайних вариантов, но при отсутствии самостоятельного и ав­торитетного центра государственной власти в России.

Теоретически можно представить еще один сценарий. Председателем ВС избира­ется более или менее самостоятельный, прогрессистский, ориентированный на гор­бачевскую группу лидер, поддержкой которого демократы российского съезда не связаны и потому организуются как оппозиционная сила. Поскольку объективные условия и неизбежный рост социально-политических напряжений подталкивали бы к продолжению реформ, начатых в 1985 году, к ним вновь обратилось бы союзное руководство, не отягощенное борьбой за выживание с российским центром власти и потому смелее дистанцирующееся от фундаменталистов в КПСС. Обвал производ­ства, рубля, социальных систем жизнеобеспечения все равно произошел бы, но от­ветственность за это демократы бы не несли и через некоторое время, вырастив но­вых лидеров, возобновили бы борьбу за власть в более благоприятных для себя ус­ловиях. Такой сценарий, по-видимому, был наименее вероятным, ибо для его осуществления необходимы три условия: способность горбачевского руководства продолжать реформы, изоляция реваншистов, консолидированность и организован­ность демократов. Как показали последующие события, на такие условия рассчитывать было трудно. Не говоря уж о том, что среди более чем тысячи российских депу­татов такая фигура с лидерскими данными не просматривалась.

Стало уже общим местом утверждение, что с избранием Ельцина начался переход власти в руки второго эшелона бюрократии. И все же при всей противоречивости личности Ельцина, его взглядов и привычек, он, как показали последующие собы­тия, усвоил и сохранил приверженность некоторым демократическим ценностям. Ничуть не идеализируя ни Ельцина, для которого "межрегионалы" и "демороссы" были лишь группой поддержки, поставлявшей голоса и экспертов, ни пришедших с ним представителей новой страты, немедленно занявшихся переделом власти и соб­ственности (включая и часть политиков, поднявшихся на демократической волне), надо констатировать, что именно таким путем произошло освобождение страны из-под власти старых бурбонов ГКЧПистского и полозковского образца, которые (чуть перефразируя известное изречение Ш.-М. Талейрана) были абсолютно неспо­собны чему-либо научиться и обладали удивительно избирательным устройством памяти: забывали то, что следовало бы неукоснительно помнить, и твердо помнили то, что лучше было бы позабыть. Для резкого разрыва с этой публикой Горбачев оказался слишком осторожен и податлив.

Развилка вторая: каким быть Верховному Совету?

Ограниченность влияния ДР проявилась сразу же при выборах заместителей Председателя В С. Правда, Ельцин выдвинул ее представителей на посты двух из че­тырех замов, но ни один из них не был избран. Провал демократических кандидатов на выборах руководителей ВС стал прелюдией к поражению демократов при фор­мировании и самого этого органа. Коммунистическое крыло съезда продемонстри­ровало, что оно вовсе не деморализовано своей неудачей на выборах Председателя ВС. Один из кураторов КР на встрече этой фракции с Горбачевым в последний день работы I Съезда заверил: "Не волнуйтесь, Михаил Сергеевич, мы Бориса Николае­вича спеленаем со всех сторон" [Филатов, 2000, с. 62].

Двухступенчатая конструкция высшего государственного органа восходила к кон­ституционному устройству первых лет советской власти, от которого ушла сталинско-бухаринская Конституция 1936 года: созываемый на несколько дней многолюд­ный съезд - для говорения, для митинга и постоянно функционирующий ВЦИК -для законодательной работы. К этой конструкции вернулись в СССР в 1989 и в РСФСР - в 1990 году. СНД РСФСР состоял из 900 депутатов, избранных по террито­риальным, более или менее равным по численности избирателей округам, и 168 де­путатов, избранных в национально-территориальных округах. Эти округа были скроены по специальным квотам, в соответствии с ".оторыми половину (84 депутата) избирали автономные образования лишь с 14% населения РСФСР, Москве же было отведено два таких округа, Ленинграду - один и т.д. Из этих двух категорий депута­тов предстояло сформировать две палаты ВС - Совет Республики и Совет Нацио­нальностей (по 126 членов каждую).

