Таким образом, есть все основания всерьёз считать недавнее, третье в истории России Смутное время (напомним, первое было в начале XVII в., а второе - в начале ХХ в.), - революцией, ибо факт этнокультурного сдвига и разрыва очевиден. Согласно знаменитой схеме автора первой цельной концепции Смутного времени - В. О. Ключевского, в Смуте “последовательно выступают все классы русского общества, и выступают в том самом порядке, в каком они лежали в тогдашнем составе русского общества”. Именно этими выступлениями объясняется та относительная лёгкость, с которой союзные республики добились независимости (например, по сравнению с британскими и французскими колониями). Так, в конце ХХ в. повторились события, произошедшие в его начале! Однако на этот раз, не совершая социалистическую революцию, Россия удовлетворилась всего лишь буржуазно-демократической революцией. Тем не менее она вновь не избежала последствий специфических законов революции…

АНАТОМИЯ РЕВОЛЮЦИИ

Ещё в XIX в. Н. Г. Чернышевский, основываясь на истории Французской революции Ф. Шлоссера, вывел закон цикличности революции, подошёл к пониманию неизбежного отката всякой революции назад, закономерности термидора (под “термидором” в данном случае мы имеем в виду, разумеется, не политический переворот, а общесоциологический феномен “отката” революции назад, возвращение её на путь органического развития) и т. д. В целом закон своеобразной цикличности революций Чернышевский систематически разрабатывал в своих обзорах “Политика”, “Примечания к политэкономии Милля”, романах “Что делать?” и “Пролог”: смена “кратких периодов усиленной работы”, благородного порыва временами реакции, периодами застоя; причём “новых” и “особенных людей” вроде героев романа “Что делать?”, не раз и не два сгоняют со сцены - “ошиканных, страмимых”. В свете той же цикличности рассматривал он и “начинающуюся борьбу за социализм”.

В 1871 г. томившийся в сибирском заточении мыслитель-революционер передал на волю своим соратникам через В. Н. Шаганова следующее (увы! никем не услышанное) предупреждение насчёт того, что с революциями, вопреки бодро звучавшей в его же романе “Что делать?” французской песенке, “дело пойдёт” и не легко, и не просто, и не весело. Европейские демократические партии XVIII-XIX вв. со времени Ж. Ж. Руссо привыкли идеализировать народ, что вело их от беспочвенных надежд к ещё горшему разочарованию. Даже устанавливая в счастливых случаях своё “самодержавие”, народ передавал его затем “первому пройдохе”, будь то Наполеон I или Наполеон III (последний держался не только на штыках, но и на плебисцитах). При этом правящая партия, на стороне которой оказывалась военная сила, представив себя посредством ловкой передержки защитницей нужд народа, могла монополизировать в свою пользу верховные права народа, распоряжаясь им как мёртвым, поступая с “имуществом народа по своему благоусмотрению”. “По пути душится и слово и совесть, - передавал Шаганов мысли Чернышевского, - ибо из этих вещей выходят разные пакости для власти…”

Эти же вопросы волновали Ф. Энгельса, а после 1921 г. и В. И. Ленина. До конца своей жизни разрабатывал эти идеи Л.Д. Троцкий. Богатейшую традицию имеют различные западные “социологии революций”. Так, в 1974 г. известный американский учёный Мартин Малия характеризовал “маятниковый ход” революционного процесса: “Любая революция начинается радостью захвата Бастилии, с тем чтобы превратиться в террор, но чрезмерные действия террора порождают Бонапарта, который, отступая, стабилизирует положение”. Тот, кто движется слишком быстро, вынужден будет отступить назад. И хотя нельзя отрицать “идеологической лихорадки и новых формулировок, но сама революция, вместо того чтобы содействовать созданию нового мира, возвращает нас к прежнему”.

Итак, в целом можно проследить пять фаз революции: её начало, восходящую линию, кульминацию, регресс и упадок. Не исключение и произошедшие в начале и в конце ХХ в. две русские революции. Как известно, всё новое - хорошо забытое старое! А потому анализируя их, мы будем проводить параллели с другими общеизвестными революциями, в особенности с Великой французской революцией конца XVIII в., которая считается классической. Именно в ней наиболее чётко выражены все пять фаз (недаром Энгельс писал, что Франция - это страна, “в которой историческая классовая борьба больше, чем в других странах, доходила каждый раз до решительного конца”). Она дала мощный импульс социальному прогрессу во всём мире, предопределила триумфальное шествие капитализма по земному шару. В этом контексте, если I русская революция сходна с французской только по форме (т. е. фазам), то II - ещё и по содержанию (т. е. целям и задачам). Однако с другой стороны, именно I, а не II русская революция, подобно французской, создала исторически новый тип общества.

