C точки зрения возможностей и особенностей макроэкономической
политики в условиях современной России особый интерес представляют
характер и сущность сложившейся у нас специфической хозяйственной
системы, которая сильно отличается от рыночных экономик
стран Запада и вообще от стереотипных представлений о капиталистическом
хозяйстве. Однако прежде чем говорить об этой системе, было
бы целесообразно в целом охарактеризовать российскую экономику
в ее нынешнем виде, выделив ее основные черты.
Оставляя на время вопрос о причинах, можно констатировать,
что российская экономика сегодня является: 1) в целом слаборазвитой;
2) экономикой с доминирующей ролью сырьевого сектора, во
многом ориентированного на экспорт; 3) высокомонополизированной.
Попробую пояснить эти тезисы более подробно.
Итак, во-первых, необходимо признать, что в целом наша
экономика сегодня является экономикой бедной и слаборазвитой
страны.
При этом необходимо оговориться: особенности исторического
пути России обусловили своеобразие нашей бедности – при
низком уровне жизни основной массы населения и в целом отсталой
экономике в некоторых ее секторах были созданы серьезные
заделы для производства более высокого уровня, чем уровень
экономики в целом. Это прежде всего военное производство,
непосредственно связанные с ним отрасли НИОКР, некоторые
инфраструктурные отрасли. Это также некоторые гражданские
отрасли (например, гражданское авиастроение), основную часть
издержек которых покрывали затраты на ВПК. Это, наконец,
те отрасли, развитие которых не было оправдано экономически,
но поддерживалось по идеологическим или стратегическим соображениям
(вычислительная техника).
Одновременно система форсированной подготовки рабочей
силы обусловила более высокий, чем в странах с аналогичным
уровнем экономического развития, уровень общего и профессионального
образования. Затраты на НИОКР (если не принимать во внимание
их результативность) также были высоки даже по меркам наиболее
развитых стран.
Тем не менее с точки зрения уровня доходов и инвестиций,
с точки зрения применяемых в производстве технологий и общей
его эффективности, а также абсолютных показателей производительности
труда и капитала, Россия далеко отстает от группы развитых
стран и даже от наиболее «продвинутых» среднеразвитых экономик.
Вопреки искусственно поддерживаемым мифам, обрабатывающий
сектор российской промышленности на 70–80% по мировым стандартам
неэффективен и не способен выжить в условиях полностью открытой
экономики и мировых цен на сырье и энергию. То, что сектор
так называемых высоких технологий особенно сильно пострадал
в результате перехода к рыночному хозяйству – совершенно
не случайно. Даже в развитых рыночных экономиках он более
других опирается на так называемый эффект внешней экономии
(«external economy»), возникающий в результате затрат государства
на общественный сектор, а у нас эта зависимость была троекратной.
Естественно, что, лишенный прямой государственной поддержки,
он оказался с рыночной точки зрения абсолютно неэффективным
и неконкурентоспособным, что лишний раз доказывает низкий
общий уровень экономического развития страны.
Огромен и разрыв, отделяющий Россию от развитых стран
в области создания современной инфраструктуры. В стране
практически нет современных автодорог, а пропускная способность
железных дорог низка и в последнее время практически не
растет. Более половины населения не имеют домашнего телефона,
около 85% никогда в жизни не пользовались компьютером.
Производственная, транспортная и (особенно) жилищно-коммунальная
инфраструктуры находятся на низком техническом уровне и
сильно изношены физически; условием их обновления и модернизации
являются крупные единовременные вложения, несопоставимые
с размерами бюджета государства. Сильно пострадал и научно-технический
потенциал страны, невостребованность которого в последние
десять–пятнадцать лет привела к его дезорганизации и заметной
деградации.
Во-вторых, налицо доминирующая роль сырьедобывающего сектора
в экономике России.