Демократы, добившиеся при определении повестки дня СНД переформулирова­ния соответствующего пункта (вместо "Избрание ВС" - "О порядке формирования ВС. Избрание ВС"), попытались изменить Конституцию (что было в компетенции съезда) с тем, чтобы либо превратить весь съезд в ВС, либо максимально увеличить численность палат2. Их цель заключалась в том, чтобы ввести наибольшее число активных и профессионально подготовленных людей в постоянно работающий и принимающий большинство законов орган. Сила демократов как раз и заключалась в наличии таких кадров.

Но это же отлично понимали их противники. "Недостаточно того, чтобы нас было много, надо еще, чтобы вас было поменьше", - откровенно сказал мне в кулуарах один из них. Публично эта позиция обставлялась, конечно, более пристойно. Вообще на сей раз тактика коммунистов была более искусной, чем при выборах Председате­ля ВС. С трибуны на все лады говорилось об осторожности обращения с Конституци­ей, о необходимости численного равенства палат и т.п. На авансцену были выдвину­ты консервативные лидеры автономий, толковавшие о том, что предложения демо­кратов будто бы ущемляют права национальных образований. Интенсивная работа проводилась и "под ковром". В итоге демократы потерпели двойное поражение. Во-первых, голосов для изменения Конституции не хватило. Во-вторых, выборы сделали В С несколько более консервативным, чем съезд, а наиболее "засветившимся деморо-ссам" путь в ВС был прегражден. В сложившейся ситуации и сами демократы оказа­лись не на высоте, не умев консолидироваться. Некоторые из них, преследуя личные интересы, включились в инициированный их противниками процесс выдвижения аль­тернативных кандидатов, раздробили голоса и в конечном счете уступили давлению. Победа консерваторов была закреплена избранием председателей палат ВС: Совета Национальностей - Р. Абдулатипова, переговорщика от "Коммунистов России" в со­гласительной комиссии по выборам Председателя ВС; Совета Республики — В. Иса­кова, ранее входившего в свердловскую команду Ельцина, но впоследствии ставшего одним из лидеров так называемого Фронта национального спасения.

Какое значение имело это поражение демократов? Р. Пименов, депутат от Сык­тывкара, известный диссидент, расценил его как "катастрофу" [Пименов, 1990], при­мерно так это восприняло и большинство "демороссов". Однако, глядя на происшед­шее с исторической дистанции, следует признать, что на последующее развитие со­бытий оно не оказало решающего влияния. (Во всяком случае, существенно меньшее, чем избрание заместителей Председателя ВС, - им, в особенности Р. Хасбулатову, предстояло сыграть важную роль.)

Во-первых, потому, что основные политические и законодательные решения стали приниматься не ВС, а съездом, а на заседаниях палат, в комитетах и комиссиях ВС активно работали (в том числе и на постоянной основе) не члены ВС. Во-вторых,
политическая эволюция съезда и ВС шла по сближающимся траекториям. Сначала,
в условиях нараставшей радикализации, ВС не поддержал "шестерку" руководите­лей съезда и ВС, выступивших в марте 1991 года с антиельцинским демаршем, а в августе встал в жесткую оппозицию к путчистам. Затем не только в ВС, но и на Съезде произошло размывание неустойчивого проельцинского большинства. В свете всего этого представляется не очень существенным вопрос: мог ли ВС быть избран в ином составе? Циничное замечание Исакова: "Если бы... представители мос­ковской, ленинградской групп, которые так часто выходили к микрофонам, этого не делали, а просто сидели и молчали, они добились бы большего" [Исаков, 1996, с. 138], - возможно, и справедливо с прагматической точки зрения. В условиях же открытой по­литической борьбы отчетливая демонстрация "засветившимися депутатами" общест­венной позиции, транслировавшаяся на всю страну, представляется делом значитель­но более важным, чем утраты, понесенные демократами при формировании ВС.