22 июня 1791 г. Людовик XVI и Мария-Антуанетта попытались ночью тайно выехать под защиту двигавшейся на революционную Францию австрийской армии, а когда были задержаны в Варенне, оправдались тем, что их якобы похитили. Аналогичную позицию заняли и Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна Горбачёвы, изолированные в Форосе во время августовских событий 1991 г. (подумать только: ровно 200 лет спустя!). Возможно, последним поверили больше. Во всяком случае их дальнейшая судьба разительно отличается от судьбы казнённых монархов…

Так начинается вторая фаза (восходящая линия) революции. Власть переходит к либерально настроенным силам (жирондисты; Временное правительство; поздний Горбачёв), которые сразу же оказываются как бы меж двух огней: проклятиями павших (роялистов; монархистов; ортодоксальных коммунистов) и гневом радикалов (якобинцев; большевиков; демократов). В результате заигрывания либералов с последними в стране возникает фактическое двоевластие. Правда, альтернативная власть в лице радикалов (Парижская Коммуна; Петросовет; ранний Б. Н. Ельцин) при всей своей популярности реально ограничивается пределами столицы государства. Впрочем, во время революции фактор столицы играет значительную, если не решающую, роль. Ведь известно, что чуть ли не все переломные акты революций, будь то взятие Бастилии (1789 г.) и разгон жирондистского Конвента (1793 г.) во Франции, либо захват Зимнего дворца (1917 г.) и отпор ГКЧП (1991 г.) в России, вопреки официальной истории, произошли без всякой торжественности и почти бескровно, а главное - с участием горстки столичных энтузиастов!

Таким образом, характеризующаяся максимальной демократичностью вторая фаза длится недолго, ибо революция - арена радикалов! 2 июня 1793 г. во Франции установилась якобинская диктатура, а 7 ноября 1917 г. в России - диктатура пролетариата (большевиков); с конца 1991 г. разрушившие Советский Союз российские демократы стали полновластными хозяевами страны. Тем самым началась третья фаза (кульминация) революции.

Уже в первую годовщину Великого Октября большевики открыли в Александровском саду памятник кровавому вдохновителю якобинского террора во Франции - Максимилиану Робеспьеру. Не случайно Ленин говорил, что настоящий революционер обязательно якобинец (по Бисмарку, фанатик!). Да, Робеспьер, Ленин, Ельцин - радикалы одной масти (ну чем, скажите, Ельцин на танке - не Ленин на броневике?!). Разумеется, речь идёт не об идеологии, а о методах и формах борьбы (иначе большевики не восхищались бы якобинцами, заложившими основы буржуазного общества).

А. И. Герцен писал: “Демократия не может ничего создать, это не её дело, она будет нелепостью после смерти последнего врага, демократы знают (говоря словами Кромвеля), чего они не хотят, чего они хотят, они не знают”. Именно поэтому, рассправившись с контрреволюционерами, радикалы скоро принимаются друг за друга. “Революция, - говорил Вернио, - подобна Сатурну: она съедает своих детей”. Так, Робеспьер казнил Шометта, Эбера, Дантона и прочих соратников. Ленин, помимо прочего, разошёлся даже с Троцким (большевиком №2!). А Ельцин арестовал А. В. Руцкого и Р. И. Хасбулатова. Естественно, что раскол в итоге ослабляет ряды радикалов.

