Еще один нож в спину революции. Под ним я разумею "Универсал Украинской Центральной Рады", объявляющей автономию Украины. Впрочем, один вчерашний день принес известие не только об этом ноже, но и о многих других. Таким же ножом является и резолюция финляндского областного комитета армии, флота и рабочих, требующая разрыва с союзниками; ножом является и резолюции матросов ряда кораблей и Свеаборгской крепости, требующая низвержения Временного правительства, и отказ царицынских и ростовских солдат выступить на фронт, и многое другое.

В иное время каждое из этих сообщений волновало бы нас чрезвычайно, привлекло бы к себе все внимание общества, заставило бы его энергично действовать. Теперь нет этой остроты реагирования. В тело русской революции всажено уже так много ножей, она получила и раньше так много ударов, что каждый новый удар становится не важным: одним больше, одним меньше, не все ли равно. Весь организм революции покрыт ранами, с каждым днем она все больше и больше обескровливается, с каждым днем ее болезнь становится более и более грозной.

Приблизительно месяц тому назад я спрашивал: кто выйдет победителем из взаимной борьбы - силы ли центробежные, разрушительные, или силы центростремительно-творческие. Тогда нельзя было дать определенный ответ. Симптомы болезни революционного организма были еще слишком слабы и неопределенны.

Теперь самый неисправимый оптимист принужден задуматься. За этот период почти не произошло никакого улучшения и усиления живой силы революции, а напротив, произошло уменьшение этой силы, ее распыление, ее самовозгорание во внутренней взаимной борьбе революционных сил. Единый, общий поток революционной стихии разбился на ряд отдельных ручейков, несущихся в разные стороны и бессильных, каждый в отдельности, преодолеть сопротивление прошлого.

В самом деле, что случилось с тем единством революционных сил, которое было в начале революции?

Рабочий класс и армия разделились. Часть их примкнула к большевизму и анархизму, часть держится около своих Советов. Одна часть революционного общества требует наступления, другая - борется с ним. Одни поддерживают Временное правительство, другие пытаются его низвергнуть.

Рядом с этой бесплодной тратой революционных сил значительная часть их растаскивается национальными побуждениями. Недавно финляндские социал-демократы потребовали объявления полной независимости Финляндии, теперь полную автономию Украины провозгласила Рада, завтра, вероятно, потребуют того же ряд других народностей. Что же в итоге останется от единого фонда сил революции?

Что останется от него, если принять во внимание далее те бесчисленные требования всех общественных групп, классов и профессий, которые с каждым днем становятся многочисленнее, растут и грозят истощить весь и без того уже весьма истощенный источник революционного потока.

Это истощение становится тем более неизбежным, что поступления в фонд революции все более и более уменьшаются. Работу сократили почти все классы, профессии и группы. Степень общественного труда сократилась и все более и более сокращается.

Кризисы растут и делаются острее. Нужда, голод и лишения - тоже. Фабрики начинают закрываться. С 15 июня предположено закрытие промышленных предприятий Московского района из-за недостатка сырья и топлива. Тысячи рабочих будут выброшены на улицу. Первый кадр для формирования батальонов реакции будет потенциально дан. Этот кадр будет в дальнейшем расти, ибо сокращение производства не ограничится Московским районом.

Это сокращение сделает нужду в предметах первой необходимости еще более острой. И без того уже назревшее недовольство тогда достигнет максимума. Его эффектом будет общий взрыв, стихийный, дикий бунт против нового порядка вещей.

К тому же результату приведет и сказочное падение русского рубля, а следовательно, и сказочный рост дороговизны. Каждый нож в революцию до сих пор вызывал этот эффект. Его же вызовут и новые ножи, с которых я начал свои заметки. В итоге - финансовый крах государства почти неизбежен. Добавьте к этому безумную, разлагающую тактику большевизма и анархизма, порожденных этими условиями и, в свою очередь, порождающих последние. Добавьте внешнюю опасность немецкого натиска, уже начавшегося, уже надвигающегося. Присоедините ко всему этому тысячи ежедневных событий, на которые мы, в силу притупленности нервов, уже перестали реагировать, учтите все это - и тогда станет ясным, что фонд революционных сил начинает истощаться, что остатки его приходится расходовать не столько на закрепление революции и ее творчество, а приходится тратить на тушение бесчисленных пожаров, возникающих ежедневно то тут, то там...

