Проблема домогательств и обвинения в них известна человечеству с давних времен. Еще у Еврипида Федра, не добившись взаимности у своего пасынка Ипполита, оговаривала того перед Тезеем, его отцом и своим мужем. Теперь в разных странах мира, включая Россию, эта тема регулярно выходит на первый план. Что делать? Отмена презумпции невиновности для обвиняемых? Запреты сверху в личной жизни совершеннолетних людей? Рост вмешательства государства в личную жизнь? Отказ от основных прав и свобод человека? Но стоит ли игра свеч? Стоит ли, зная историю XX века, пускать в постель Большого Брата — даже если им станет Большая Сестра?
Иллюзия, что из личной жизни и секса можно изгнать отношения власти и зависимости — утопия, способная завести общество опасно далеко на пути отказа от гражданских свобод и прав человека.
Во-первых, запрет связей между, допустим, преподавателями и студентами или начальниками и подчиненными — вводится ли он государственным законом или внутренними решениями, типа этических кодексов — не исчерпывает всего разнообразия форм зависимости. И это разнообразие неизбежно влечет за собой расширение запретов до бесконечности.
«Пользуясь своим старшинством (на два, допустим, года) и опытом, она соблазнила его…», «Манипулируя восторженным поклонением фанатки, лидер бойз-бэнда зазвал ее в гримёрку после концерта…» и т. д., и т. п. А что, нет, что ли? Число видов и случаев уязвимости в любви (и шире, в отношениях двух человек вообще) безмерно и бесконечно. Попытка их отменить и запретить регламентом или меморандумом — смешна. В любви и даже влюбленности мы попеременно оказываемся в разных отношениях власти — то ранимы и зависимы, подвластны и управляемы, то оказываемся сами с огромной властью и (как следствие) ответственностью по отношению к другому человеку. Тут может сыграть роль всё, что угодно (возраст, профессия, навык манипулировать и многое другое) — и одновременно может и не сыграть.
Во-вторых, власть при регулировании личной и в т. ч. половой жизни вовсе не исчезает, а перераспределяется — к третьей стороне, вводимому в постель регулятору, Большому брату, партсобранию университета или госорганам. И вот он-то, лишенный порывов высоких чувств, получает власть над другими, руководствуясь в лучшем случае инструкцией, а в худшем — дурными, низменными чувствами или холодным расчетом.
Вспомним две из «12 половых заповедей революционного пролетариата» 1924 года:
«9. Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевания».
«12. Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов. Половое должно во всём подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всём его обслуживая».
Мы все или помним, или знаем от старших, или видели в кино, что это такое. Проработка коллективом за аморалку (допустим, Оленьки Рыжовой в «Служебном романе», обвиненной в харасменте Самохваловым). Самоубийство выдающегося ученого Алана Тьюринга. Приюты Магдалины в Ирландии. Это всё — вмешательство третьей стороны (под разными названиями и благими предлогами) в отношения двух взрослых людей. Причем и домогательств это всё вовсе никак не отменило. Поэтому мы не стоим перед выбором между одним и вторым злом — выбор делается между одним злом или сразу двумя, вместе взятыми.
К счастью, ценой огромных усилий и долгих лет немалая часть человечества в XX веке смогла практически изгнать государство и общество из личной жизни людей. В этом достижении — залог и политической свободы. Человек, приватность которого, в том числе и сексуальная, не защищается законом — уязвим и манипулируем государством, влиятельными группами вроде церкви или любым шантажистом.
Теперь приватностью и свободой интимной жизни, этими важнейшими завоеваниями XX века некоторые готовы пожертвовать с поражающей легкостью. Они забыли мировую историю, чем это может обернуться для них самих, особенно в России. Неужели мы готовы к тому, что нашу частную жизнь кто-то будет судить? Или мы всерьез думаем, что вводя запрет на любовь для взрослых людей в России XXI века (а речь-то ведь совсем не о запрете домогательств, а о запрете любых отношений, включая искреннее и обоюдное влечение) — всё ограничится одними вузами? Достаточно посмотреть на недавние примеры полемики, чтобы понять — нет, это только начало.
Здесь уместно спросить: вы хотите пустить в свою личную жизнь людей, которые записывают 80-90% случаев Covid-19 во «внебольничную пневмонию»? Или разоблачаемых «Диссернетом» псевдоученых и их помощников, людей из ректоратов, встроенных во всю эту властную вертикаль?