Тем временем народ устаёт от чрезвычайщины и неопределённости, порождаемых режимом террора. На смену романтизму и всеобщей эйфории приходят обывательщина и мещанство! Появившимся в ходе революции новым богачам (по Бисмарку, проходимцам!) для процветания их дела нужна стабильность и предсказуемость режима. Они боятся ещё одного передела собственности, что при власти радикалов - дело недолгое. С другой стороны, политические и экономические проблемы в конечном счёте усугубляются военными неудачами. Революционная Франция была окружена армиями европейских монархов; большевистская Россия сразу после окончания первой мировой войны была втянута в гражданскую войну с элементами интервенции; наконец, современная Россия столкнулась с чеченской проблемой…

Таким образом, достигшая своей наивысшей точки революция полностью исчерпывает себя. Наступает четвёртая фаза (регресс, откат) революции…

9 термидора II г. по новому республиканскому календарю (27 июля 1794 г.) крупная французская буржуазия (новые богачи, олигархи) совершила контрреволюционный государственный переворот, в результате которого Робеспьер и другие видные деятели террора были казнены, а власть перешла к Директории. В критической ситуации весны 1921 г., когда Советской власти, систематически применявшей в период “военного коммунизма” (1918-1920 гг.) в общем-то якобинские методы борьбы, стала угрожать крестьянская контрреволюция, Ленин, сравнивая русскую революцию с французской, обнаружил поразительные сходства и с тревогой писал для себя: “Термидор? Трезво, может быть, да? Будет? Увидим”. Угрозу прямого повторения французского сценария отвёл ленинский НЭП (новая экономическая политика). I русская революция отступила от своей “якобинской фазы”, сохранив кормило власти в руках большевиков, превратив пролетарских якобинцев в невольных реформаторов.

НЭП позволил большевикам во главе с Лениным осуществить тот стратегический поворот, который не осуществили в своё время якобинцы, возглавляемые Робеспьером, Сен-Жюстом, Кутоном. Об этом повороте (самотермидоризации!) Ленин в 1921 г. сказал французскому (!) коммунисту Жаку Садулю (автору “Записок о большевистской революции (октябрь 1917 - январь 1919)”): “Рабочие-якобинцы более проницательны, более тверды, чем буржуазные якобинцы, и имели мужество и мудрость сами себя термидоризировать”. Таким образом, не отрицая общую схему (форму) и специфические законы революции, он на практике доказал возможность субъективного вмешательства в неизбежные объективные процессы истории, а впоследствии писал: “История вообще, история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, “хитрее”, чем воображают самые лучшие партии, самые сознательные авангарды наиболее передовых классов”. Да, этот “учёный бунтовщик” (по С. Есенину) как никто другой знал толк в революциях!..

Как “верный ленинец”, Ельцин учёл итоги I русской революции. Так, уже с 1995 г. от его былого радикализма не осталось и следа. А к концу своего первого президентского срока (1996 г.) Борис Николаевич (поздний Ельцин) мог твёрдо заявить, что российские демократы “имели мужество и мудрость сами себя термидоризировать”. Правда, ельцинский “НЭП” был куда менее хитроумным ленинского: власть просто заключила союз с “новыми русскими”! Отныне в Кремль стали вхожи не демократы типа Е.Т. Гайдара, а олигархи вроде Б. А. Березовского…

Термидорианскую фазу революции можно охарактеризовать как застой в общественном развитии. Режим возглавляется главным образом активнейшими деятелями предыдущих фаз, которые политически уничтожили своих соратников и предшественников, и опирается исключительно сам на себя - то бишь, на госаппарат. Состоит он из людей, “сделавших карьеру через революцию” - талантливых, смелых - и в массе абсолютно аморальных, поскольку в предыдущие годы крутой ломки каждый из них менял взгляды настолько часто, что в результате уцелело единственное желание: подольше удержаться у власти и извлечь из своего пребывания у кормила максимум возможного. В сообществе аморальных честолюбцев неизбежно и непрерывно возникают команды (партии) обделённых при разделе исполнительной власти, вынужденные блокироваться с мелкими группами искренних идеалистов, уцелевших от предыдущего периода.

Большинство народа не хочет возвращения к власти ни консерваторов, ни либералов, ни радикалов. И именно на отсутствии альтернативы режиму, реальной и убедительной для массового сознания, во всех идеалах насмерть разочарованного, - а отнюдь не на популярности “этих”, воспринимающихся как неизбежное зло, - он держится некоторое (и немалое) время. Тем не менее власть термидорианцев всё время раскачивается на качелях при непрерывном сужении основания. Нестабильность, казнокрадство и разбазаривание государства не могут продолжаться до бесконечности! Потому-то и усиливаются голоса о необходимости “сильной руки”, способной разом навести порядок и решить все проблемы. Вот так: народ, вроде бы ещё совсем недавно восставший против деспотии, теперь с нетерпением ожидает “спасителя” в лице… военного диктатора, чтобы как стадо баранов встать под его команду, намного жёсткую, чем при старом режиме. А потому, стремясь скорее удовлетворить массовые ожидания, некоторые популярные деятели (во Франции - Ж. Ж. Дантон, в России - генерал Л. Г. Корнилов и генерал А. И. Лебедь), так сказать, допускают фольстарт и терпят фиаско. Всему своё время!