Революция распылилась. Революция начинает истощаться. Контрреволюция уже не грозит только, а напротив, она почти готова, почти дана, почти наступает. Наступает не в том смысле, что образовалось скопление чисто реакционных сил, готовых вооруженным путем раздавить новый порядок. Нет. Таких сил у нас мало и они не страшны. А наступает в том смысле, что созрели те условия, при которых, с одной стороны, силы революции начинают истощаться во внутренней борьбе, и с другой - каждая из распылившихся частей ее становится бессильной преодолеть лежащие на ее пути препятствия.

И что хуже и горше всего - это то, что этому истощению способствовали сами же поборники нового порядка. Вместо того чтобы ясно осознать тяжелое положение вещей, вместо того чтобы понять, что нельзя теперь же растаскивать по кусочкам силы революции для удовлетворения своих частных, маленьких требований и нужд, вместо того чтобы убеждать всех в той истине, что победа общих завоеваний революции обеспечивает тем самым и удовлетворение частных, классово-профессиональных, национальных, территориальных и др. нужд и что гибель революции равносильна и гибели всех частных завоеваний; короче - вместо того чтобы идти единым фронтом, сотни социальных единиц предпочли путь распыления, несогласованного действия, путь удовлетворения частных нужд в ущерб и за счет общих, поторопились, под разными предлогами, растащить по кускам единую силу революции и в итоге - обессилили, истощили ее... Не хватило выдержки. Не хватило капли терпения.

Я знаю, что многие с этим не согласятся. Многие скажут, что такое растаскивание и удовлетворение частных интересов и является подлинным закреплением революции; что раз на деле осуществлены эти местные чаяния, они всех противников нового строя ставят лицом к лицу с совершившимся фактом, который трудно изменить, трудно уничтожить.

Я слышал эту аргументацию не раз и разубеждать ее сторонников не буду. Скажу только: наивно думать, что отдельный ручеек революции может быть более многоводным тогда, когда основной источник истощается. Такого чуда не бывает. Его не может быть и теперь.
Праздник революции кончается. Начинается ее похмелье. Диагноз не веселый, но едва ли ошибочный. Признаки его уже даны. То тут, то там вводится военное положение. Число взаимных схваток - и кровавых, и бескровных - растет. Пожары вспыхивают все чаще и чаще. Орудие критики начинает переходить в критику путем оружия. Призрак гражданской войны надвигается ближе и ближе...

Быть может, к великому несчастью, не так далек тот день, когда из призрака он станет фактом. И нельзя не пожалеть от души те темные и доверчивые массы, которые под гипнозом громких лозунгов сами его сеяли, сами раздували, не ведая, что творят. Нельзя их не пожалеть, ибо час расплаты будет горек для них и не заслужен ими. Но тем большего негодования заслуживают те вожаки, которые не столько невежественны и наивны, чтобы не знать и не видеть, куда и к чему они ведут доверившиеся им массы. Последним грех их не простится. Вожакам же история не простит их преступления. Они будут и должны быть заклеймлены историей как палачи революции и палачи доверившегося им народа!

Знаю, они снова будут обвинять "предостерегателей" в излишней пугливости. Знаю и то, что пока что снова и снова они будут уверять всех, что ничего не случилось, что все обстоит благополучно. Но... новоявленных Кандидов не исправишь. Спор с ними бесполезен. Предоставим снова решать спор тому нелицеприятному судье, который зовется жизнью.

Невеселыми вышли мои заметки. Но... пришла пора называть вещи своим именем и заменить розовые очки оптимистов иными, бесцветно-объективными очками трезвого и смелого констатирования подлинной действительности.