Хотя непосредственно доля сырьевых отраслей в формировании
российского ВВП сравнительно невелика, именно на него приходится
основная часть финансовых ресурсов, которыми располагают
российские компании, денежных потоков и производственных
инвестиций. В промышленности на электроэнергетику и экспортноориентированные
топливно-сырьевые отрасли приходится почти 80% всех капиталовложений,
а доля инвестиций в перерабатывающих отраслях (машиностроении,
легкой и пищевой промышленности) не превышает 15%. В экспорте
доля продукции топливно-сырьевых отраслей (в широком смысле,
включая промышленную продукцию неглубокой переработки) составляет
70% и имеет тенденцию к повышению. При этом более половины
всего объема экспорта приходится на сырую нефть и природный
газ. Именно благодаря этим отраслям в последние годы поддерживается
и активное внешнеторговое сальдо, без которого было бы невозможно
обслуживание крупного внешнего долга, накопленного за последние
десятилетия.
Сырьевой сектор является крупнейшим генератором денежных
доходов населения. Помимо значительного числа работников,
непосредственно занятых добычей, транспортировкой и переработкой
сырья, этот сектор «кормит» довольно обширную инфраструктуру
– широкий круг трудоемких производств, основным или критически
важным потребителем для которых являются сам экспортно-сырьевой
сектор либо занятые в нем. Увеличение или уменьшение доходов
в топливно-сырьевом секторе в сегодняшних условиях мультипликативно
порождает рост или падение продаж в большом секторе производств,
способных в своей сумме оказать определяющее влияние на
состояние внутрихозяйственной конъюнктуры.
Этот сектор критически важен также и для состояния государственных
финансов: именно здесь собирается более половины всех косвенных
налогов (включая платежи за пользование природными ресурсами),
которые в свою очередь обеспечивают более половины совокупных
бюджетных доходов, являющихся особенно важным источником
доходов федерального бюджета.
Более того, именно вокруг сырьевых компаний и на их базе
окончательно консолидируется современная российская олигархия:
компании сырьевого профиля начинают прямо или косвенно управлять
все более значительной частью совокупных финансовых потоков
в российской экономике. В сферу, так или иначе подконтрольную
этим компаниям, попадают уже не только потоки, непосредственно
связанные с добычей и экспортом природных ресурсов, но и
задействованные в смежных или обслуживающих их секторах,
а то и просто в производствах с повышенной рентабельностью,
технологически никак не связанных с основным профилем деятельности
этих компаний.
В-третьих, для нашего хозяйства характерна очень высокая
степень монополизации.
Эта черта, в свою очередь, обусловлена целым рядом различных
факторов.
Во-первых, она естественно вытекает из доминирующей роли
сырьевых корпораций в экономике России. Использование природного
сырья по самой своей природе сопряжено с многочисленными
элементами природной и административной монополии, которые
в российских условиях усиливаются громадными расстояниями,
слабым развитием общей инфраструктуры, низкой мобильностью
рабочей силы, слабостью центральной власти.
Во-вторых, монополизм является родовой чертой советской
экономической системы.
Производственная структура советской экономики была выстроена
таким образом, что монополизм был ее основным принципом.
Советское плановое хозяйство постоянно боролось с так называемым
параллелизмом, или дублированием функций, которое считалось
признаком неэффективности, а конкуренция – формой растраты
ресурсов. Сама логика построения производственных и распределительных
систем базировалась на принципе монополии как идеале эффективности
и исключала возможность ее функционирования на иных, нежели
директивное планирование, началах.
В-третьих, монополизм искусственно поддерживается при
помощи административного ресурса в качестве типической черты
современной хозяйственной системы в России. Именно он является
фактором, позволяющим частному предпринимательству при общей
неэффективности экономики получать высокую прибыль. Административный
ресурс и создаваемый с его помощью монополизм позволяют
совмещать низкую общественную производительность и высокую
рентабельность частного бизнеса.
В результате действия всех названных факторов за теперь
уже более чем десять лет постсоветского развития в стране
так и не сложился общенациональный конкурентный рынок. То,
что мы получили вместо него – это набор усеченных по сфере
своего охвата и сильно сегментированных рынков, где административные
и иные неэкономические барьеры между отдельными сегментами
остаются очень высокими, а миграция капитала, соответственно,
крайне затрудненной.
