Сталинский миф, развращающий наше общество, обессиливающий его перед лицом авторитарной реставрации, скреплен с главным позитивным событием российской истории в последние столетия — победой в едва ли не самой грозной войне, какую пришлось вести русскому и другим народам нашей страны. Но представления о войне тоже мифологичны. Из них исключена значительная часть правды о войне. Война сводится к победе. Победа в немалой степени — к твердому сталинскому руководству: победителей не судят. Но мифология Отечественной войны не только подпитывает идеологическую реабилитацию Сталина и сталинизма. Она дезориентирует общественное сознание на многих направлениях и потому вредна сама по себе.
В выступлении Бориса Дубина содержалась очень важная мысль: сталинский миф, развращающий наше общество, обессиливающий его перед лицом авторитарной реставрации, скреплен с главным позитивным событием российской истории в последние столетия — победой в едва ли не самой грозной войне, какую пришлось вести русскому и другим народам нашей страны. Но представления о войне тоже мифологичны. Из них исключена значительная часть правды о войне. Война сводится к победе. Победа в немалой степени — к твердому сталинскому руководству: победителей не судят. Но мифология Отечественной войны не только подпитывает идеологическую реабилитацию Сталина и сталинизма. Она дезориентирует общественное сознание на многих направлениях и потому вредна сама по себе.
Власть наша очень чутко ощущает, какая версия войны ей полезна, а какие факты надо исключить из исторической памяти. Не успел министр Шойгу, следует полагать, отлично справляющийся с одолевающими нас природными и техногенными катастрофами и потому считающий себя специалистом также и по идеологии, предложить ввести наказание за отрицание победы СССР в Отечественной войне, как в Государственной Думе появился законопроект, устанавливающий уголовную ответственность за отрицание то ли нашей победы, то ли преступлений гитлеровцев (а не Сталина и его подручных!) на нашей земле. Идея упала на унавоженную почву. По данным ВЦИОМ, инициативу министра одобрили 60% респондентов, в том числе, к стыду нашему, 57% сторонников демократических партий «Яблоко» и «Правое дело». Кто и когда в России отрицал то и другое? Какова общественная опасность столь экзотического деяния? Смысл такого рода инициатив, не очевидный для большинства наших граждан: оставьте все, что не относится к нашей победе в войне. Ее жестокую правду. Жертвы и потери. Нашу неготовность к войне, к которой, напрягая все силы страны и обрекая народ на полуголодное существование, готовились 20 лет.
Слишком многое сказано было в годы гласности. Опубликованы документы, честные книги о войне. Разят слова Виктора Астафьева, обращенные к одному из его корреспондентов: «И Вы, и полководцы, Вами руководившие, были очень плохие вояки, да и быть иными не могли, ибо находились и воевали в самой бездарной армии со времен сотворения рода человеческого. Та армия, как и нынешняя, вышла из самого подлейшего общества - это и в доказательствах уже не нуждается». Написано в запале, возможно, с перехлестом, но как далеко это от историографии Отечественной войны, поощряемой властями: забудьте все это! Нет-нет, но на экраны даже государственного телевидения прорываются правдивые фильмы о войне, о бесчеловечной стратегии Верховного главнокомандующего, его маршалов и генералов. Такие , например, как фильм «Ржев». Этому ли следует обучать, на этом воспитывать молодежь, вступающие в жизнь поколения? И немедленно раздаются протестующие голоса прикормленных деятелей из ветеранских организаций.
Теперь тем, кто отстаивает мифологию и прямую ложь, предлагают вложить в руки закон, острие которого будет направлено против невыносимой правды о войне. Мы помним, как во времена сусловского агитпропа шла борьба против «дегероизации подвига народа», против «окопной правды», разоблачавшей «правду» генералиссимуса. Как КГБ изымал рукописи писателей. Как на 20 лет прегражден был путь к читателю великого романа Василия Гроссмана о войне - «Жизнь и судьба». Зная наше «басманное» правосудие, зная, как чиновники и государственные мужи самого высокого ранга вторгаются в преподавание истории, легко представить, как и против кого будет применяться упомянутый закон.