Развилка третья: Конституционная комиссия

Каждый раз, когда депутаты упирались в тупик при решении того или иного сложного вопроса, звучало, как заклинание: вопрос этот будет решаться в новой Конституции. В том, что действующая Конституция малопригодна, согласны были все. Но какой должна стать новая Конституция, большинство депутатов представляло доволь­но смутно.

Консервативное крыло съезда, не имевшее ни подготовленных проектов, ни даже сколько-нибудь внятной концепции Основного закона, тем не менее хорошо помни­ло сталинский тезис: "кадры решают все" и настойчиво заполняло Конституционную комиссию своими выдвиженцами, большинство из которых к ее работе не были готовы профессионально. На съезде был "продавлен" порядок формирования Кон­ституционной комиссии, уже принесший успех консерваторам на выборах ВС, - на основе представительства не политических сил, а регионов. Попытки демократов обеспечить равномерное представительство разных политических течений и науч­ных подходов были отметены. 12 июня съезд проголосовал за список из 86 человек (плюс Ельцин и Хасбулатов по положению), сформированный на основе представи­тельства регионов. Избранная таким образом Конституционная комиссия имела три существенных дефекта: она оказалась слишком многочисленной, чтобы быть рабо­тоспособной, недостаточно профессиональной и чрезмерно консервативной. Как мы тогда говорили (и объясняли Ельцину), получилась комиссия с преобладанием "вандейцев" - тормоз на пути будущих преобразований. В ней было 24 юриста, но зато 44 руководящих работника, в том числе несколько выходцев из КГБ.

И тогда Ельцину была рекомендована "двухходовка", которая помогла в извест­ной мере изменить положение. Логика нашего предложения была такова: Конституцию 1977 года готовил аппарат и привлеченные эксперты, теперь же этим должны заняться депутаты, а для этого комиссию следует пополнить сверх региональных квот профессионалами. Примерно с такой мотивацией Председатель ВС сначала внес на рассмотрение съезда дополнительный список из 14 человек — специалистов демократической ориентации - юристов, историков, экономистов, чей профессио­нальный опыт, как было подчеркнуто, весьма важен для разработки Конституции, отвечающей новым требованиям. На этот раз съезд согласился с председателем: 601 голосом против 225 список был утвержден. Это сделало состав комиссии несколько более равновесным: по данным А. Собянина, в начале работы комиссии в ней было 48 демократов, 46 консерваторов и 8 колеблющихся.

Затем в последний день съезда распоряжением Председателя ВС и Конституцион­ной комиссии в составе комиссии была образована рабочая группа (31 депутат), соб­ственно работающее ядро которой составили 14 новопришельцев вместе с некото­рыми первоначально избранными депутатами. Формальным и неформальным лиде­ром рабочей группы стал ее ответственный секретарь О. Румянцев - в то время один из заметных демократических политиков.

Таким образом, реальный процесс разработки Конституции, во всяком случае, на начальном этапе осуществлялся немногочисленной группой демократически наст­роенных политиков и ученых. Члены комиссии и рабочей группы, стоявшие на иных политических и идейных позициях, от участия в ее работе практически устранились.

Трудно сказать, почему номенклатурно-аппаратная часть съезда не стала вести борьбу за Конституционную комиссию с тем же остервенением, с каким она топила демократических кандидатов на посты заместителей Председателя и в Верховный Совет, а когда процесс подготовки новой Конституции был запущен, ограничилась вялым его торможением. Скорее всего этому просто не придали должного значения. Может быть, из-за традиционного для коммунистов отношения к Конституции как к формальному документу: их опыт показывал, что любой руководящий пост откры­вает больше реальных возможностей, чем формула закона.