Далее. Кроме и помимо трех вышеназванных характеристик
российской экономики, на эффективность макроэкономического
регулирования влияют особенности экономической системы,
сложившейся в стране после краха советской плановой экономики
– системы, о которой мы (да и не только мы) уже много раз
говорили и писали.
Действительно, формально у нас – правовая рыночная экономика
со всеми ее атрибутами и даже «архитектурными излишествами».
Мы имеем своды законов, позволяющие экономическим субъектам
свободно использовать ресурсы, конкурировать между собой
и богатеть за счет более производительного и эффективного
труда. Мы имеем также законы и институты, позволяющие государству
в лице его многочисленных органов следить за тем, чтобы
рыночные отношения были цивилизованными и корректными, а
правила игры – честными и едиными для всех. Теоретически
правительство способно обеспечивать равный доступ к ресурсам
и предотвращать их противоправное использование, поощрять
свободную конкуренцию и ограничивать монополии, наказывать
мошенников и защищать законные права всех экономических
субъектов, независимо от их величины и политической силы.
Дума принимает на этот счет все новые законы и совершенствует
старые, а правительство, как в свое время на партийных пленумах,
рапортует о совершенствовании хозяйственного механизма и
вечных «позитивных сдвигах».
На самом же деле в стране построили совсем иную систему
хозяйственных и общественных отношений, имеющую весьма мало
общего с моделью правового государства и конкурентно-рыночного
хозяйства. Эту модель можно называть по-разному – «корпоративно-криминальный
капитализм», «административно-номенклатурный», «бюрократический»
капитализм. С учетом того, что на самом деле в этой системе
нет ничего специфически русского или советского и, напротив,
есть немало общего с другими сходными с нами по условиям
странами, находящимися на периферии современного рыночного
капиталистического хозяйства, эту систему можно назвать
«периферийным капитализмом».
Этот термин вполне применим к нам и с научной и политической
точек зрения, поскольку отражает актуальный для нашей страны
сегодня исторический выбор: либо с помощью политической
воли и решительных реформ начать пробиваться в развитое
ядро мирового хозяйства, либо, подчинившись уже приобретенной
инерции, закрепиться в нем в качестве коррумпированной и
не слишком цивилизованной периферии, занимающей нижние этажи
мирового хозяйства.
Так или иначе, дело не в названии. Суть в том, что в результате
более чем десятилетнего «перехода к рынку» в стране утвердились
многие виды отношений, ущербные или не соответствующие принципам
конкурентной рыночной экономики и правового общества.
Это в первую очередь преобладающая или, во всяком случае,
очень большая роль, которую в качестве регулятора экономической
жизни играют неформальные отношения, существующие и действующие
вне рамок официального права. На практике между существующим
законодательством и экономической реальностью у нас имеется
колоссальный разрыв. На фоне периодически возникающих разговоров
о «диктатуре закона» последний по-прежнему исполняется лишь
в той степени, в которой он политически удобен, а активная
часть населения продолжает работать в «договорной» экономике,
где действуют не по закону или официальным инструкциям,
а сообразно договоренностям с теми, у кого есть реальная
власть и возможности.
Правовая система регулирования административных отношений
на практике не действует. Важнейшие вопросы деятельности
властей решаются на основе личных решений и «консультаций»,
практически вне связи с существующими формальными нормативными
актами. Права контроля над теми или иными прибыльными сферами,
особенно на региональном уровне, открыто распределяются
узким кругом лиц, обладающих фактической властью. В государственном
секторе почти открыто практикуется раздача должностей на
«кормление» при сохранении нереалистично низких зарплат
высших должностных лиц в администрации, судебной системе
и правоохранительных структурах. Правоохранительные органы
крайне избирательно используют в своей деятельности силу
закона, будучи сами практически не подконтрольны ни судебным,
ни административным органам.