Однако дело даже не в низком качестве арбитража в России, неравноправии, двойных стандартах и т. д. Даже в странах с куда более высоким уровнем государственного управления и реальной автономией университетов я не считаю правильным делать подсудными кому-то добровольные отношения взрослых совершеннолетних людей. Слом этой границы частной жизни будет означать фатальную угрозу для человеческой личности миллиардов людей и всего свободного и цивилизованного мира, как такового.
Приватностью и свободой интимной жизни, этими важнейшими завоеваниями XX века некоторые готовы пожертвовать с поражающей легкостью. Они забыли мировую историю, чем это с может обернуться для них самих, особенно в России. Даже в странах с куда более высоким уровнем государственного управления и реальной автономией университетов я не считаю правильным делать подсудными кому-то добровольные отношения взрослых совершеннолетних людей. Слом этой границы частной жизни будет означать фатальную угрозу для человеческой личности миллиардов людей и всего свободного и цивилизованного мира, как такового.
Наличие третьей стороны, способной вмешаться, вероятно необходимо, когда речь идет о детях и родителях. Дети заведомо не обладают всей полнотой прав и подчас не могут себя защитить без независимых арбитров. Но совсем иное дело, когда речь идет о взрослых людях. Такими предложениями мы допускаем регулирование одними взрослыми и дееспособными людьми интимной жизни других, столь же взрослых и дееспособных. Что после этого говорить о принудительных браках, заключаемых против воли невесты, или о средневековой практике так называемых «убийств чести», осуждаемых Стамбульской конвенцией? Это ведь то же самое. Мы знаем, что тебе можно и что нельзя. Мы решаем за тебя.
Разрешая Долорес Амбридж или Люциусу Малфою контролировать личную жизнь преподавателей и студентов во внеучебное время, готовы ли Вы к появлению в этическом кодексе вуза запрета на однополые связи? Думается, тут многие прогрессивные борцы с домогательствами будут против. А как насчет запрета на гражданские браки? Хочешь преподавать — обязательно формальный брак, причем венчание, а не просто роспись в ЗАКСе!
На это нам резонно возразят, что связи на стороне и гражданский брак не имеют отношения к учебе. Но тут легко найти контраргументы: допустим, фундаменталисты скажут, что от морального облика преподавателя прямо зависят ценности, внушаемые им юношеству. И спорить тут бесполезно — фанатики имеют право на свои убеждения. Вопрос в недопустимости их навязывания другим людям. А эту недопустимость и предлагается подорвать — запретами в «этических кодексах».
Я же, как либерал, замечу, что и связь учебы с внеучебными романами тоже нужно доказывать в каждом отдельном случае, а не обвинять скопом, по умолчанию. Но как тогда я сам предлагаю искоренять домогательства, раз признаю всю серьезность проблемы в случаях, когда вторая сторона хотела бы избежать отношений, но боится мести за свой отказ?
Во-первых, сразу стоит отказаться от концепта искоренения. Никто и никогда не выжег ни одно зло дотла. Даже смертная казнь и пытки не искоренили ни одного преступления или проступка. Поэтому вопрос не о сведении к нулю (это утопия, в которой тяга к несбыточному результату и подталкивает к глубоко ошибочным, неправовым, антилиберальным решениям — подобно затее выжигать напалмом джунгли со всеми обитателями в тщетной попытке победить партизанскую войну). Вопрос о посильной минимизации домогательств.
Во-вторых, выход я вижу в сильном и независимом студенческом самоуправлении, независимых студенческих и университетских медиа. Выборности ректора, проректоров, деканов, руководителей кафедр в университетах. Наличии общественных и попечительских советов при вузах. Это вопрос о реальной университетской автономии. А это — в свою очередь — вопрос о демократии в России. Он включает в себя и независимые СМИ, и независимый суд, и широкие права омбудсменов, и некоммерческие организации…
Огласка, разделение власти, институт репутации. В юридических рамках «презумпция невиновности» все равно в ситуации «слово против слова» по закону и праву всегда будет на стороне обвиняемого — и это абсолютно верно. Лучше упустить виновного, чем наказать невинного. Но общественные институты могут стать не карательным мечом, но достаточным риском, чтобы проблема домогательств (как и многие другие) не исчезла, но стала бы заметно меньше.