Вот уже несколько лет Гавриил Попов повторяет: была не одна война, а три. Первая — разгром в считанные дни и недели армии, которую Сталин готовил к походу в Европу. Изданы примечательные книги Марка Солонина, в которых на основе тщательного анализа архивных материалов, воспоминаний участников, документов показаны масштабы катастрофы. Армия, превосходившая по количеству и качеству вооружений германские силы вторжения, рухнула в одночасье. Оружие было брошено. В плен попали миллионы солдат и командиров. Казалось, германский блицкриг почти у цели. И тогда началась вторая — Отечественная война. Главным идейным ресурсом сопротивления нашествию стал патриотизм народа. На смену потерянной кадровой армии встала новая, народная армия. Вот где был великий подвиг народа, изменивший характер войны. Под Москвой, в Ленинграде и Сталинграде была отведена самая страшная угроза, равной которой не было в истории нашей родины, вероятно, со времен монгольского нашествия.
А затем — и это сейчас пытаются замолчать, исказить, представить в превратном свете - началась третья война. Война, в которой соединились объективная необходимость ее завершения на территории врага, совпавшая с решимостью нашей армии и народа, армий наших союзников добить фашистского агрессора в его логове — и захватническая война Сталина и советской бюрократии, нацеленная на подчинение народов Восточной Европы, установление там коммунистических режимов, подобных тому, какой существовал в СССР. Отечественная, справедливая, освободительная война — так не раз бывало в истории — переросла в захватническую. Экспансия, право наших вождей назначать и смещать своих агентов малыми вождями в подчиненных странах, предписывать, как им проводить индустриализацию, коллективизацию, как расправляться с «врагами партии и народа», с кем дружить и с кем враждовать и т. д., в глазах нашего народа были затенены ореолом Отечественной войны.
Чтобы побороть мифологию, надо твердо сказать, что линия разграничения, проведенная в Ялте и Потсдаме с согласия союзников (здесь грех Черчилля, а не в Фултонской речи), - наше историческое проклятие. Десятки лет советским людям внушали — и внушили!, - что наши войска по праву стоят в Германии и Польше, в Венгрии и Чехословакии: как же, сотни тысяч советских солдат и офицеров отдали жизни за освобождение этих стран! То, что их народы рассматривают произошедшее как смену одной оккупации другой, - козни империалистической пропаганды! Так воспитывалось, укреплялось державническое, гегемонистское сознание большинства нашего народа — в духе коммунистического мессианизма. Люди, которые ничего не поимели от почти полувекового владычества советских вождей в Восточной Европе и не вникали в квазиюридическую казуистику «доктрины Брежнева, одобряли подавление венгерской антикоммунистической революции, Пражской весны, жесткое давление на Польшу, полагая право советского государства на интервенции бесспорным. Задумываться стали, лишь когда в Афганистане разбойник со своей «интернациональной помощью» сам нарвался на нож. В Пантеоне мифологического сознания безусловное право и обязанность руководителей КПСС и советского государства отстаивать то, что они называли итогами второй мировой войны, не считаясь ни с чем, - один из самых опасных и вредных мифов. С его наследием мы живем и сегодня.
Прямым следствием и продолжением третьей стадии войны стала холодная война. Прежде виновником холодной войны считали исключительно Запад. Сегодня этот миф вытеснен не реалистическим видением, а другим мифом. (Что не означает, что к старому мы вернуться не сможем — провокаторы, регулярно ведущие на ТВ лживые будто бы «исторические» передачи, сеющие ненависть к США, Западу, всем известны). Но преобладающий ныне миф иной: в холодной войне повинны обе стороны. Да, кровь и грязь были с обеих сторон. Но весь вопрос — в качестве и мере. И кому принадлежит в том первенство, тоже хорошо известно.
Легендами окутано создание «ракетно-ядерного щита родины». В его создании приняли участие выдающиеся ученые и благородные люди (хотя не только они, иногда прорывается информация, например, об успешных деяниях советских разведчиков, воровавших чужие секреты). Даже некоторые политики, общая демократическая репутация которых сомнений не вызывает, относят создание «щита» к заслугам нашего народа, позитивным свершениям советского периода. Появление ракетно-ядерного оружия повлекло за собой противоречивые последствия. С одной стороны, оно делает мир в глобальном масштабе и, к сожалению, уже необратимо, неустойчивым, проблематичным и открывает возможность уничтожения цивилизации на Земле. Особенно опасно расползание такого оружия на планете, попадание его в руки недемократических, неконтролируемых собственным народом режимов или, того хуже, террористических группировок, которые не может устрашить перспектива гарантированного взаимного уничтожения. С другой стороны, то, что ракетно-ядерным оружием обладали оба противостоявшие на мировой арене объединения государств, обеспечивало равновесие страха и предотвратило перерастание холодной войны в третью мировую, еще более губительную, чем вторая.