Государство фактически устранилось от функции гаранта
исполнения контрактного права. Обеспечение выполнения партнерами
обязательств по контрактам является в наших условиях заботой
и проблемой самих заинтересованных хозяйствующих субъектов,
которые вынуждены полагаться в этом только на собственную
силу или силу своих покровителей, но не на силу закона и
государства.
Административная власть, со своей стороны, активно использует
свой властный ресурс для участия в частнопредпринимательской
деятельности. Чиновники всех уровней прямо или косвенно
участвуют в такой деятельности, фактически соединяя в ее
рамках государственные возможности и частный высокорентабельный
бизнес, что позволяет им выводить себя и подконтрольный
им бизнес из сферы действия законов конкуренции.
В этих условиях такой принципиальный для демократического
капитализма институт, как институт частной собственности,
существует в усеченном, ограниченном виде, поскольку права
и полномочия, вытекающие из статуса собственника, сильно
зависят от властных взаимоотношений и потому отличаются
большой нестабильностью.
В сфере собственно бизнеса не существует единых для всего
экономического пространства и документально оформленных
правил ведения операций, которых бы придерживалось подавляющее
большинство хозяйствующих субъектов. Принцип публичности
и открытости информации о финансовом состоянии предприятий
и их финансовых потоков существует только на бумаге, а запрет
на использование инсайдерской информации даже не оформлен
юридически.
В финансовом секторе большинство институтов существует
в зачаточном состоянии и сплошь и рядом выполняет изначально
не предназначенные для них функции. Регулирование и надзор
за их деятельностью зачастую существуют лишь на бумаге или
вырождаются в бессмысленный ритуал, выполняемый его участниками
исключительно «на публику» или для «внешнего употребления».
Естественно, что названные характеристики (особенности)
системы снижают эффективность косвенных рычагов макроэкономического
регулирования. Очевидно, что хозяйство, в котором около
40% общей экономической активности является теневой, трудно
поддается регулированию с помощью законов, налогов и прочих
инструментов, применяемых к легальной экономической деятельности.
Экономика, не признающая установленных сверху законов и
не платящая налоги, имеет стойкий иммунитет к любым инструментам
экономической политики в обычном ее понимании.
Кроме того, отсутствие в сегодняшних условиях ясноразличимой
грани между легальной и нерегистрируемой деятельностью позволяет
большому числу экономических субъектов самостоятельно регулировать
пропорции между регулируемой (то есть контролируемой) и
нерегулируемой (неконтролируемой) частями экономической
деятельности. В результате воздействие мер экономической
политики даже на ту часть экономики, которая не относится
к теневой, является труднопрогнозируемым, а в значительной
своей части и неопределенным. Другими словами, изменяя основные
параметры системы мер экономической политики (базу и ставки
налогообложения, обязательные формы расчетов, объекты и
условия лицензирования и т.п.), не говоря уже о более тонких
инструментах, относящихся к сфере кредитно-денежной политики,
правительство объективно не может уверенно предсказать вероятный
эффект таких изменений.
Таким образом, и характер российской экономики, и особенности
ее современной хозяйственной системы снижают возможности
и значимость ставших традиционными для экономик стран
Запада инструментов макроэкономического регулирования
и, соответственно, повышают роль и значение институциональных
преобразований, а также мер полуадминистративного регулирования
на отраслевом уровне, которые можно обозначить как «промышленная
политика». Кстати говоря, хочу особо отметить, что констатацию
этого факта совершенно ошибочно считают у нас чуть ли
не «коммунистической ересью» или по крайней мере оппозицией
курсу на реформы. Я бы даже сказал, что в реальности дело
обстоит как раз наоборот – сведение реформ к отказу государства
от ответственности за состояние экономики и к использованию
им только узкого набора инструментов кредитно-денежного
регулирования, эффективность которых в наших условиях
более чем сомнительна, на деле означает отказ от подлинных
рыночных реформ, так как обрекает страну на роль вечной
отсталой периферии в целом динамично развивающегося мирового
хозяйства.