18 брюмера VIII г. Республики (9 ноября 1799 г.) в результате военного переворота во Франции к власти пришёл генерал Наполеон Бонапарт. А в I русской революции ещё при жизни Ленина и не без его невольной помощи власть захватил И. В. Сталин. Тем самым наступила пятая фаза (упадок) революции, а точнее - ей пришёл конец. В этой стадии тоже наблюдаются аналогии. Опорой дважды выраставшего в истории Франции из революций бонапартизма (империи Наполеона Бонапарта 1804-1814 гг. и Луи Наполеона 1852-1870 гг.), а также российского сталинизма были военщина, бюрократия, полиция, культ правителя; они лавировали между недобитыми консерваторами и либералами и остатками радикалов, попутно сметая их со своего пути.

Несмотря на то, что и “корсиканский выскочка”, и “сын кавказских гор” вполне искренне встретили революцию как радикалы (якобинец и большевик), при режиме террора они были всего лишь одними из многочисленных революционеров (надо сказать, не самых активных). Однако чуть позже, научившись успешно лавировать, они стали видными деятелями термидорианского режима. При окончательном же подавлении революции Наполеон I, как человек военный, а Сталин, как бывший разбойник с большой дороги, пустили в ход силовой механизм государства. Оба решили политические проблемы - уничтожая противников, экономические - притесняя новых богачей, военные - укрепляя силовые структуры в целом и армию в частности. Таким образом, вчерашние революционеры, создав в стране полицейский режим, реставрировали институты прежней государственности, положили начало эпохи культа личности. Однако конец этих людей был не одинаков: тело свергнутого Наполеона I сперва было без всякой надписи захоронено на острове Св. Елены и только много лет спустя с почётом предано земле в Париже; тело же правившего до конца своих дней Сталина сперва было с почётом положено в мавзолей, а через несколько лет ночью зарыто у Кремля. Впрочем, это не так важно. Когда тело Наполеона I ещё не было перевезено на Родину, А. Ламартин писал: “Здесь покоится… Имени нет? Так спросите у мира это имя!”

Верно учтя уроки истории (в который уже раз!), мудрый Ельцин добровольно и мирно передал власть полковнику ФСБ (КГБ) В. В. Путину. Другими словами, II русская революция, ко всему прочему, характеризуется и самобрюмеризацией (российские демократы имели мужество и мудрость сами себя брюмеризировать!). Первый президент России ещё с 1996 г. был в тщетных поисках брюмерского героя. Перебрав всевозможные кандидатуры (А. И. Лебедь, Б. Е. Немцов, С. В. Кириенко, С. В. Степашин и др.), он наконец остановился на Путине. И судя по всему, не ошибся! Хотя бы потому, что, подобно Наполеону I и Сталину, Путин не упустит главное достижение II русской революции - создание буржуазного общества. Правда пока, как истый “бонапартист”, он продолжает искусно маневрировать между всеми основными политическими силами страны…

Владимир Владимирович, искренне встретивший революцию как радикал (демократ), при терроре был всего лишь заместителем мэра Санкт-Петербурга А. И. Собчака. Подобно Бонапарту, при термидоре Путин сперва потерял даже эту небольшую должность (в 1996 г. Собчак проиграл выборы) и, казалось бы, его карьере пришёл конец. Однако в том же году его пригласили в Москву для работы в президентской администрации (аналогичное произошло в своё время и с Бонапартом). Вскоре он уже был членом правительства и, научившись успешно лавировать, вошёл в большую политику. Во время же брюмера отчётливо сказалась принадлежность второго российского президента силовым структурам.