Проект, подготовленный рабочей группой Конституционной комиссии, так и не стал новой российской Конституцией. Многократно прогнанный сквозь строй по­правок в ВС, все более приспосабливаемый его авторами к тому уровню, на кото­ром его мог бы, как они надеялись, утвердить съезд, проект к 1993 году утратил не­мало привлекательных черт первоначального варианта, появившегося уже осенью 1990 года. Но свою роль этот проект все же сыграл. В 1993 году, когда разработкой новой Конституции занялось учрежденное президентом Конституционное совеща­ние, проект Конституционной комиссии был положен в основу его работы вместе с другим проектом, написанным группой известных юристов и представленным пре­зидентом от своего имени. Совмещение двух альтернативных проектов избавило принятую в конечном счете Конституцию от некоторых дефектов и перекосов каждого из них. В итоге страна получила пусть не безупречную, но в основе своей совре­менную демократическую Конституцию.

Развилка четвертая: Декларация о суверенитете

Принятая 12 июня 1990 года Декларация о суверенитете - главный документ I СНД России. Весь ход съезда и важнейшие его решения, в том числе избрание Ель­цина, были предопределены, когда демократам удалось поставить вопрос о государственном суверенитете РСФСР на центральное место. Добившись его включения в повестку дня (и притом в собственной формулировке), они сделали проблему суве­ренитета камертоном всей политической дискуссии. Правда, с докладом на эту тему в стилистике партийных документов прежней эпохи выступил Председатель бывшего Президиума ВС В. Воротников. Его дистиллированные штампы, уводившие от S существа дела, оказались весьма выгодным фоном для Ельцина, который в качестве рядового депутата выступал сразу вслед за Воротниковым от имени ряда делегаций. В редакционную комиссию съезда были внесены четыре проекта Декларации. Ельцин представил проект, подготовленный Волковым, Румянцевым и другими депутатами от ДР. Содержание этого документа, который и лег в основу принятой съездом Декларации, было шире названия. В нем были заявлены основы нового конституционного строя, которые еще предстояло заложить: не только отношения с союзным центром, иными республиками и иностранными государствами, но и суве­ренитет народа, разделение властей, гарантии прав и свобод граждан, наций и народ­ностей, демократическое и правовое устройство государства, равноправие всех пар­тий и общественных организаций (в противовес еще не ликвидированной тогда мо­нополии КПСС) и т.д. Сама же речь Ельцина с четкой постановкой проблемы, конкретными пунктами предложений, искусно расставленными акцентами стала од­ним из главных контрапунктов съезда. Она не раз прерывалась аплодисментами и явно импонировала не только демократам. Ельцин заявил о себе как самый влия­тельный протагонист российского суверенитета, под знаменем которого объедини­лись достаточно разнородные силы.

Позиция консервативных депутатов, тоже проголосовавших за Декларацию, "на
выходе" совпала с позицией демократов, но вдохновлялась совершенно иными моти­
вами. Демократы стремились радикализировать политический процесс и как можно
скорее демонтировать "партию-государство". Консерваторы же, как раз в эти дни
съезда завершившие создание собственного политического центра в лице российской компартии, рассчитывали с ее помощью отгородиться от либеральных реформаторов в руководстве КПСС и заполучить контрольный пакет в распоряжение_союзной собственностью на территорий РСФСР. Сдвиг в политических позициях кон­серваторов нашел выражение как в отходе значительной части депутатов фракции КР от жестко унитаристских позиций, так и в появлении фракции "Россия" - парла­ментской организации так называемых национально-патриотических сил. Их голо­сование за Декларацию о суверенитете было первым звонком, извещавшим о выходе этих сил на политическую арену.

И демократы, и консерваторы заостряли тему "эксплуатации" РСФСР в первом случае - партийно-государственными структурами центра, во втором - национальны­ми союзными республиками, куда как будто бы направлялся безвозмездный переток ресурсов. В ходе дискуссии по Декларации на съезде выявились два главных пункта разногласий: отношения России с Союзом и Российской Федерации с автономиями.