Надо признать, что не только демократические правительства, но и советское руководство проявило разумную осмотрительность. В дни Карибского кризиса в критической ситуации, которую само создало, оно сумело сделать шаг назад. Казалось бы, все это — довод за благотворность наличия атомного оружия у СССР. Однако равновесие страха продуцирует очень опасную ситуацию. Никто не знает, как могли бы развернуться события, если бы не несколько бомб, а мощный ракетно-ядерный потенциал, созданный в СССР к 1970-м годам, оказался в руках у Сталина. Ведь обезумевший диктатор в последние годы его жизни готовился к вторжению в Европу и был убежден (во всяком случае, утверждал публично), что атомное оружие не решает исход войны. В этих условиях не прочнее ли был бы мир, если бы оружие сдерживания было только у другой стороны? Рассуждения такого рода, конечно, опираются на достаточно зыбкие предположения. Они относятся к области «что было бы, если бы ..», т. е. К анализу неосуществившихся альтернатив, который — вопреки весьма распространенному мнению — вовсе не заказан ни историку, ни политологу. Но вот что представляется достаточно достоверным. Обладание ракетно-ядерным кулаком продлило жизнь коммунистическому режиму, позволило ему почти полвека противиться объективно назревшим реформам у себя в стране, блокировать нормальное общественное развитие в странах Восточной Европы, поддерживать нежизнеспособные режимы за морями и террористические организации, именовавшиеся «национально-освободительными движениями» и серьезно дестабилизировавшие мировой порядок. Перечеркнуты эти вот «итоги второй мировой войны», линия разграничения, подтвержденная в 1975 г. в Хельсинки, за которой собственно и стоял «ракетно-ядерный щит», и ничто и никто в нашей стране не понес от этого не понес урон, кроме разве что державнического сознания.
Сталинизм во внешней политике, к сожалению, - наше непреодоленное прошлое. В периодически проводимых опросах неизменно подтверждается, что большинство наших сограждан не одобряет действия Горбачева, который «сдал» страны так называемого «социалистического лагеря» их народам и приостановил растрату ресурсов на бессмысленную гонку вооружений. И напротив, одобряет и поддерживает игру мускулами, которую время от времени демонстрирует нынешняя власть. Убеждено, что Россия имеет право на «зоны преимущественного влияния» в сопредельных странах и потому вправе предписывать Украине, Грузии или кому-либо еще, в какие союзы они могут вступать и какую политику проводить. Конечно, немалую роль в разжигании подобных настроений играет «образ врага», который, заходясь в пароксизмах бешенства, внедряют в общественное сознание провокаторы, востребованные идеологическими службами Кремля. Но проблема лежит глубже и дело обстоит хуже. В подкорке, в подсознании - державнические приоритеты. Потому-то умело раскрашенное зрелище: «Россия, поднимающаяся с колен», вызывает восторги. Мифология не преодолена, она лишь приспосабливается к обстоятельствам места и времени, а главное — к воззрениям и интересам правящих сил.
Возникает вопрос: что со всем этим делать? Здесь уже говорили: с мифами ничего поделать нельзя. И вообще это не мифы, а закономерное состояние общественного сознания в обществе, которое развивается в направлении противоположном демократическим принципам, но считает себя заслуживающим западные стандарты и качество жизни. Но ведь дело не в том, как мы обозначим эти явления, присвоим им статус мифа или нет. Главное в том, что явления, которые большинство здесь выступавших обозначили как мифы, существует. Леонид Сергеевич Васильев уподобляет общественное сознание в России воску: тот, в чьих руках мощный инструментарий обработки мозгов, будет его формировать соответственно своим представлениям и интересам. Так -то оно так. Но я думаю, что сопротивление мифологии, демифологизация сознания, по крайней мере в доступных нам средах, прежде всего среди студентов, - чрезвычайно актуальная задача. Я не переоцениваю общественный резонанс того, что происходит в этой аудитории и на иных аналогичных обсуждениях. Но здесь формируется потенциал просвещения, который надо настойчиво и квалифицированно нести за эти стены. Как ни ограничены возможности просвещенных интеллектуалов, реализовать их до предела чрезвычайно важно для сохранения умственного и нравственного здоровья в нашем обществе. Спасибо.
Вариант 13.05.2009