О многом говорят и реставрация мелодии советского гимна (уже в качестве российского), а также широко обсуждаемые ныне и невозможные ещё год назад предложения о восстановлении поста №1 у мавзолея Ленина, возвращении памятника Ф. Э. Дзержинского на прежнее место перед зданием ФСБ и т. п. Русский Бонапарт полон решимости возродить традиции имперской государственности. Не зря же новый “русский царь” путешествует по таким странам как КНДР и Куба, где 15 декабря прошлого года, говоря о российско-американских отношениях, он вдруг назвал свою страну Советским Союзом. И это только начало! Если учесть, что избранный на 10 лет первым консулом Бонапарт затем превратился в “императора республики” (?), а избранный генсеком большевиков (первым среди равных) Сталин скоро стал самодержцем в стране Советов, то наивно ожидать от Путина скромного восьмилетнего (4+4) президентства. “Путин - это навсегда!” - заявил совсем недавно Станислав Говорухин, и с грустью добавил, что, возможно, в отличии от его поколения, нынешняя молодёжь ещё увидит другого президента. Ходивший по рукам на последнем съезде “Единства” (правящей партии или, как принято говорить в самой России, партии власти) “бестселлер” последнего времени - книжка для детей о маленьком Володе Путине, который, разумеется, “был честным и всех защищал” (ну, прямо как Володя Ульянов!), говорит о том, что в России началась эпоха культа личности…

Итак, всякая революция завершается опасным для соседних государств брюмерским героем, который на родине становится кумиром нации. В Англии - Оливер Кромвель, во Франции - Наполеон Бонапарт, в Германии - Адольф Гитлер, в России - Иосиф Сталин и Владимир Путин и т. д. Да, вот эти несимпатичные с первого взгляда, невысокие люди ассоциируются с эпохой культа личности. А вот из высокорослых и красивых героев (Дантон, Корнилов, Лебедь), куда лучше владевших даже ораторским искусством, диктаторов не получилось! Причина, возможно, кроется в темных сторонах психологии толпы, чувству неполноценности которой льстит лидерство несовершенного внешне человека. Но в любом случае это, безусловно, парадокс истории…

31 октября прошлого года во время официального визита во Францию, будучи в парижском Лувре, Путин, нарушив протокол, неожиданно завернул в зал наполеоновской славы, где долго и внимательно рассматривал картины с изображением французского императора. Случайность? А ведь в этом зале Наполеон I предстал перед ним в зените своей военной славы! Невольно вспоминаются следующие строки А. С. Пушкина:

Мы все глядим в Наполеоны;

Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно…

Да, и Кромвель, и Бонапарт, и Гитлер, и Сталин вошли в историю не породившими их революциями, а проводимой ими широкомасштабной захватнической политикой. И именно поэтому в памяти человечества Кромвель - это Армия “нового образца”, Бонапарт - это Великая Армия, Гитлер - это Армия третьего рейха, Сталин - это Красная Армия!.. А Путин - это российская Армия, притом не только в Чечне, но и в Таджикистане, Грузии, Армении и… Азербайджане: с 8 ноября 2000 г. российская бронетехника размещается на территории Нагорного Карабаха. Знаменательно, что как раз накануне визита Путина в Азербайджан 4 января сего года лидер ЛДПР В. В. Жириновский выступил с предложением передать (?) Нагорный Карабах под управление России. Ведь никто иной как Путин возрождает военную мощь России, солдаты которой, по словам того же Жириновского, будут мыть сапоги в Индийском океане. Когда-то Жириновский издал книгу, в которой предлагал разделить Россию на 7 федеральных округов. Путин с первых же дней своего президентства, как говорится, с точностью до “километра” претворил эту идею в жизнь. Выходит, Владимир Владимирович не брезгует “толковыми” советами Владимира Вольфовича, который, кстати, именно с приходом к власти первого, наконец-то, заполучил долгожданную государственную должность (пусть даже в Думе), да ещё и звание заслуженного юриста, так что, теперь у него не только “папа юрист”…

И теперь, как и в начале ХХ в., русская душа, столь понятная для Владимира Владимировича и Владимира Вольфовича, а в своё время и для Владимира Ильича, находится в предвкушении своей новой особой, правда, даже ей самой до сих пор неведомой, роли (миссии) в истории человечества. “Дрожание моей левой икры есть великий признак”, - говорил Наполеон I, как никто другой заботившийся о своей роли во всемирной истории. Русские ничуть не хуже французов, тем более что даже их литераторы временами думали об Истории. Так, в довольно поучительной сказке “Медведь на воеводстве” М. Е. Салтыков-Щедрин писал: “Злодейства крупные и серьёзные нередко именуются блестящими и в качестве таковых заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только Историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы”.