Самым революционным положением Декларации была содержавшаяся в п. 5 формулировка, по которой на всей территории РСФСР устанавливается верховенст­во ее Конституции и законов, а действие актов СССР, вступающих в противоречие с "суверенными правами РСФСР", приостанавливается. Этот пункт был принят за ос­нову в наиболее радикальном варианте 544 голосами (т.е. перевесом лишь в 13 голо­сов сверх необходимого минимума). Тем не менее лишь немногие ораторы решились сказать, какие последствия отсюда вытекают, например, угроза Союзу или выход за рамки существующей Конституции. Большинство же говорили о том, что Деклара­ция - средство укрепления обновленного Союза. Понимали ли депутаты, за что го­лосовали? Или же это было тактическим приемом? Вероятно, было и непонимание всех последствий исключительно острого документа, и настойчивое стремление раз­ных депутатов реализовать свои непосредственные цели. Суверенитет стал импера­тивом, перед которым отступали все иные соображения, изменяла политическая ос­торожность. Наверное, многие разделяли убеждение А. Головина, лидера промежу­точной группы "Смена": "Приоритет республиканского законодательства для нас сейчас - единственный выход" [Бюллетень № 36... 1990, с. 7].

Острый конфликт разделил депутатов при обсуждении п. 9 Декларации. В перво­начальном варианте проекта, разработанного группой демократических депутатов, были зафиксированы полнота власти автономий на своей территории (за исключе­нием полномочий, переданных СССР и РСФСР) и необходимость перехода на кон­ституционно-договорную основу во взаимоотношениях РСФСР со всеми входящими в ее состав автономиями, включая автономные округа. Это была не только уступка давлению осознавшей свою силу номенклатуры автономий. В демократической сре­де тогда было популярно представление о безусловном праве всех этнических групп на территориально-государственное устройство по своему выбору.

Группа "Суверенитет и равенство" настойчиво требовала симметрии: раз законы РСФСР получают приоритет над законами СССР, то тот же принцип надо распрост­ранить и на законы автономий. В ходе дискуссии "автономы" потребовали прямой записи о верховенстве своих законов над российскими и о суверенитете - вплоть до выхода из Российской Федерации [Бюллетень № 30... 1990, с. 18; № 40, с. 12]. В про­цесс растаскивания власти включились и некоторые представители областей. Те­перь ясно, какой беды избежал съезд, отклонив подобные требования и остановив­шись в конечном счете на значительно более осторожной формуле (расширение прав автономий, равно как краев и областей, которое впоследствии надлежит реали­зовать в законодательстве России).

Все вопросы были окончательно решены, когда 12 июня за Декларацию в целом проголосовали 907 депутатов, против - 13 при 9 воздержавшихся (хотя при поста­тейном голосовании столь выразительного единодушия не было).

В развитие Декларации о суверенитете в последний день работы съезда был при­нят документ, за который депутаты проголосовали после недолгого обсуждения. По свидетельству Исакова, документ был написан Ельциным от руки накануне ночью и вручен ему утром 22 июня [Исаков, 1996, с. 128]. Так родилось постановление съезда "О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР| (Ос­нова нового союзного договора)" [Законы... 1990, с. 119-121]. Добавление в скобках было введено, чтобы погасить сомнения: формулируется всего-навсего позиция рос­сийской делегации на переговорах о будущем договоре.

На деле это неприметное постановление глубоко вторгалось в сферу отношений России с Союзом: надламывалась вертикаль исполнительной власти. Совмин РСФСР выводился из подчинения союзного правительства. Функция непосредственного уп­равления организациями, предприятиями и учреждениями на территории РСФСР со­хранялась лишь за 8 союзными министерствами. В их числе оставались Минобороны и КГБ, но специально оговаривалось, что республиканское МВД лишь "взаимодейст­вует" с союзным и что в перспективе надлежит создать КГБ РСФСР с обновленными функциями, в подчинение которого должны были перейти все организации КГБ на территории РСФСР. Из банковской системы СССР выводились российские подразде­ления: Госбанк РСФСР, наделенный полномочиями в области кредитно-денежной по­литики, и Внешэкономбанк.

Совокупность этих и некоторых других положений представляла план радикаль­ного передела экономической и политической власти. Конечно, для его претворения в жизнь требовалось время, но претензии были заявлены и подкреплены авторитетом съездовского решения, поддержанного почти конституционным большинством (695 голосов - за, 38 - против) [Бюллетень № 51... 1990, с. 60-61]. Так, демократы, руководствуясь одними соображениями, национал-патриоты - другими, а автор про­екта постановления - третьими, расчищали площадку для наступления на общесо­юзные государственные структуры.

12 июня I СНД России практически единогласно утвердил Декларацию о суверени­тете, которая выводила территорию России из-под неограниченной власти консерва­тивной союзной бюрократии, закрепляла тогда еще неочевидную необратимость пере­мен, пришедших с горбачевской перестройкой. Она обозначила территорию, где дей­ствие союзных законов не осуществляется автоматически, а распоряжения союзных исполнительных органов могут не выполняться, и стала юридической основой проти­водействия попытке реакционного государственного переворота в августе 1991 года.

В то же время решение съезда стало одной из предпосылок распада СССР. С кон­ституционной точки зрения суверенитет республики в составе федеративного, а не конфедеративного государства, - такой же нонсенс, как суверенитет Татарии, Баш­кирии или Чечни в составе России. Разделены могут быть полномочия государствен­ных органов, но не суверенитет над одной и той же территорией. "Если бы не роко­вой шаг России, Союз можно было бы сохранить", - утверждает Горбачев [Горбачев, 1995, с. 524]. Справедливости ради надо подчеркнуть, однако, что не Россия открыла "парад суверенитетов". Не говоря уж о том, что прибалтийские республики к тому времени были потеряны безвозвратно, а Азербайджан и Грузия приняли акты о суве­ренитете еще в 1989 году. Только в июне-августе 1990 года помимо РСФСР анало­гичные декларации утвердили еще 7 республик: Узбекистан, Молдавия, Украина, Бе­лоруссия, Туркменистан, Армения и Таджикистан, в октябре к ним присоединился Казахстан, в декабре - Киргизия. "Парад суверенитетов", не успев завершиться на уровне союзных республик, перекинулся в автономии всех уровней. Наивно пола­гать, что все эти процессы были лишь откликом на решения российского съезда.

Признавая, что некоторые действия российского руководства, предпринятые в ос­новном уже после I съезда, носили вызывающий характер, нельзя представлять их как односторонний захватный процесс. Союзные власти, то ли выйдя из-под контро­ля Президента СССР, то ли пользуясь его попустительством, уже с начала 1990 года стали предпринимать попытки силовым образом вернуть Прибалтику, тормозили пе­реход к реформам, все более загоняя экономическую ситуацию в тупик, заморозили программу "500 дней" и поощряли шаги к развалу России. В этой связи нельзя пройти мимо закона, принятого ВС СССР еще в апреле 1990 года, в котором был сделан большой шаг к уравнению юридического статуса союзных и автономных республик, и подключения Горбачевым автономий к ново-огаревскому процессу подготовки но­вого Союзного договора в качестве противовеса новому российскому руководству.

Представим себе другой вариант развития событий: Декларация не принята, со­юзные законы неукоснительно действуют на территории России, СССР удалось со­хранить, хотя и в несколько усеченном виде. Для России это означало сохранение неустойчивого равновесия сил, выявившегося по большинству вопросов на I СНД РСФСР. Но в руках у коммунистических реваншистов оказался бы мощный инстру­мент - неоспоримый контроль над всеми государственными органами России и ее экономикой, дополняемый "суверенизацией" автономных республик (а в перспекти­ве и иных автономных образований) с их номенклатурными силами. Эти силы, как уже отмечалось, доминировали в делегациях автономий на I СНД России и представ­ляли ударную силу консерваторов. Нетрудно представить, как и в чью пользу рабо­тал бы этот рычаг, на длинном плече которого, как подсчитал С. Шахрай, был 51% территории, 20 млн/ населения и все стратегические ресурсы России [Парламента­ризм... 2000, с. 43]. Поэтому думаю, что Декларация стала одним из немаловажных факторов, остановивших распад России, воспрепятствовавших растворению ее госу­дарственных структур в союзных, контролируемых антиреформаторскими силами. Опираясь на нее, уже первый, а затем и последующие съезды смогли внести важные поправки в действующую Конституцию, которые начали менять не только содержа­ние, но и самую ее концепцию.

Развилка пятая: Декрет о власти

Лишь 18 июня, за четыре дня до окончания, съезд начал рассматривать проект Декрета о власти. Единодушие, продемонстрированное за несколько дней до того при голосовании Декларации о суверенитете, осталось в прошлом. Проект Декрета был принят за основу, получив сверх минимума всего один голос (532 - за, 353 - про­тив, 41 воздержались) [Бюллетень № 45... 1990, с. 56]. Это было вполне закономер­но: Декрет предусматривал демонтаж механизмов, посредством которых органы КПСС на деле осуществляли власть в стране, хотя пресловутая ст. 6 была уже удале­на из Конституции СССР, а с 16 июня - и из Конституции РСФСР-

Декрет предписывал пресекать "незамедлительно и со всей решительностью" "всякое противоправное вмешательство" политических партий в деятельность органов государственной власти, государственных предприятий и учреждений. Запрещал совмещение должностей руководителей органов государственной власти и управле­ния с любой другой должностью в государственных организациях и политических партиях. Ликвидировал систему партийно-политического руководства на государст­венных предприятиях и в учреждениях, в армии и КГБ. Исключал для судей и иных ответственных работников правоохранительных органов принадлежность к полити­ческим партиям. Отменял финансирование политических организаций и движений из государственных источников. Эти положения распространялись также на союз­ные органы, расположенные на территории РСФСР, хотя в процессе доработки про­екта такая категоричность была несколько ослаблена [Законы... 1990, с. 99].

Нетрудно заметить, что почти все нормы Декрета нимало не посягали на функционирование парламентской партии. Однако КПСС не только не была парламент­ской партией, но и не хотела превращаться в таковую. Антиреформаторские силы консолидировались и переходили в контрнаступление. 20 июня в соседнем здании в Кремле начал работать учредительный съезд Российской коммунистической пар­тии, избравший своим лидером Полозкова и объявивший войну не только Ельцину и демократам, но и Горбачеву и перестройке. Председатель подкомиссии I Съезда, до­кладывавший проект Декрета о власти, предложил отказаться от его одобрения и передать Декрет о власти в ВС для дальнейшей проработки.

На съезде развернулась острая дискуссия. Одни депутаты настаивали на том, что проект Декрета противоречит Конституции и только что принятой Декларации, гарантирующей равенство прав граждан, вторгается в компетенцию союзных органов и т.д. Другие же попытались расширить его действие, предлагая включить изгнание парткомов с предприятий, изъятие СМИ из рук партийных органов, национализа­цию имущества КПСС и приватизацию госсобственности. Становилось ясно, что Декрет в представленном виде большинства голосов не соберет, в том числе и из-за своей формы. Что такое Декрет? - спрашивали критики. - По регламенту Съезд принимает законы и постановления, а поскольку Декрет вторгается в Конституцию, для его одобрения требуется квалифицированное большинство.

В этой обстановке Ельцин вновь предпринял тактический маневр. Сначала он провалил предложение перенести утверждение Декрета на следующий съезд, а затем предложил принять несколько видоизмененный документ: постановление съезда "О механизме народовластия в РСФСР", по названию воспроизводящий формулу соответствующего пункта повестки дня, а по содержанию - ряд ключевых положений при­нятого за основу Декрета о власти [Законы.... 1990, с. 98]. Но в этот день СНД России и съезд российских коммунистов функционировали уже как сообщающиеся сосуды: фракция КР и ее союзники дисциплинированно выполняли указания партийного ру­ководства, и для принятия постановления голосов не хватило (490 - за, 368 - против, 48 воздержались) [Бюллетень № 47... 1990]. Однако после перерыва проект поста­новления был распространен в отпечатанном виде и поставлен на постатейное голо­сование. В итоге в постановлении остались только запрет на совмещение партийных и государственных должностей и поручение ВС и Конституционной комиссии "дора­ботать с учетом замечаний и предложений" депутатов принятый за основу проект.

Декрет о власти в том виде, в каком его приняли за основу, так никогда и не был одобрен съездом. Но его влияние на ход последующих событий оказалось существен­ным. По сути, это можно считать первой серьезной попыткой вытолкнуть уже начав­шую распадаться КПСС из властных структур в России. При столь масштабном зама­хе непосредственно реализовать сразу удалось лишь малую долю задуманного. Так что же: гора родила мышь? Нет, если учесть, что демарш Ельцина на XXVIII съезде КПСС и последовавший вскоре за ним публичный выход из партии 54 депутатов - ак­тива ДР - были еще впереди, что далеко не для всех такой жест был прост и легок, шаг к ликвидации однопартийной системы в России можно оценить как превзошед­ший ожидания.

Возможен ли был иной, более мягкий переход к многопартийной системе? Конеч­но, никто не может ответить на этот вопрос однозначно. Представляется, что источ­ник многих наших последующих бед - не столько в натиске демократов с его подчас избыточной бесшабашностью, в яростном антикоммунизме некоторых из них, пре­вратившихся вскоре в умеренных или в оголтелых национал-патриотов, а в чрезмер­ной осторожности и нерешительности реформистской группы в руководстве КПСС во главе с Горбачевым, еще сохранявшей летом 1990 года солидный властный ре­сурс и бесталанно растратившей его в "борьбе на два фронта": подспудной - с полоз-ковцами и открытой - с Ельциным и демократами.

Шумный и громоздкий состав I Съезда народных депутатов РСФСР прогромыхал мимо станции, на которой остались Горбачев и его сторонники. Видимо, состав еще можно было бы, хотя и с трудом, догнать и повлиять на его маршрут, став рядом с машинистом. Но времени оставалось мало, и оно растрачивалось крайне неразумно.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бюллетень № 30 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Бюллетень № 36 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Бюллетень № 40 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Бюллетень № 45 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Бюллетень № 47 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Бюллетень № 51 Съезда народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Горбачев М. Жизнь и реформы. Кн. 1-2. М., 1995.

Ельцин Б. Записки президента. М., 1994.

Законы, постановления и иные акты, принятые I Съездом народных депутатов РСФСР. М., 1990.

Исаков В. Председатель Совета Республики. Парламентские дневники. 1990-1991. М., 1996.

Назимова А., Шейнис В. Депутатский корпус: что нового? // Аргументы и факты. 1990. 28 апреля - 4 мая.

Общая газета. 2000. 2-8 марта.

Парламентаризм и многопартийность в современной России. М., 2000.

Пименов Р. Отчет народного депутата о работе Первого Съезда народных депутатов РСФСР. 16 мая - 22 июля 1990 г. Сыктывкар, 1990.

Попов Г. Снова в оппозиции. М., 1994.

Русская мысль. 1997. 3-9 апреля.

Список народных депутатов РСФСР на 28 марта 1990 г. М., 1990.

Филатов С. Совершенно несекретно. М., 2000.'

Meadows DM., Meadows D.L., Randers J., Behrens W.W.III. The Limits to Growth. A Report for the Club of Rome's Project on the| Predicament of Mankind. New York, 1972.

1 "Не предпринимать действия для разрешения проблем - равнозначно употреблению сильнодейству­ющих средств... Решение ничего не делать - это решение, увеличивающее риск коллапса" [Meadows... 1972, р. 183].

2 Понятно, что во втором случае равную численность палат сохранить бы не удалось, разве что Совет Национальностей пришлось бы пополнять депутатами, избранными в территориальных округах.